Осколки. Книга 3 - Тали Крылова

Аннет была растерянной девчонкой, не осознающей себя, воспоминания перемешались в ней. Мой хозяин не любил ее, он ее боготворил. Ее сущность феникса. Ее кровь. Многие его опыты строились на ее крови, на ее огне и страданиях. Аннет было этого достаточно. Боль позволяла ей выныривать из собственных кошмаров, ощущать себя здесь и сейчас, а не где-то там. Да, мой хозяин ее мучал, пытал, насиловал. Хотя она сама с удовольствием шла за ним, будь это ужин, поход по магазин либо очередной эксперимент.

Наш хозяин сотворил ей ошейник, что запечатывал ее огонь. Но он же сам и предпочитал его снимать, испытывая зависимость от близости с фениксом.

Аннет изучала искусство тьмы, ритуалов и рун, господин научил ее повелевать демоном. Она никогда не интересовалась своим происхождением, с радостью готовая отдавать свою кровь и огонь по одному требованию своего темного господина.

Но и ее мир поменялся, когда у них появился сын. Она не спускала его с рук. Юный господин стал ее новым миром. Она сама занималась его образованием, привлекая к этому делу и меня. Мы с ней занимались собственными опытами, соединяя огонь и тьму. Она учили и меня своему языку, желая общаться и со мной. В ней было много света и огня.

Пока Аннет с юным господином расцветала, наш господин погружался в тьму безумия. Не зря основное правило близости темного с фениксом — это ограничение по времени. Ее огонь сводил его с ума, стирая границу разума.

Вспыхнули костры, сжигающие темных. Появились инквизиторы, вешающие и кознящие фениксов. Начался раздор между фениксами и темными, тихая война, получившая название Святой Инквизиции. На самом же деле это не более, чем борьба за власть между фениксами и темными. Представители мелких рас, ушли в другие миры, покинули этот мир и истинные фениксы. Распри дошли и до нас. Господин и его семья были приговорены главой Инквизиции, Бельтраном де ла Куэва, к смерти.

Приговор был зачитан лично герцогом в присутствии представителя фениксов Пламенеющим Закатом. Затем герцог лично и исполнил приговор, убив на глазах Аннет ее мужа, а их с сыном запер в комнате и сжег вместе с поместьем.

Я мог только наблюдать за их смертью. За отчаянной попыткой Анны спасти своего сына, она закрывала его собой, умоляла, пытаясь до последнего вздоха сорвать с себя печать. Ведь будь она тогда фениксом, она смогла бы спасти сына.

Они все сгорели на моих глазах. Анна умирала очень долго, уже тогда огонь не охотно сжигал ее тело. Но их не стало. Мне, как демону без хозяина, также оставалось недолго.

Но я почему-то существовал, призраком прикованный к руинам поместья и своей книге.

Анна пришла на пепелище спустя несколько десятилетий, что показались мне вечностью. Я едва сохранял свое воплощение. Она бродила по останкам поместья, словно подтверждая свои воспоминания, прикасалась к остаткам стен. Нашла останки сына и мужа. Сожгла их, что не осталось и пепла и лишь после этого позвала меня.

Ее имя не стерлось из книги. Перерождаясь, она осталась моей госпожой. Мы заключили сделку. И она стала главой Рода по праву.»

Глава 11

В оглушающей тишине, Санитас продолжал аккуратно стягивать порезы на шее девушки. Она сидело прямо, прикрыв глаза и казалось даже не замечает боли.

— Я вспомнила о сыне, глядя в пламя очага, — неожиданно продолжила девушка, не открывая глаз, — очередное перерождение. Меня взял в жены кузнец. Фениксы демонически прекрасны, вот он и позарился на красоту. Но и через десяток лет замужества я не понесла. Над ним смеялась вся деревня, говоря, что порождение тьмы не способно зачать. Ведьма. Глупые крестьяне, — в глухом, хриплом голосе засквозила ненависть. — В порывах ярости он бил меня. Его любовница понесла, он желал избавиться от меня, чтобы быстрее жениться на ней. В тот вечер, на кузне, толкнул меня в огонь. А жар меня не коснулся, а словно согревая подался вперед. — Наконец-то она открыла глаза, но глядя в никуда, провела рукой по шее, растирая между пальцами липкую кровь. — Я сожгла всю деревню. Каждого. И смотрела как каждый из них подыхает. И лишь затем пошла проверить, правдивы ли мои сны. Об особняке, темном муже и сыне, и демоне, что учил меня искусству тьмы.

— Уничтожать род де ла Куэва было сложно, но это отвлекло меня…

— Отвлекло? Ты на протяжение сотен лет уничтожала моих предков, мужей, женщин, детей… — Анна, резко распахнув глаза, повернула к нему голову. Серый глаз феникса пульсировал красным огнем в такт ее сердцебиению.

— Детей я не убивала. — Зло прорычала она, — тебе не понять. Он был для меня всем. Моим миром, да сгори весь мир, мне важен только он! — Гнев так же быстро сменился отчаянием, из глаз медленно покатились слезы. — Я была брошенной полукровкой. Моя мать, феникс, оставила меня среди людей, не видя во мне ни отблеска огня и желая возиться со мной. Никто мне не сказал и не объяснил кто я. Смерть за смертью я перерождалась, путаясь в воспоминаниях, погружаясь в лабиринты собственного разума. Господин был единственный кто протянул мне руку, вытащил из этого огненного безумия.

Анна замолчала, словно собираясь с мыслями. Еще никому она не рассказывала об этом. Санитас и так много знал, так как всегда был рядом. Но и демону ни к чему обсуждать человеческие чувства, что не ведомы ему.

— Такие как становятся безумными пожирателями, что в своей агонии уничтожают миры, пока не растворятся в огне сами. — Анна снова посмотрела на Альваро, прикрыв рукой ярко-изумрудный глаз Инги. — Благодаря ненависти к твоему роду мне удалось как-то разобраться в себе. Мне казалось, месть принесет мне удовлетворение и спокойствие на душе, что меня не будет душить жар в груди и огонь, текущий по венам…. Но это не так. Когда я пришла к последнему, главе Рода де ла Куэва, и знала, что вот он, окончание моего пути… Я не почувствовала ничего. Никакого удовлетворения. Я оказалась в большей пустоте, чем была, в большем отчаянии, ведь после смерти старика и его сына мне просто не к чему стремиться. Я ненавижу тебя, но себя я ненавижу сильнее.

В комнате опять установилась тишина. Лишь хриплое дыхание Альваро нарушала тишину.

Дариус нервно переплет пальцы в замок, напряженно глядя мимо Анны, испытывая слишком большую неловкость, чтобы смотреть на нее.

— Это Дариус, — неожиданно произнесла Анна,