Викинги. Заклятие волхвов - Николай Бахрошин

Вот и будет им сюрприз – муж! – ухмылялся он, предвкушая их удивление. Отослать Ингрив, примять розовое, нежное тело Сангриль, приятно-пахучее от мыльного корня, сжать в ладонях ее крепкие груди… А может, не отсылать Ингрив… Первую жену иногда тоже надо утешить вниманием… Или он не мужчина, чтоб его не хватило на них обеих? Не умеет любить – пусть хотя бы поучится, посмотрит, как надо…

И то сказать – скоро в викинг, корабли уже снаряжаются, когда еще будет время позабавиться с женами.

Весна ли действовала, будоражило ли пробуждение соков Ерд-земли, что так сильно потянуло его к женскому телу? И настроение легкомысленно-игривое, под стать погоде, и приступы тоски давно не тревожили, это радовало.

К бане Рорик подкрадывался осторожно, решил сначала напугать до заливистого визга, а уж потом они посмеются.

Приблизившись – насторожился. По теплой погоде дверь в предбанник была приоткрыта, и он хорошо все слышал. Эти томные, хрипловатые стоны, шумные, звонкие придыхания Сангриль он ни с чем не спутает. Именно так стонет и вскрикивает она, когда его корень, мужественный кожаный меч воюет внутри ее упругого лона.

«Она – с мужчиной?! С другим?!» Эта мысль возникла не сразу, настолько невероятной она была. Но – возникла и ударила по голове. И день сразу стал черным, и солнце померкло, как будто съежилось в бесцветный комок, и внутри все сжалось и окаменело.

«Сангриль, его Сангриль – с другим!».

Рорик сам не заметил, как рука опустилась на рукоять меча, только тискал ладонью ее холодную, надежную тяжесть. Он вдруг почувствовал себя на войне. Так, словно он подкрадывается к стану врага в предрассветных сумерках, заранее предвкушая, что никто не уйдет живым. Как это уже было с ним в Галлии, в Мерсии, в Уэссексе и, наверно, где-то еще.

«Все повторяется в этом мире, видят боги, все повторяется…»

А может – Сьевнар Складный? – мелькнула и ударила кровью в висок шальная мысль. Опять он!

Рорик как-то очень быстро, одним мгновением, успел вспомнить, что мальчишка-скальд любит Сангриль, что она собиралась за него замуж, значит, тоже любила его когда-то. И хотя появление Сьевнара в Ранг-фиорде было невероятным, даже Складный не мог обнаглеть настолько, чтобы снова ступить на земли его владений, но чего только не случается в этом мире, ему ли не знать…

Тем временем ярл неслышно приблизился к бане и смог незаметно заглянуть внутрь. Никакого Сьевнара, конечно, не было (проклятый скальд теперь везде мерещится!), как не было никого постороннего. Только обе его жены.

Сангриль полулежала на лавке, томно завесив глаза ресницами, и теребила собственные груди. А Ингрив, шумно подхлюпывая, прогнувшись, вылизывала ей промежность, далеко выпятив широкий, смугло-упругий зад.

«Как собака, пусть видят боги! И язык такой длинный, даже свешивается…»

Он долго стоял и смотрел, как его жены удовлетворяли друг друга, ловко, как заправские шлюхи, меняясь местами. Сплетались и расплетались телами, ласкали себя то так, то этак, то языками, то пальцами. Явно не в первый, и не во второй раз…

Нельзя сказать, что любовь женщины к женщине была для него в новинку, в Хильдсъяве заезжий купец-сарацин Абби устраивал для богатых воинов игрища гибких темнокожих рабынь. Рорик сам ходил и смотрел, постепенно распаляясь желанием и раздумывая – ту выбрать для себя или эту. Но, то рабыни, подстилки для всякого, у кого в кошеле звенит хотя бы горсть серебра.

«А как же я? Почему они любят друг друга, а не меня?» – мелькнуло у него с недоумением детской обиды.

Так и не замеченный, Рорик наблюдал за женами и тупо, без конца повторял про себя: «А как же я?» Он даже не скрывался теперь, чувствуя одновременно и ледяной гнев, и яростное, горячее возбуждение в чреслах. Лед и пламень…

«Вот, значит, как жены поладили между собой… А он, глупец, радовался их согласию…»

Они не замечали его, ничего вокруг не замечали. И не заметили. Наигрались, натешились и ушли в парную, обнявшись, томно воркуя между собой. Смугловатая, по-женски фигуристая, чуть начавшая расплываться боками Ингрив и тоненькая, белокожая Сангриль…

Лед и пламень!

Дело даже не в Ингрив, пусть заберут ее себе горные тролли! Наполовину съеденный пирог уже не кажется таким аппетитным. Но как могла она, Сангриль, его девочка…

Пусть он не хотел ее так, как когда-то вначале, но она – его, только его…

Лед и пламень?!

