Константинополь. Последняя осада. 1453 - Роджер Кроули

«Поспешно явились все, кто слышал, что должно начаться наступление на Город, — добавляет Дука, — и мальчишки, слишком юные для участия в походе, и старые люди, согбенные годами». Их воодушевляла перспектива богатой добычи, возможность возвыситься и идея священной войны (в Коране эти темы неразрывно связаны между собой): по исламскому священному праву город, взятый штурмом, на три дня отдавался на разграбление. Энтузиазм усиливало сознание того, какая перед ними цель. Красное яблоко Константинополя многие считали — по-видимому, ошибочно — вместилищем несметного количества золота и драгоценных камней. Немало пришло и тех, кого никто не звал: добровольцы и наемники, прихлебатели, дервиши и святые люди, вдохновленные древними пророчествами, которые, в свою очередь, вдохновляли людей словами Пророка и славой мученичества. Всю Анатолию охватило воодушевление. Там вспоминали «обетование Пророка, предсказывавшего, что огромный город… станет обиталищем тех, кто исповедует истинную веру». Люди стекались со всех концов Анатолии — «из Токата, Сиваса, Кемаха, Эрзурума, Ганги, Бейбурта и Трапезунда» — на сборные пункты в Бурсе; в Европе они приходили к Эдирне. Шло накопление огромных сил: здесь были «конные и пешие воины, тяжелая пехота, и лучники, и пращники, и уланы». Одновременно пришла в движение османская тыловая служба: велся сбор, ремонт и изготовление доспехов, осадного снаряжения, пушек, кораблей, палаток, инструментов, оружия и продовольствия. Караваны верблюдов пересекали длинное плато. В Галлиполи на скорую руку приводились в порядок корабли. Войска перевозились через Босфор в «Перерезанное горло». Для службы в разведке привлекали венецианских шпионов. Ни одна армия в мире не могла соперничать с османской в подготовке кампании.

В феврале части европейской армии во главе с ее командующим Караджа-беем начали очищать дальние подступы к Городу. Константинополь все еще сохранял укрепленные аванпосты на Черном море, северном побережье Мраморного моря и Босфоре. Греки с окрестных сельских территорий отступили в цитадели. Каждую из них тщательно блокировали. Тем, кто сдался, позволили уйти, не причинив им вреда. Другие — засевшие, например, в крепости Эпибат на Мраморном море, сопротивлялись. Последнюю взяли штурмом, а ее гарнизон уничтожили. Некоторые цитадели турки быстро взять не смогли. Их обошли, но оставили рядом с ними сторожевые отряды. Известия об этих событиях доходили до Константинополя, еще более повергая в уныние его население, и без того расколотое религиозной враждой. За самим Городом уже вели тщательное наблюдение три полка из Анатолии, иначе Константин мог покинуть столицу и помешать вражеским приготовлениям. Пока саперы занимались укреплением мостов и улучшением дорог, чтобы по ним могли пройти пушки и караваны с тяжелым снаряжением, которые начали передвижение по Фракии в феврале. В марте корабли из Галлиполи проплыли мимо Города и стали переправлять авангард анатолийской армии в Европу. Огромные силы начали стягиваться в одну точку.

Наконец 23 марта Мехмед выступил из Эдирне с большой помпой — «со всей своей армией, кавалерией и пехотой, двигаясь по окрестностям, опустошая и разоряя все вокруг, сея ужас, страдания и страх, где шел». Это была пятница, святой день мусульманской недели, специально выбранный для выступления в поход, дабы подчеркнуть его священный характер. Мехмеда сопровождали видные служители религии — «улемы, шейхи и потомки пророка… вознося молитвы… ехали они вперед с армией и держались рядом с султаном». В кавалькаде находился, вероятно, и чиновник по имени Турсун-бей (ему предстояло составить повествование очевидца об осаде Города, которых так мало у турок). В начале апреля вся эта устрашающая сила приблизилась к Константинополю. Первое апреля пришлось на Пасху, самый большой православный праздник, и ее праздновали по всему Городу со смешанным чувством благочестия и страха. В полночь свет свечей и аромат ладана возвестил в городских церквах о таинстве воскресения. Простой рефрен пасхальной литании возникал и угасал. Во мраке Города слышались его таинственные полутоны. Звонили колокола. Только в соборе Святой Софии царила тишина, никого из верующих там не было. В предшествующие недели люди «просили Бога не позволить атаковать Город в святую неделю» и надеялись, что иконы помогут им укрепиться духом. Наиболее почитаемую из них, Одигитрию, чудотворный образ Богоматери, доставили к императорскому дворцу во Влахернах для празднования Пасхи согласно обычаям и традициям.

