Земля под ногами. Из истории заселения и освоения Эрец Исраэль. 1918-1948(Книга вторая) - Феликс Кандель

В оштукатуренных синеватых домах двери открываются в узкие коридоры или на лестницы, ведущие в маленькие внутренние дворы. Еврейские дома углубились в землю, чтобы дать место друг другу. Это та теснота, которой отмечена повсюду еврейская жизнь и даже смерть, как на старом кладбище в Праге, где могильные насыпи громоздятся друг на друге, жмутся и толкаются, как покойники жались и толкались при жизни.

Жители очень радушны, приглашают войти, спуститься, наблюдать, не стесняясь. Пасхальная штукатурка временно прикрывает нищету этих жилищ, но от этого еще резче становится тот кислый, затхлый запах, который стоит в пароходных трюмах и который я обонял во всех гетто, какие повидал, словно каждое гетто является большим пароходом с эмигрантами.

В глубине многих дворов устроены маленькие синагоги, вероятно, по слову Писания: "Из глубин взываю к Тебе, Господи"."

Летом 1920 года в Иерусалиме ожидали прибытия первого верховного комиссара Г. Сэмюэля. Местные власти намеревались устроить ему торжественный прием, и неожиданно выяснилось, что в Палестине нет духового оркестра, который мог бы сыграть на этой церемонии. Посланца британского короля нельзя было встречать без оркестра, а потому спешно вызвали музыкантов из Египта. 30 июня Г. Сэмюэль вышел из вагона на перрон иерусалимского вокзала, и его приветствовали торжественно, с музыкой.

Оркестр из Египта приглашали еще не раз, а затем предложили Цви Сильверу создать духовой оркестр при иерусалимской полиции. В 1921 году объявили набор, провели конкурс, и все музыканты оказались евреями. Англичан это не удовлетворило, и они потребовали, чтобы арабы составляли в оркестре не менее трети его состава; с большим трудом обнаружили двух арабов, трубача и барабанщика, которых и приняли в этот оркестр.

Штатное расписание полиции не предусматривало музыкантов, и их прикрепили к отделению уголовного розыска; дирижер оркестра Ц. Сильвер получил чин капитана и стал единственным евреем в полиции Палестины с таким высоким званием. Все музыканты числились рядовыми, и им постоянно напоминали: "Не забудьте, что вы прежде всего полицейские, а уж потом музыканты". Они проходили обучение наравне со всеми, ходили на дежурства, сопровождали арестованных; со временем их освободили от побочных дел, и они занимались только музыкой.

По воскресеньям духовой оркестр полиции играл возле башни Давида, рядом с Яффскими воротами Старого города в Иерусалиме. Это были открытые публичные концерты, собиралась публика, приходили офицеры со своими женами, появлялся порой и верховный комиссар Палестины. Цви Сильвер был человек религиозный и следил за тем, чтобы музыканты не играли по субботам. Даже когда англичане праздновали день рождения своего короля, и эта дата приходилась на субботу, оркестр не участвовал в церемонии; в таких случаях приглашали музыкантов из Египта. Иерусалимские музыканты опасались, как бы их не уволили за это, но Сильвер был непоколебим: "В субботу мы не играем - ни в коем случае!"

В начале 1930-х годов в Англии был экономический кризис, очередной верховный комиссар решил уволить часть музыкантов, но Сильвер боролся за свой оркестр и сохранил его. Он это делал не только ради музыки; они были еще и полицейскими, и в напряженные моменты могли защитить иерусалимских евреев от нападений арабов. Один из музыкантов погиб при обороне еврейского квартала Старого города, а Сильвер был ранен, долго болел и через несколько лет умер.

Духовой оркестр полиции продолжал существовать и существует по сей день. На разных торжественных церемониях можно увидеть музыкантов в полицейской форме - это уже следующие поколения; музыка играет, и жизнь продолжается.

В 1902 году на выезде из Иерусалима, по пути в Яффу, торжественно открыли еврейскую больницу "Шаарей цедек" - "Врата справедливости", самое современное лечебное учреждение в городе того времени. Моше Валах собрал деньги на строительство у немецких евреев; почти пятьдесят лет он был директором и главным врачом "Шаарей цедек", и в обиходе эту больницу называли "больницей Валаха". Когда житель Иерусалима говорил: "Иду к Валаху", всем было ясно, что этот человек чувствует какое-либо недомогание или собирается навестить больного.

Доктор Валах был религиозным евреем и неукоснительно выполнял все заповеди. Он оставался холостым до конца дней, жил в здании больницы, свое время посвящал больным и считался одним из самых опытных врачей Иерусалима. Во время Первой мировой войны жители города были истощены голодом и болезнями, а потому Валах завел при больнице коровник, чтобы поить больных парным молоком, так как верил в его целебные свойства.

В 1916 году приехала в Иерусалим Зельма Майер, одна из первых евреек, получивших в Германии диплом медицинской сестры. Валах назначил ее главной медсестрой "Шаарей цедек", и в этой должности Зельма проработала многие годы. Она запомнила первую свою встречу с доктором Валахом: "Он был очень строг в отношении кашрута, и от нас требовалось знание всех правил. В то первое мое дежурство в 1916 году я попросила у него чашечку кофе. Оно было с молоком, и доктор поинтересовался, когда я в последний раз ела мясо. Беспокоился он совершенно напрасно: шла война, и я не видела мяса уже несколько недель".

Зельма оказалась в Иерусалиме в разгар эпидемии тифа; в городе были сотни больных, и с раннего утра у ворот больницы выстраивались бесконечные очереди истощенных и оборванных людей. "Нам пришлось оказывать помощь нескольким тысячам пострадавших, - вспоминала она. - Прежде всего мы отправляли их в душ и дезинфицировали одежду. Наладить нормальную гигиену было нелегко".

Зельма Майер жила в маленькой комнате при больнице; она не вышла замуж, всё свое время посвящала больным и удочерила трех девочек, которых матери оставили после родов. Одна из медсестер рассказывала: "Она жила только больницей. Каждый день вставала в половине шестого утра и оставалась на ногах до поздней ночи, следя за тем, чтобы ничего не упустили в нашей работе".

По утрам Валах обходил палаты с больными, и рядом с ним всегда находилась "швестер" (сестра) Зельма Майер. Он был очень строг, и Зельма вспоминала: "Дисциплина в больнице была суровой: ни одна сестра не могла покинуть здание без письменного разрешения директора. Нередко Валах стоял по утрам рядом с привратником и следил, чтобы не было опоздавших". Рассказывали, что на поясе главного врача всегда висела связка ключей от здания больницы; он сам запирал к ночи все двери, ворота, шкафы и поступал так до последнего своего дня. Но зато посетители больницы с восхищением отмечали "европейский уровень и стиль работы", отличавшие врачей и медсестер "Шаарей цедек".

Моше Валах умер в 1957 году, когда ему исполнилось девяносто лет; его похоронили на территории больницы, которую он создал, и тысячи жителей Иерусалима провожали доктора в последний путь. Зельма ушла на покой, когда ей было за восемьдесят. Ей присвоили звание почетного гражданина Иерусалима; на ее похоронах присутствовали министры, депутаты кнесета, сотни людей; рассказ о жизни Зельмы Майер появился в американском сборнике под названием "Святые наших дней". (В новом районе Иерусалима есть улица имени Сестры Зельмы.)

После освобождения Иерусалима военный губернатор города сэр Р. Сторс издал приказ, разрешавший строить только каменные дома для сохранения внешнего облика Святого города - взамен кирпичных и бетонных зданий, которые возводили в годы турецкого правления. (Это правило существует по сей день: новостройки в Иерусалиме полагается облицовывать камнем.) В 1920-е годы возникли в городе еврейские районы - Ромема, Рехавия, Байт ва-Ган и Тальпиот, Бейт га-Керем и Кирьят-Моше, Макор-Хаим, Геула, Сангедрия и другие.

В 1918 году англичане назначили адвоката Гада Фрумкина членом арбитражного суда в Иерусалиме, а через два года он стал единственным судьей-евреем в Верховном суде Палестины и пробыл в этой должности до образования государства Израиль. Из его воспоминаний (1918 год):

"Вскоре после моего назначения на пост мирового судьи, моя жена устроила бал в саду нашего дома на улице Хабашим (Эфиопов). В нем приняли участие сливки еврейского и нееврейского общества города. чиновники, военные и общественные деятели. Помнится, что среди приглашенных в тот вечер был мусульманский кади, греческий и армянский патриархи, мэр города Муса Казем аль-Хусейни.

Вечер удался на славу, так как многие постарались ради его успеха. Военные привезли генератор, установленный на грузовой машине; он освещал все уголки сада, а между кронами деревьев светились разноцветные лампочки. Арабские чиновники сделали нам сюрприз, принеся "дондорме" - сорт мороженого, которое специально приготовил армянин из Старого города, специалист этого дела."

В годы британского мандата в Иерусалиме, Тель-Авиве и Хайфе существовали еврейские суды для гражданских исков со слушанием дел на трех официальных языках -английском, арабском и иврите. Но в суд часто попадали люди, недавно прибывшие в страну, они не знали ни одного из этих языков, - что было делать? Однажды судили женщину, которая без разрешения торговала на улице овощами. Обвинение прочитали на иврите, а в ответ она стала напевно и монотонно бормотать: выяснилось, что женщина недавно приехала из далекой Бухары и не знала ни одного слова на иврите.