Неудача Кунцевича - Иван Погонин

скажем, по счетчику 100 франков, это вообще средняя по нынешним временам выручка. Прежде я должен был из этой суммы отдать хозяину половину плюс пять франков, мне оставалось 45. Ну, бензину я сжигал франков на 25. Оставалось мне, стало быть, чистыми 20, да чаевыми я набирал франков 10–15. Как видите, это еще куда ни шло. Но вот мы перешли на пониженный тариф. По счетчику 100 франков, а у меня в кошельке только 75. Половина хозяину, и остается мне 30–35. Но ведь бензина-то я сжигаю на те же 25! Получается, доходу я за день имею всего пять франков, ну и чаевые… Но и с чаевыми беда. Раньше, бывало, если на счетчике пять франков, всегда давали франк на чай, а теперь? А теперь вместо пятерки я 3.75 прошу, а мне дают два двухфранковика, да еще важно так говорят: «Сдачи не надо!» Тут не то что в Парагвай, тут на Луну полетишь… А вы говорите, элита… В общем, когда я уже всерьез подумывал в Южную Америку уезжать, познакомился я с Солдатовым.

— При каких обстоятельствах? — спросил комиссар.

— А при таких, что я, бывший товарищ прокурора, деникинский офицер, который большевиков до печенок ненавидит, вынужден был связаться с ними тугой нитью! Мы же, шоферы, начали за свои права бороться, стачки устраивать, тут-то товарищи и объявились. Стали помощь предлагать, опытом делиться. Везу я как-то Солдатова с очередного митинга, а он мне и говорит. «Митинговать, Иван, в наше время толку мало. Нам никто не поможет, если мы сами себе помогать не станем. В общем, есть у меня работенка, как раз для тебя». Ну и предложил стать у него кем-то вроде личного шофера и телохранителя. Ездили мы с ним на разные встречи, бумаги какие-то возили, конверты денежные. Пару раз мне выходить из машины с кривым ключом приходилось, когда деловые партнеры Дмитрия Сергеевича в ходе прений на повышенный тон переходили. Успокаивал. Платил он хорошо. Я домик снял, питаться стал по-человечески, одежонку выправил, жениться даже хотел! И тут как-то вызывает он меня и говорит: «Решить надо одного человека, иначе мне кранты, ну а коли меня не станет, жизнь твоя хорошая кончится. А согласишься — озолочу». Я подумал-подумал и решился. Убивать мне не впервой, я на фронте в рукопашные не раз хаживал, и шашкой врага рубил, и зубами грыз, когда шашки под рукой не было. Потом вот этот штык приспособил, когда в окоп противника залетаешь, им гораздо удобнее шашки работать…В общем, дал я свое согласие. Только задача не из простых оказалась — пассажир мой утром на службу ехал с двумя держимордами, а вечером — домой, и носа оттуда не казал. Стал я кумекать, как его выманить, ну и придумал. Солдатов несколько раз с ним при мне встречался, и один раз Навахин в компании мадемуазель Фурро был. Сразу было видно, что отношения у них не служебные. И тут вижу я ее в «Джигите». Подозвал, заказал вина, она мне про горе свое и поведала. Ну, думаю, девочка, тебя сам дьявол мне послал! Давай, говорю, обидчика твоего проучим. Ты его главное в безлюдное место заведи, а там я ему покажу, как русских девушек бесчестить. Она согласилась. Только, говорит, бить его станешь, когда мы поговорим и расстанемся, пусть он на меня не думает, я рассчитываю отношения с ним наладить, да и маску какую-нибудь надень, чтобы он тебя не узнал. Все мы с ней обговорили. Я мальчишку нашел, который записку передал. Его из Парижа пришлось везти — там, где Навахин жил, уличных ребят нет.

— А ведь и вправду, как мы об этом не подумали! — всплеснул руками Рош. — Мальчишка-то жив?

— Вы меня за изверга-то не держите, записку отнес и свалил в город, я ему денег на метро дал сверху. Нарядился я в свою старую куртку, потому как знал, что от удара кровь хлынет и на одежду может попасть, а эту было не жалко. Ларка Навахина в лес завела, поболтали они, она в сторону дома пошла, а я дело сделал…

— А Фурро по своей инициативе убили?

— Нет, Солдатов приказал. Когда я об убийстве ему доложил, он аж взбеленился. «Дурак вы, говорит, Иван Алексеевич, а еще товарищ прокурора! Одну проблему решили, а другую создали. Девчонка завтра в газетах об убийстве прочитает и сразу в полицию побежит». «Не побежит, — говорю, — испугается». «А вдруг не испугается? Нам что, сидеть и дожидаться, как она себя поведет? Нет, братец, ты уж будь любезен, избавь меня от такого удовольствия». Деваться было некуда. Где Лаурка живет, я знал — возил ее до дому. Спрятался я под парадной лестницей, консьержек-то в Биянкуре нет, ну и ее тоже…

— А кто додумался на испанца все свалить?

— Патрон, будь он неладен. О том, что вы во второй раз в кабак приходили и про любовь Навахина и Лауры спрашивали, я в тот же вечер узнал, когда зашел в «Джигита» поужинать, об этом весь ресторан гудел. Доложил патрону. А тот говорит: «Дела у нас были с покойником, да такие, что ГПУ за это с меня спросить может. Убийство им показалось очень подозрительным. Едут сюда из Москвы специалисты, чтобы это дело расследовать. Надобно их на ложный след навести, чтобы они ко мне не прицепились». Подумали мы, подумали, да и придумали. Где испанец живет, я еще раньше для патрона узнал, на всякий случай. По ночам Себастьян работал — по ресторанам ходил, вербовал народ в армию Франко, домой возвращался под утро. Когда графиня согласилась вам про него рассказать, я ночью в его дом пробрался, а когда он вернулся — долбанул по голове. Потом под дулом револьвера заставил рапорт написать, потом морфий вколол, да столько, чтобы он наверняка окочурился. А потом читаю в газетах о перестрелке и взрывах и думаю, как же нам повезло! Правда, вы этих ребят недавно взяли, и, как в газетах пишут, они рассказали, что пришли за месье Муньосом в связи с другим делом, надоели им его рекрутерские занятия, но кто же им поверил бы! Эх, надо было штык утопить…

— А почему вы именно мадемуазель Вербицкую выбрали? — спросил д’Эврэ. — Вас что-то связывало?

— Хотел бы я, чтобы у нас отношения были покороче, намекал на это, да не в ее, видно, я вкусе. А выбрал как самую наивную, добрую и глупую.

— Задавить ее вам тоже Солдатов приказал?

— Нет, когда она мне про то, что ею ГПУ