Первое задание - Владимир Сысоев

— Вспомнила! Я вспомнила! «Светить всегда, светить везде… Вот лозунг мой и солнца».

— Умница ты, Наташа!

И опять она идёт по бесконечно длинному снежному полю. Только теперь идти легко, ноги совсем не касаются снега. Спокойная, нежная, какая-то необыкновенная глубинно-русская мелодия звучит над белым полем. Плавно поют скрипки, ласкает грудной голос виолончели, в паре с валторнами проводит свою партию фагот. Вот дружно вступил весь оркестр, и над морем звуков призывно прозвучал высокий, чистый голос трубы. Бухнул большой барабан, и глубоко, тяжело вздохнули контрабасы…

Наташа вздрогнула. Сердце сладко замерло от предчувствия чего-то ещё неосознанного, но прекрасного. Блаженство и радость переполнили её. А снежного поля больше нет. Впереди раскинулось большое в белом весеннем наряде село. Наташа узнала его. Широкий зелёный выгон, деревянная серая школа, старая, полуразвалившаяся церквушка в зарослях одичавшей вишни и густой сирени, покрытый жёлтыми кувшинками пруд… А вот родной дом и возле него маленькая, худенькая женщина… Мама, мамочка, родная, милая моя! Наташа бежит легко и быстро и падает в крепкие объятия. Сухие тёплые руки нежно гладят её лицо, шею, теребят мягкие, непослушные волосы.

— Трудно, доченька? — Голос матери ласковый, приветливый, но чуткая Наташа улавливает в нём суровость. Наташе очень хорошо, она говорит, всхлипывая, как ребёнок, которого напрасно обидели, а затем пожалели:

— Трудно, мамочка, очень трудно!

— Ничего, ничего, крепись! Сейчас всем трудно. А ты сильная! Ты умница! Ты — моя дочь!

Наташа не отрывает взгляда от матери и видит, как она молодеет прямо на глазах. Разгладились морщины, порозовели щёки, разогнулась сутулая спина, распрямились плечи и грудь.

— Мама, мамочка, ты стала опять молодою!..

Сильная волна подняла Наташу, она плавно парит в воздухе. И вдруг фигура матери начала разрастаться вширь и ввысь, превратилась в огромное облако, которое медленно оседало на поля… Колосится, волнуется пшеница, серебром блестит гладь реки. Вдали стоит стеной тёмный, таинственный лес. Подмосковный лес! Самый красивый лес на свете!

Солнечный свет волнами плывёт на землю. Необыкновенный восторг переполняет Наташу. Как хорошо!

И опять ласковые руки матери обнимают её, и Наташа слышит родной голос:

— Какая ты большая стала, доченька.

— Нет, мама, нет! Я маленькая. Мне страшно.

— Ничего, крепись. Ты не одна. Страх пройдёт. Ты сильная, доченька!

И всё исчезло, только чудесные звуки музыки слышит Наташа и, успокоенная, летит плавно, как большая птица, медленно взмахивая руками…

Тяжело молодым, а каково старым? Ивану Фёдоровичу не даёт спать больное, беспокойное сердце. Он ясно слышит, как стучит этот вечный труженик, старается, торопится и вдруг начинает двигаться еле-еле. И кажется Ивану Фёдоровичу, что сердце останавливается совсем. Вот остановилось… Ком подкатывается к горлу, от страха холодеют конечности. А сердце, встрепенувшись, как подстреленный голубь, опять забилось, слабо, но часто, и стучит, стучит — торопится куда-то. Иван Фёдорович пытается лечь так, чтобы сердцу было удобнее, но это не удаётся — сердце капризничает в любом положении. Мозг всё чаще и чаще сверлят мысли о смерти. Иван Фёдорович гонит их, старается думать о другом.

«Смерть не страшна! Весь вопрос в том, как умереть! Нужно умереть так, чтобы хоть что-то оставить людям. Двадцать пять лет для истории всего лишь миг, а как много сделано! Но и кривых борозд напахали порядочно. Ничего, первая пахота — другим будет легче. А что будет после нашей победы? Хорошо будет! Одиночество наше кончится — появятся новые государства, наши младшие братья.

Надоело людям жить в темноте, мир кипит, как рассерженное море.

Рано или поздно, гулко ступая по прямым дорогам и крутым спиральным тропам, человечество всё-таки придёт к светлой и счастливой жизни.

И будут с благодарностью вспоминать люди грядущего нас, нашу страну за то, что мы указали им путь к свободе! И не только указали, но и проторили его, щедро полив русской кровью и слезами. Это будет!»

Ловушка

Шварц был взбешён. Подпольщики окончательно обнаглели. Подумать только, сегодня ночью в собственном доме убита Зинаида Воробьёва в присутствии самого майора Шварца!.. Глубокой ночью, когда Шварц и Зинка, вполне довольные друг другом, мирно посапывали в широкой, мягкой постели, в наружную дверь громко и настойчиво постучали.