Внезапно ярл понял, что ему делать. Что он должен сделать прямо сейчас!

Рорик спокойно, холодно закрыл дверь предбанника, накрепко подпер ее двумя толстыми жердинами. Отстраненно подумал, что замшелые бревна сруба поджечь будет трудно, лучше разжечь сухие дрова, сложенные у стены под навесом, так вернее. Руки нехорошо, знобко тряслись, и он сначала безуспешно чиркал кресалом над трутом. Все-таки зажег. Когда огонек появился, Рорик аккуратно сберег его, подкладывая мелкие щепочки. От них занялись дрова, вкусно, уютно потянуло дымком.

Огонь еще долго был маленьким и теплым, но постепенно вырос и окреп, стал свирепым, жарким, начал жадно облизывать бревна сруба.

Рорик уже стоял в отдалении и смотрел. Скоро огонь поднялся до присыпанной землей крыши, затрещал, загудел, как гудят большие пожары. Дым валил в небо высоким черным столбом, и внутри его будто кривлялись рожи какой-то нежити. Ему казалось, он слышит истошные женские крики сквозь гул пожара, но, может, это только казалось.

Стучались ли они в закрытую дверь? Ломились? Он так и не понял.

Подгоревшие стропила крыши с хрустом провалились, взметнув новые клубы дыма и искр. Сквозь вонь пожарища ярл определенно почувствовал сладковатый привкус горелого мяса, снова напомнивший ему о войне.

Наконец Рорик увидел, что к горящей бане кто-то бежит, сам сделал вид, будто появился только что. Непонимающе крутил головой и растерянно разводил руками, перетаптываясь вокруг багряно-черного пожарища. Морщился от едкого дыма и не стряхивал с перепачканного лица лохмотья сажи…

Почему жены ярла не выскочили из бани, когда почуяли дым? – гадали потом в фиорде. Угорели, наверное, сразу, не иначе.

Все сочувствовали ярлу, сразу потерявшему обеих жен: эти старые печи-каменки – такие опасные…

2

Потом Сьевнару казалось, что между двумя этими событиями – высадкой на Каменный берег, где Гуннар открыл ему свою тайну, и большим походом дружин побережья в Византию – прошло совсем мало времени. Хотя, если вдуматься, прошел год, не меньше…

Или даже два? Трудно вспомнить…

Жизнь на острове была насыщена ежедневными событиями, но при этом по-своему монотонной. Обязательные ратные упражнения, рыбный промысел, подвоз с побережья муки, крупы и других припасов – это занимало все время от восхода и до заката, но оглянуться назад – это безликая, сливающаяся череда. Кажется, дни наполнены до краев, только чем они были наполнены, – трудно вспомнить. «Или это свойство любой жизни – протекать так незаметно, что о ней начинаешь задумываться, только оглядываясь назад?» – рассуждал Сьевнар.

Да, еще ярким воспоминанием остался поход трехсот воинов братства на запад. Дружина острова, объединившись с сильными дружинами Тунни Молотобойца и молодого Сьери Сагенсона, прошли через море и долго поднимались на кораблях по полноводным рекам. Сражались мало, раза два им преграждали путь небольшие отряды местных ратников, и оба раза воины фиордов быстро обращали их в бегство. Осталось впечатление, что дети Одина просто собирали добычу, как ребятня собирает ракушки на берегу. Жители западных гардов и деревень, прослышав, что на них надвигается почти тысяча воинов на двадцати кораблях, бежали кто куда, бросая дома и имущество. Приходи и бери… Об этом Сьевнар сочинил длинный флокк «Песня набега», и воины объединенных дружин взяли на язык его висы еще в походе.

Что еще? Косильщик по-прежнему учил его искусству меча. Иногда хвалил, чаще – ругал. Зато на побережье скальда Сьевнара теперь называли вторым из лучших мечей Миствельда, после знаменитого Косильщика. Большой почет!

Тихая и, в общем, размеренная жизнь…

Неожиданное предложение ярла Рорика позабыть все старые распри и идти в Византию огромным войском взбаламутило всех. Островные братья неоднократно стучали чарами за столом, до хрипоты обсуждая – стоит, не стоит. Конечно, Неистовый ярл не из тех, кто забывает обиды, его отношение к братству Миствельда ни для кого не секрет… Но, рассудить по-другому, так почти все воины побережья собираются как один… Неужели прославленные бойцы острова останутся в стороне?

– Пусть великанша Хель, мать Локки Коварного, разжует меня гнилыми зубами и выплюнет в дыру нужника – нельзя отказываться! – горячился за столом Ингвар Крепкие Объятия.