Свет в августе - Уильям Фолкнер

Затем она отлетела от его кулака, и сам он тоже отлетел назад, потому что остальные навалились на него, толпясь, хватая, шаря, а он отвечал ударами, и в горле у него клокотало от ярости и отчаяния. Он чуял теперь только мужской запах, они -- тоже, а где-то внизу визжала, пыталась выбраться Она. Они топали и мотались, молотя по всему, что касалось руки или тела, и наконец рухнули кучей-Джо в самом низу. Но он и тут отбивался, боролся, плача. Она уже не существовала. Они просто дрались -- словно ветром их обдало, резким и свежим.

Они придавили его, растянули на земле. "Ну, кончишь теперь? Ты попался. Говори, кончишь?"

-- Нет, -- сказал он. Он извивался, пробовал встать.

-- Кончай, Джо! Со всеми не сладишь. Мы же не хотим с тобой драться.

-- Нет, -- сказал он, пыхтя и вырываясь. Ни один из них не мог разглядеть, где -- кто. Они совсем забыли о девушке, о причине драки и о том, была ли вообще причина. Для тех четверых все получилось автоматически, непроизвольно: инстинктивное побуждение самца драться за самку или из-за самки, с которой он спарился недавно или желает спариться. Но никто из них не понимал, почему дерется он. А он им сказать не мог. Они прижимали его к земле и переговаривались тихими сдавленными голосами.

-- Эй вы, сзади, давайте отсюда. А потом мы его отпустим, разом.

-- Кто его держит? Кого я держу?

-- Эй, пусти. Так, погоди... вот он... Мы с... -- Снова вся куча вздыбилась, напряглась. Они снова его прижали. -- Он тут, под нами. А вы отпускайте и -- ходу. Дайте нам повернуться.

Двое поднялись и отступили за дверь. Затем другие двое, словно подброшенные взрывом, вылетели из темного сарая и бросились бежать. Джо ударил сразу, как

-- только его отпустили, но уже никого не достал. Лежа на спине, он смотрел, как убегает в сумерках четверка, замедляет ход, оборачивается. Он поднялся и вышел из сарая. Он стоял у двери, отряхиваясь -- тоже непроизвольно, -- а они тихо сошлись невдалеке и наблюдали за ним. Он на них не смотрел. Он зашагал прочь; комбинезон его сливался с сумерками. Час был поздний. Тяжелая и сочная вечерняя звезда висела, как цветок жасмина. Он ни разу не оглянулся. Он уходил, призраком тая в темноте; четверо ребят следили за ним, сбившись в кучку, и лица их в сумерках были маленькими и бледными. Вдруг один из них произнес неожиданно громко: "Ага-а-а!" Джо не оглянулся. Другой голос тихо сказал, прозвучал тихо, внятно: "Покедова, Джо, до завтра". Он не ответил. Продолжал идти. То и дело механическим жестом он отряхивал комбинезон.

Когда впереди показался дом, небо на западе уже потухло совершенно. На выгоне за сараем бил родник: купа ив шумела и пахла, но была неразличима. Когда он приблизился, трели молодых лягушек смолкли разом, как струны, перерезанные ножницами. Он опустился на колени; в темной воде не видно было даже очертаний его головы. Он ополоснул лицо, заплывший глаз. Потом пошел дальше -- через выгон, к свету в кухонном окне. Оно следило за ним, выжидательно и угрожающе, как глаз.

Перед изгородью он остановился, глядя в освещенное окно. Постоял немного, опершись на изгородь. В траве дружно стрекотали кузнечики. Над росно-серой землей, между темных древесных стволов плавали и гасли светляки, блуждающие и неверные. На дереве возле дома пел пересмешник. Дальше, в лесу за родником, свистали два козодоя. А еще дальше, словно за какимто последним горизонтом лета, выла собака. Он прошел за ограду и в дверях хлева, где его дожидались две недоеные коровы, увидел неподвижно сидящего человека.

Он узнал Макихерна и даже не удивился -- словно встреча эта была совершенно естественной, оправданной и неизбежной. Возможно, ему пришло в голову, что они двое всегда могут друг на друга рассчитывать, положиться друг на друга; что только ее поступки нельзя предугадать. Возможно, он не видел ничего несообразного в том, что, хотя он и воздержался от греха, который в глазах Макихерна был бы самым тяжким из возможных грехов, его сейчас накажут так же, как если бы он согрешил. Макихерн не встал. Он продолжал сидеть, бесстрастный, каменный, и рубашка его смутно белела в черном зеве двери. "Я подоил и накормил", -- сказал он. Потом встал, неторопливо. Возможно, мальчик знал, что ремень уже у него в руке. Он взлетал и падал неторопливо, по счету, с пресными неторопливыми хлопками. Тело мальчика было как будто из дерева, из камня: столп или башня, на котором чувствилище его размышляло, как отшельник, -- созерцательно и отстранение, в экстазе самораспятия.

К кухне они подошли бок о бок. Когда свет из окна упал на них, мужчина остановился, повернулся, приблизил к нему лицо, вглядываясь.

-- Дрался, -- сказал он. -- Из-за чего?

Мальчик не ответил. Вид у него был бесстрастный, сосредоточенный. Немного погодя он ответил. Голос его был ровен, холоден.

-- Просто так.

Они стояли.

-- Ты что же -- не можешь сказать или не хочешь сказать? -- Мальчик не ответил. Он не смотрел в землю. Он ни на что не смотрел. -- Если ты сам не знаешь, ты дурак. А если не хочешь сказать, значит, ты нашкодил. Ты был с женщиной?

-- Нет, -- ответил мальчик. Мужчина смотрел на него. Когда он заговорил, тон у него был задумчивый.

-- Ты никогда мне не лгал. То есть, сколько я знаю. -- Он смотрел на мальчика, на его спокойный профиль. -- С кем ты дрался?

-- Там был не один.

-- Ага, -- сказал мужчина. -- Я полагаю, ты им оставил память?

-- Не знаю. Наверно.

-- Ага, -- сказал мужчина. -- Поди умойся. Ужин готов.

В ту ночь он ложился спать с твердым решением бежать из дома. Он чувствовал себя, как орел: суровым, независимым, могущественным, беспощадным, сильным. Но это прошло, хотя он не понимал тогда, что ему, как орлу, клеткой была собственная плоть и все окружающее пространство.

Макихерн хватился телки только на третий день. И то потому, что наткнулся на спрятанный в хлеву новый костюм. Осмотрев его, он понял, что костюм ни разу не надеван. Костюм он нашел утром. Но ничего об этом не сказал. А вечером пришел в хлев, где Джо доил корову. Хотя он сидел на низкой скамеечке, прислонясь головой к коровьему боку, нетрудно было заметить, что ростом он не уступит взрослому мужчине. Но Макихерн этого не видел. Если он что и видел, то-ребенка, пятилетнего сироту, который сидел с ним в коляске декабрьским утром двенадцать лет назад, настороженно замерший и покорно-безразличный, как животное. "Я не вижу твоей телки", -- сказал Макихерн. Джо не ответил. Он склонился над подойником, над шипящей струей молока. Макихерн Стоял позади него, над ним, глядя сверху.

-- Я говорю, твоей телки не видно.

-- Знаю, -- сказал Джо. -- Она, наверно, у ручья. Я за ней сам присмотрю, раз она моя.

-- Ага, -- сказал Макихерн. Он не повысил голоса. -Пятидесятидолларовой телке вечером не место у ручья.

-- Ну, это будет моя потеря, -- сказал Джо. -- Корова была моя.

-- Была? -- переспросил Макихерн. -- Ты сказал, корова была твоя?

Джо не поднял головы. Струя молока из-под его пальцев с тихим шипением толкалась в подойник. Он слышал, что Макихерн ходит у него за спиной. Но не оглядывался, пока не кончил доить. Тогда он повернулся. Макихерн сидел на чурбаке у двери.

-- Ты бы снес сперва домой молоко, -- сказал он.

Джо встал; в руке у него покачивалось ведерко.

Он ответил упрямо, но спокойно:

-- Утром ее найду.

-- Снеси домой молоко, -- сказал Макихерн. -- Я подожду тебя тут.

Джо постоял еще секунду. Потом повернулся. Он вышел из хлева и направился к кухне. Когда он ставил подойник на стол, появилась миссис Макихерн.

-- Ужин готов, -- сказала она. -- Мистер Макихерн уже дома?

Джо отвернулся к двери.

-- Скоро придет, -- сказал он. Он чувствовал, что женщина смотрит на него.

Она сказала обеспокоено, несмело:

-- Ты как раз успеешь умыться.

-- Скоро придем. -- Он вернулся в хлев. Миссис Макихерн подошла к двери и смотрела ему вслед. Еще не совсем стемнело, и она увидела в дверях хлева фигуру мужа. Она не позвала его. Просто стояла и смотрела, как сходятся двое мужчин. Что они говорят, она не могла расслышать.

-- Так, говоришь, она у ручья? -- спросил Макихерн.

-- Я сказал -- может быть. На выгоне места много.

-- Ага, -- произнес Макихерн. Оба разговаривали спокойно. -- Где же она, по-твоему?

-- Не знаю. Я не корова. Не знаю, где она может быть.

Макихерн пошел.

-- Давай посмотрим, -- сказал он. Джо вышел на пастбище следом за ним. До ручья было четверть мили. В темной ленте прибрежных деревьев мелькали светляки. Они подошли к деревьям. Стволы их задыхались в болотной поросли, непролазной даже днем. -- Кликни ее, -- сказал Макихерн. Джо молчал. Не шевелился. Они стояли лицом к лицу.

-- Корова моя, -- сказал Джо. -- Вы мне отдали ее теленком. Я вырастил ее, потому что вы отдали ее мне в собственность.

-- Да, -- сказал Макихерн. -- Отдал. Чтобы приучить тебя к ответственности владения имуществом, собственностью. К ответственности владельца перед тем, чем он владеет с Божьего соизволения. Чтобы научить тебя предусмотрительности и приумножению. Кликни ее.