— Кого это ещё чёрт по ночам носит? — сонным голосом произнесла Зинка и простоволосая, в ночной рубашке пошла к дверям.

— Кто там?

— Открой!

— Кого нужно?

— Тебя. Отворяй, Зина, мы от Демеля.

Зинка, накинув на плечи ночной халат, отворила дверь.

В кухню вошли двое.

— Ты одна дома? — спросил тот, что постарше.

— Одна, с кем же мне быть? — ответила Зинка.

— Вот и хорошо. Принимай гостей.

— Что нужно?

— Сейчас узнаешь.

— Давайте побыстрее.

— А ты не торопись, мы сами спешим, — ответили так, что у неё от нехорошего предчувствия сразу засосало под ложечкой.

— Ладно, не тяни.

— Не беспокойся, мы ненадолго, — сказал молодой.

— Мы пришли, чтобы объявить тебе приговор подпольного народного суда города Лесное и привести его в исполнение.

Зинка одурело смотрела на говорившего и никак не могла понять, зачем он так зло шутит.

А он продолжал:

— Именем советского народа, за измену Родине суд приговорил Воробьёву Зинаиду Тимофеевну к высшей мере наказания — расстрелу.

— Ладно, шутники, — безвольно прошептала Зинка, прекрасно понимая, что это не шутка.

— Не перебивай, приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Зинка хотела броситься в спальню, но силы на какой-то миг изменили ей. Ганс услышал дикий, полный смертельной тоски крик своей возлюбленной и один за другим два сухих пистолетных выстрела.

Комната наполнилась пороховым дымом. Ганс вскочил, как ошпаренный, дрожащими руками схватил лежавший под подушкой пистолет и трусливо выглянул в кухню. Зинка лежала на полу лицом вниз, неловко заломив правую руку; полы халата распахнулись, оголив выше колен белые мясистые ноги. Кровь протекла узким ручейком по полу и растворилась в небольшом кухонном коврике. Ганса забил препротивнейший озноб. Он вернулся в спальню, с трудом оделся, брезгливо сморщившись, перешагнул через труп и быстро вышел из дома.

Через пять минут в гарнизоне была объявлена боевая тревога, но беготня по городу до самого утра положительных результатов не дала — убийцы как в воду канули.

Утром невыспавшийся, усталый и злой майор Шварц прибыл на службу.

Наташа, в строгом коричневом платье, которое очень шло к её каштановым волосам, встретила Ганса в приёмной комендатуры. Казалось, Наташа вся светилась — так она была рада встрече с ним. И Ганс со свойственным ему оптимизмом почувствовал, что жизнь, несмотря на все неприятности, прекрасна. «Однако ты сегодня дьявольски хороша, — подумал он. — Чёрт с ней, с Зинкой, если мне улыбаются такие, как ты!» А Наташа так ласково и многозначительно смотрела на него, что её желания не вызывали уже никаких сомнений.

Настроение Ганса выправилось окончательно, когда он вспомнил о вчерашнем разговоре с Наташей.

— Дорогая Наташа, — торжественно произнёс он, — а знаете ли вы, что у меня сегодня день рождения?

Наташа капризно нахмурилась.

— Не знаю, и очень обижена на вас. Поздравляю! Но неужели я не могла об этом знать раньше? Это очень нехорошо с вашей стороны.

— Я приказал, чтобы все молчали. Это — сюрприз!

— Но нужен подарок.

Ганс весело захохотал:

— Этот подарок готов! И он будет для меня самым приятным!

— Не понимаю.

— Этот подарок — вы!

«Тупая скотина», — с возмущением подумала Наташа и, улыбнувшись, проговорила:

— У вас очень утомлённый вид, господин майор.

— Ночью были неприятности.

— Вы совершенно себя не бережёте.

— Что делать — служба!

Наташа вышла в приёмную, собранная, готовая на любой решительный шаг. Долго, не торопясь разбирала текущую почту и мучительно искала способ, как добраться до нужного документа.

После обеда к коменданту приехали офицеры из топо-геодезической группы, имеющие прямое отношение к проектированию объекта «Крот». Наташа проводила их в кабинет. Руководитель группы — полный, преклонного возраста майор — долго рассыпался комплиментами в адрес Наташи, чем вызвал очередной приступ восторга коменданта. Несмотря на это, когда из сейфа была извлечена нужная для Наташи инструкция, Шварц под благовидным предлогом отправил переводчицу в приёмную.

Но жизнь полна неожиданностей.

Вдалеке послышался ровный гул большой группы самолётов, и в районе областного центра начали рваться тяжёлые бомбы. В глубокий тыл врага шли советские бомбардировщики. Рёв моторов приближался, самолёты большой тёмной тучей подплывали к городу. Шварц торопливо вышел из кабинета, за ним гуськом поспешили офицеры-топографы. Комендант был лаконичен и строг: