Неизвестная война. В небе Северной Кореи - Борис Абакумов

Для ремонтных работ лётного поля на аэродром часто приводили большое количество крестьян из близко расположенных населенных пунктов. Каждый шел со своим орудием труда: лопатами, корзинами на коромыслах для перетаскивания грунта, которыми укрепляли дамбу вокруг аэродрома.

Работали они за двухразовое лёгкое питание. Двигались они с этими корзинами в медленном темпе, размеренно и не спеша. Накладывали в них землю не полностью до краев, как это водится у нас, а всего на половину корзины. И вот командир эскадрильи Шаломонов решил показать им, как надо работать. Взял у одного из рабочих коромысло с двумя корзинками на концах и попросил нагрузить их с верхом землей. Тут же все остальные работники бросили работу и стали смотреть, что же дальше будет? Вообще-то они любят разные зрелища. Шаломонов поднял корзинки, наполненные с верхом, и пошел. Через несколько шагов бамбуковое коромысло сломалось к большому огорчению зрителей и особенно хозяина, оставшегося без своего орудия труда. Пришлось ему искать другую палку вместо сломанной. Пример загрузки корзинок ни на кого не повлиял. Они продолжали работать так, как и работали, не спеша, размеренно и без всяких перерывов. Мы их называли «шагающими экскаваторами».

…Наши летчики любили выполнять различные физические упражнения в перерывах отдыха между вылетами: кто вертелся на турнике, кто играл в городки, кто помогал техническому составу выигрывать футбольные баталии между полками. Иван Никитович увлекался гирями, и вот как-то он привлёк общее внимание своими упражнениями китайцев и корейцев, находящихся поблизости. Они стояли и смотрели на его упражнения, покачивая головами, лопотали что-то по-своему. Вдруг Иван Никитович берет двух зрителей за пояса и поднимает вверх. Вся толпа бросилась врассыпную и спряталась за домик КЦ. Наиболее «храбрые» выглядывали из-за угла, видимо, любопытство брало верх, а что же дальше будет? Иван Никитович улыбнулся и спокойно поставил перепуганных китайцев на землю. Это вызвало неописуемый восторг у остальных, которые видели добродушную улыбку нашего командира.

Были у нас в полку два усача, в смысле, с большими усами: Володя Алфеев и Лев Иванов. На счету у каждого было до десятка сбитых самолётов противника, они были предоставлены к званию Героя Советского Союза, но почему-то утверждения не было. Я тоже носил усы до тех пор, пока кислородной маской в полёте не растер кожу над ними, пришлось по этой причине с ними расстаться. А ребята умудрялись их не сбривать до самого конца нашей работы. Так вот, эти усы вызывали восторг у местных жителей, у которых «растительность» на лице бывает редко. Из-за своего любопытства они не раз пытались пощупать усы, восхищение при этом выражалось восклицаниями, качанием головой и каким-то цоканьем языком. Иногда надоедало усачам это «внимание» и они, вполне добродушно, делали движение челюстями, предупреждая, что сейчас укусят за руку. Это вызывало взрыв хохота. Мы смеяться любили. У нас были свои заводилы, которые имеются в каждом коллективе. Таким заводилой был у нас Лев Иванов, Остроумный, симпатичный товарищ. У него было много разных прибауток, сказанных вовремя и к месту. Если собирались в кружок, где были Володя Иштокин, Лев Иванов и Володя Алфеев, то считай, уйдешь оттуда уставший от смеха. И не случайно они все любили играть в шахматы. Надо же, в конце концов, и «серьёзно подумать», сделать передышку в весёлом своём настроении. Да и там игра часто приобретала весёлый характер, если в этом участвовал Алексей Иванович Митусов, тоже представленный к званию Герря Советского Союза и тоже это представление не было утверждено. Он играл в шахматы в любое свободное от полётов время и часто подшучивал над партнёрами. А ведущим партнером у него почти всегда был Лев Иванов.

