Кровь и пепел - Наталья Павлищева

Я очень быстро убедилась, что человечество за последние восемь сотен лет изменилось мало, старикам также казалось, что во времена их молодости жизнь была осмысленней и понятней, а потому лучше. Получалось, что и зверья было в лесу видимо-невидимо, и птицы просто все кусты засидели, а перед глазами так и мельтешили – не пройти, и рыба была больше, даже мальки с руку размером, а уж люди так вообще богатыри, не в пример нынешним маленьким и хилым. С одной стороны, меня так и подмывало сказать, что они мелкой рыбы не видели, а люди, наоборот, в тринадцатом веке мелюзга по сравнению с двадцать первым, значит, и раньше были не больше. И по поводу «загруженности» леса всякой живностью я не согласна, куда ж больше-то, итак ступить невозможно, под ногами, под кустами, в траве кто-то путается.

Но, как известно, в молодости и голуби были другие, и ворковали куда приятней. Спорить с ветеранами не стали, терпеливо выслушивали, только приходилось то и дело возвращать разговор в нужное нам русло, чтобы дедки, вроде наших Трофима или Никодима, без конца не сбивались на воспоминания о том, как бегали к какой-нибудь Веселке «городами да задами» на «свиданку». Вообще, я заметила, что деды меж собой куда охотней вспоминали о прелестях этой Веселки, чем о боях и походах. То ли не слишком часто ходили, то ли просто хотелось забыть боль и ужас… Вот если надо нам рассказать, как героически бились с во много раз превосходящими силами противника, это пожалуйста, тут начиналось такое, что только диву давались, откуда на земле после столь блестящих побед враги оставались вообще. Казалось, деды поодиночке могли извести пару сотен половцев. Наверное, во все времена старшее поколение любило прихвастнуть перед младшим своей силой и удалью.

Я заметила и еще одно: как только разговор заходил о боях со своими же русскими, то есть с дружинами соседних княжеств, деды заметно скучнели. Даже когда их дружина побеждала соседскую, начинались заминки. Ясно, русским стыдно, что они били русских же. А не бить было нельзя?

В ответ на такой явно дурацкий вопрос Трофим почесал «репу» и крякнул:

– Так ведь как не бить, Настена? Либо мы их, либо они нас.

Похоже, я своими расспросами зашла не туда, пришлось срочно переводить разговор на другое:

– Дед Трофим, а ты чего не женился-то?

– Как не женился?! Да у меня женка такая красавица была, что вам и не снилось! У нее коса твоей – совесть не позволила Трофиму соврать уж совсем откровенно, – ну почти такая же была. И статная, во! – Руки Трофима выписали в воздухе нечто вроде песочных часов. – А вы с Лушкой из-за своих мечей скоро вовсе казюльками станете, ни тебе боков, ни титек, одни глазищи вон остались.

Ну, это ты, Трофим Иванович, ошибаешься, во мне еще килограммов десять лишних, и у Лушки тоже. И бока есть, и титьки. Конечно, с твоей любушкой не сравнить, но лично для меня многовато. Правда, явное похудание (а по моему мнению, просто приведение тел в более приличную форму) стало бросаться в глаза всем, начала ворчать и Анея, мол, что за девки, тощие как жердины, кому такие нужны. Я чуть не съехидничала, что мы ни к кому и не напрашиваемся. Это мысль, может, «отощавшую» до сорок четвертого размера невесту оставят в покое, пока не поправится (а вот тут, как говаривал товарищ Шарик в Простоквашине, «индейское национальное жилище», попросту фиг вам!)? Зря надеялась, Анея, кажется, собралась принимать меры по нашему с Лушкой «откорму». Придется утроить тренировки, чтобы мышечная масса не позволила жировым отложениям взять верх. А еще смириться с нелюбовью «моей» Насти к сладкому (вот дома в Москве отыграюсь, неделю буду в кондитерской сидеть!).

Все мое спокойное житье оборвалось в одночасье. Я больше всего переживала, как бы не оказаться действительно замужем за боярином Андреем Сивым, а налетела совсем на другое…

Словно шла по яркому летнему лугу и вдруг провалилась в какую-то яму ужаса и отчаяния, из которой немедленно следовало выбраться, иначе засыплет. Почти установившееся душевное равновесие разом перечеркнул один сон…

Под окном слышался голос деда Трофима:

– Анеюшка, а скажи-ка ты мне, к чему бы мне ноне такой сон снился…

Что-то я не замечала, чтобы тетка снисходила до толкований кому-либо снов… Сейчас как глянет искоса, у деда Троима не только все желание разбираться в своих сновидениях, но и память отшибет, небось, не один сон, но и имя свое забудет. Анея так может…

Но… тетка спокойно выслушала рассказ деда о странном ночном видении, мол, перло на него прямиком какое-то чудище, лось не лось, повыше будет, ноги длинные, вроде как лошадиные, только крепче, морда не то овечья, но опять же на лошадь чем-то похожа, а главное, спина горбатая… Меня так и подмывало высунуть нос и сказать, что это верблюд, но не рискнула, кто знает, как отреагирует на мои познания Анея, не стоит выдавать, и без того уже многое продемонстрировала.

– Что это за чудище такое, а, Анеюшка?

– Есть такой зверь, верблюдом зовется, вроде нашей лошади купцы из дальних стран держат. Животина выносливая, крепкая. А с чего тебе приснился, не знаю… Сходи к Иллариону, поставь перед божницей свечку, может, пройдет?

Вот те раз! Мало того, что наша строгая тетка позволяет себя называть Анеюшкой, она еще и про верблюда все знает. Потом я вспомнила, что Анея жила в Рязани, наверное, там у купцов и видела, а до Козельска эти животины не доходили.

Мне в ту ночь тоже снился весьма странный и даже страшный сон, но я к Анее советоваться не пошла, наоборот, постаралась никому не подать вида, что мне дурно после увиденного…

Это была какая-то странная, жуткая картина. Я проснулась, не в силах поверить, что всего лишь снилось. Вокруг – наша с Лушей светелка, а мне все казалось, что я в степи в жилище страшного монгола. Говорят, те, кто летает во сне, растут. Я давно уже перестала расти (разве что в Лушкиных глазах), но этой ночью летала, испытывая от полета не удовольствие, а страх, настоящий, почти животный ужас. Потому что подо мной сначала была огромная равнина, по которой широкой черной лавой двигались всадники, тащились кибитки, мерно покачиваясь, вышагивали верблюды, шли пешие. Скрипели телеги, ржали кони, ревели верблюды, кричали люди… Эта масса заполонила всю землю, насколько хватало глаз.

Я то опускалась, подлетая к отдельным всадникам настолько, что были видны их грязные лица с узкими глазами, то поднималась, и тогда равнина внизу снова превращалась во множество движущихся точек, сливавшихся в единый страшный вал, готовый поглотить на своем пути все живое… Даже во сне я понимала, что это татарское войско, хотя узкоглазые рожи всадников на лица моих знакомых татар не походили вовсе.