Янычар.

На следующий день передовые турецкие разъезды появились у городских стен. Константин устроил вылазку для нападения на них, и в результате стычки несколько вражеских всадников было убито. Но еще до конца дня, когда на горизонте во все большем числе стали появляться турецкие войска, Константин принял решение отвести своих людей в Город. Все мосты через ров уничтожили, а ворота заперли. Защитники позаботились, чтобы в Город никто не мог проникнуть. Армия султана начала совершать серию хорошо отработанных маневров, столь же осторожных, сколь и продуманных. 2 апреля основные силы подошли на расстояние в пять миль. Их разбили на соответствующие соединения, и каждый полк занял свое место. В течение следующих нескольких дней они мало-помалу продвигались вперед, напоминая тем, кто наблюдал это, всесокрушающее течение «реки, превращающейся в огромное море» — повторяющийся образ невероятной силы и непрерывного движения армии в рассказах хронистов.

Подготовительные мероприятия шли очень быстро. Саперы начали вырубать фруктовые сады и виноградники за пределами стен, стараясь освободить пространство, откуда пушки смогут вести обстрел. Была вырыта траншея той же длины, что и городская стена, в двухстах пятидесяти ярдах от нее, с земляным валом перед ней для защиты от артиллерийского огня. Сверху в качестве дополнительного прикрытия положили деревянные решетчатые щиты. За этой оборонительной линией Мехмед расположил основную часть армии на долговременных позициях в четверти мили от городских стен. «Согласно обычаю, в день, когда предстояло возвести лагерь близ Истанбула, ей приказали построиться рядами. Мехмед в центре армии расположил вокруг собственной персоны лучников-янычар в белых шапках, турецких и европейских арбалетчиков, а также пищальников и артиллеристов. Азабы в красных шапках стояли справа и слева, смыкаясь в тылу с конницей. Построенная таким образом армия двинулась к Истанбулу». Каждый полк занимал отведенное ему место: анатолийские войска располагались справа, на почетной позиции, под командованием турка Исхак-паши, которому помогал Махмуд-паша, еще один христианин-ренегат. Солдаты-христиане с Балкан под командованием Караджа-паши находились на левом фланге. Еще одному крупному соединению, под руководством перешедшего в мусульманство грека Заганос-паши, поручили провести дорогу через болотистый участок у края Золотого Рога и прикрыть холмы, спускавшиеся к Босфору, а заодно следить за происходящим в генуэзском поселении Галата. Вечером 6 апреля, в следующую пятницу, Мехмед прибыл занять тщательно выбранную им позицию на высоком холме Малтепе в центре расположения его войск: холм стоял напротив тех стен, которые султан считал наиболее уязвимыми при атаке. Именно отсюда руководил осадой Константинополя его отец Мурад в 1442 году.

Перед потрясенными взглядами стоявших на стенах защитников Константинополя на равнине возник палаточный город. Как отмечает один из авторов, «его [Мехмеда] армия казалась бесчисленной, как песчинки, рассыпанные… по земле от берега до берега». Во время кампаний, проводившихся турками, во всем царил должный порядок, их цели оставались в тайне, и тишина выглядела все более зловещей. «Нет ни одного государя, — признавал византийский хронист Халкокондил, — чьи армии и лагеря находились бы в лучшем порядке и имели бы такое изобилие припасов и столь правильное построение, позволяющие им разбивать лагерь без всякой неразберихи и затруднений». Островерхие палатки располагались определенными группами, у каждого отряда — палатка командира в центре и свой особый штандарт, развевавшийся на шесте. В самом сердце лагеря с подобающими ритуалами установили богато расшитую алым и золотым палатку Мехмеда. Шатер правителя являлся зримым символом его величия — воплощением его власти и напоминанием о том, что султаны — потомки ханов, предводителей кочевников. У каждого султана имелся парадный шатер, изготавливавшийся при его вступлении на престол и служивший выражением его персональной монаршей власти. Шатер Мехмеда находился за пределами досягаемости арбалетного выстрела, имевшего большой радиус действия. Как обычно, его защищали палисад, ров и щиты, а также расположившиеся правильными концентрическими кругами, «словно светлые круги, окружающие луну», отряды из наиболее преданных ему войск: «лучшая пехота, лучники, вспомогательные войска и прочие из его личных частей, не имевшие себе равных во всей армии». Они должны были — от этого зависела безопасность империи — охранять жизнь султана как зеницу ока.