Нам на аэродром иногда привозили кинокартины, которые мы просматривали в стартовом бомбоубежище. Любитель поохотиться — Фукин Вася — умудрялся между полетами пострелять из ружья по уткам. Так что жизнь у нас текла обычно. Лётчики — предприимчивые и неунывающие люди. В период дождей, когда аэродром заливала вода из «прохудившегося неба», и насосы не успевали её откачивать за дамбу, любители рыбной ловли и здесь находили себе занятие: руками ловили довольно крупную рыбу, как будто в ковбойских фильмах, неизвестно как попавшую в углубления заборников насосных станций.

Нам выдавали тридцатипроцентную надбавку, так называемых, «полевых денег» в местной валюте, на которые мы покупали различные товары в специализированном магазине городка. Питались мы в столовой с очень вместительным залом, все вместе. Иван Никитович со своими помощниками тоже принимал пищу в этом же зале.

Однажды Иван Никитович, проходя между столиками в столовой, увидел, что Саша Литвинюк сидит пригорюнившись. Кожедуб подошел к нему, поговорил, положив ласково руку на плечо, подбодрил его, — и как Саша повеселел, настроение его улучшилось. При разговоре, когда мы вспоминаем то время, Саша всегда с большим теплом, отзывается об этой беседе.

Садились мы за круглые столы по восемь человек. В этой большой столовой городка пищу мы принимали два раза в день — утром, рано на рассвете, когда ещё солнышко не встало, мы подкреплялись чашкой кофе или какао, положив в неё ложечку сливочного, масла и закусив печеньем или кусочком колотого плиточного шоколада. Другая пища в эти предрассветные часы просто не вызывала аппетита. И ещё вечером, после полётов, — тогда мы спокойно съедали фирменные блюда: по две порции шашлыка и по две порции отваренных, а потом хорошо поджаренных пельменей, конечно, предварительно выпив грамм сто–сто пятьдесят спиртного. На столах у нас было сервировано по бутылке пива на каждого, на двоих — бутылка коньяка или бутылка портвейна. Но, представьте себе, никто больше положенной нормы не выпивал. Мы ещё смеялись: дома бы все бутылки были пусты, а здесь всё остается. И действительно, каждый знал, что завтра боевые вылеты с большими перегрузками и что может быть потеряна правильная реакция на сложившуюся воздушную обстановку.

Корейских и китайских летчиков часто подсаживали к нам, чтобы научить их есть нашу пищу, а не только рис, от которого хорошего боя в воздухе не выдержишь. Иногда нам это удавалось и они с удовольствием поедали наши фирменные блюда и даже выпивали немного коньяку.

После ужина летный состав шел спать, а технический и обслуживающий персонал шел смотреть кинофильмы.

Около девяти часов утра к нам на аэродром привозили настоящий завтрак. Позавтракать нам почти никогда спокойно не удавалось. Так же было и с обедом. После вылетов терялся аппетит. Американцы специально организовывали налеты в часы нашего приема пищи. Они знали, что наполненный желудок при перегрузках будет иметь очень большой вес и, следовательно, изменит свое местоположение, что отразится на состоянии здоровья и на самочувствии. Вот поэтому большинство положенных калорий мы принимали в ужин и для разрядки нервной системы принимали свои «боевые» сто грамм. Это помогало нам быстрей уснуть. Иногда появлялось настроение выпить водочки, купленной в магазине, ещё до ужина, в узком кругу товарищей, именно в запретной обстановке, как говорится, на ходу, закусив яблоком. Но не знаю почему, но это было приятней, чем в открытую, за столом, бесплатно и пей, сколько твоей душе угодно. Конечно, после такой процедуры на столе в столовой оставалась почти вся выпивка нетронутой. Никто больше своей нормы не употреблял. Был очень жесткий самоконтроль. Видимо, есть какая-то психологически тонкая сторона именно в таком затаенном употреблении спиртного в узком кругу товарищей.