Лайла. Исследование морали - Роберт Пирсиг

И одним из первых падет, отмечал он с радостью, тот, с которого всё это началось, утконос «Теории антропологии». Если наука — изучение сущностей и их взаимосвязей, тогда и область культурной антропологии — научный абсурд. В плане сущности не существует такого понятия как культура. В ней нет массы, нет энергии. Ещё не изобретен такой научный прибор, который мог бы отличать культуру от не-культуры.

Но если наука — это исследование стабильных структур ценности, тогда культурная антропология становится исключительно научной областью. Культуру можно определить как систему социальных структур ценности. Как говорил антрополог Клюкхон, работавший по Проекту ценностей, структуры ценности и представляют собой существо антропологических исследований.

Громаднейшей ошибкой Клюкхона была попытка определить ценности. Он полагал, что субъектно-объектный взгляд на мир допускает такое определение. Все его дело рушилось не из-за неточности наблюдений. Его дело рушили субъектно ориентированные метафизические посылки антропологии, которые он не сумел отделить от своих наблюдений. Как только такое разделение состоится, антропология наконец-то выйдет из зыбких песков метафизики и станет на твердую землю.

Федр снова и снова убеждался в том, что картина вселенной на основе Качества обеспечивает предельную ясность там, где всё раньше было в тумане. В искусстве, где всё главным образом сосредоточено на ценности, этого и следовало ожидать. Удивительно то, что это относится и к сферам, которые, как считалось, не имеют отношения к ценности. Математика, физика, биология, история, юриспруденция — в основе их всех встроено качество, теперь его начинают исследовать, и выявляются всевозможные удивительные вещи.

С поимкой вора часто выявляется вся цепь преступлений.

9

В любой иерархии метафизических классификаций наиболее важным подразделением является первое, ибо оно управляет всем, что под ним. Если это первое подразделение — плохо, то нет никакой возможности построить по настоящему хорошую систему классификации вокруг него.

В своей книге Федр пытался избавить Качество от метафизики, отказываясь давать ему определение, поместив его вне диалектической шахматной доски. Всё, что не имеет определения, — вне метафизики, ибо метафизика может оперировать только определенными терминами. Если что-то нельзя определить, то и спорить об этом нельзя. Он продемонстрировал, что даже если нельзя определить Качество, все же приходится признать, что оно существует, так как мир, из которого удалена ценность, становится неузнаваемым.

Но он также понял, что рано или поздно ему придется перестать скулить о том, как плоха субъектно-объектная метафизика, и что ему все-таки нужно будет сказать нечто позитивное. Рано или поздно ему придется подразделять Качество таким путем, который будет лучше, чем субъекты и объекты. Ему надо будет либо сделать это, либо вообще отойти от метафизики. Довольно просто осуждать чью-то там плохую метафизику, но ведь нельзя заменить её метафизикой, которая состоит из одного только слова.

Даже пользуясь термином «Качество» он уже нарушает ничтожность мистической действительности. Использование слова «Качество» вызывает появление массы новых вопросов, не имеющих ничего общего с мистической реальностью, и уводит от них прочь безо всякого ответа. Даже само название «Качество» уже представляет собой некое определение, ибо оно склонно увязывать мистическую реальность с некими установленными и ограниченными понятиями. И уже здесь у него возникает трудность. Является ли мистическая реальность вселенной более имманентной в кусках мяса по более дорогой цене в лавке мясника? Это ведь «качественное» мясо, не так ли? Или же мясник неверно пользуется этим термином? Ответов на это у Федра не было.

…Такова же была проблема и сегодня утром с Райгелом. У Федра не было ответов. Если ты вообще собираешься толковать о Качестве, то надо быть готовым отвечать кому-либо подобно Райгелу. Надо иметь готовую Метафизику Качества, которой можно будет ответить ему как по катехизису. У Федра не было Катехизиса Качества, и вот поэтому ему досталось.

В действительности вопрос для него не заключался в том, должна ли быть метафизика Качества или нет. Ведь метафизика Качества уже существует. Субъектно-объектная метафизика — это по существу такая метафизика, в которой первое подразделение Качества, первый срез неделимого опыта, сделан на субъекты и объекты. Как только сделаешь этот срез, весь человеческий опыт вроде бы должен укладываться в одну из этих двух рамок. Но вся штука в том, что он не укладывается. Он видел, что имеется метафизическая рамка поверх этих двух рамок, само Качество. И как только он понял это, он также уяснил, что есть множество путей на которые можно подразделить Качество. Субъекты и объекты — это лишь один из этих путей.

Вопрос состоит в следующем: что же лучше всего?

Различные метафизические пути подразделения действительности на протяжении веков разбегались как веер в структуру, похожую на учебник шахматных начал. Если скажешь, что мир «един», тогда кто-нибудь может спросить: «А почему же он смотрится как нечто большее?» И если ответить, что это вызвано неверным восприятием, то снова спросят: «А как узнать, которое из восприятий верное, а которое — нет?» Тогда приходится отвечать и на это. И так далее.

Попытка создать совершенную метафизику подобна попыткам создания совершенной шахматной стратегии, при которой выигрываешь каждый раз. Но этого сделать нельзя. Это вне пределов человеческих возможностей. Независимо от того, какую бы позицию ты не занял по метафизическому вопросу, всегда найдется кто-то, кто начнет задавать такие вопросы, которые приведут к новым позициям и вызовут новые вопросы в этой бесконечной интеллектуальной шахматной игре. Игра должна бы прекратиться тогда, когда решено, что конкретный путь мышления алогичен. Это должно быть похожим на шах и мат. Но противоречивые позиции сохраняются веками, и такого соглашения по шаху и мату не достигнуто.

Федр истратил невероятное количество времени на то, что оказалось ложными началами. И особенно много времени было потрачено на попытки провести первую линию разделения на классический и романтический аспекты вселенной, которые он выделял в своей первой книге. В той книге он задался целью показать, как Качество может объединить их оба. Но тот факт, что лучшим путем объединения обоих было Качество, вовсе не опровергало верности обратного: что классическо-романтическое разделение — наилучший путь разделения Качества. И этого не было. Например, мистицизм Американских индейцев остается таким же утконосом в мире, разделенном главным образом по классическим и романтическим структурам, как и при субъектно-объектном разделении. Когда американский индеец удаляется в скит и постится, чтобы достичь видения, то видение, к которому он стремится — это не романтическое понимание поверхностной красоты мира. Это также не видение классической интеллектуальной формы мира. Это нечто иное. Поскольку вся эта метафизика началась с попытки объяснить индейский мистицизм, Федр в конечном итоге отказался от классически-романтического разделения в качестве первичного разделения Метафизики Качества. И то разделение, на котором он в конце концов остановился, оказалось вовсе не преднамеренным. Оно как бы выбрало его само. Он как-то читал книгу Руфи Бенедикт «Структуры культуры» без каких-либо особых поисков, когда вдруг относительно незначительный эпизод остановил его внимание. Он тревожил его неделями. Он не выходил у него из головы.

Это была история с конфликтом морали. Речь в ней шла об индейце пуэбло, который жил в племени Зуньи в штате Нью-Мексико в девятнадцатом веке. Подобно Дзэн-коану (что первоначально означало «история болезни») в этой истории не было единого верного ответа, а было несколько возможных решений, которые все глубже и глубже затягивали Федра в сложившуюся моральную ситуацию.

Бенедикт писала: «Большинство этнологов… сталкивались с такими случаями, когда люди с презрением отвергались обществом, хотя в другой культуре в этом положении оказались бы совсем другие люди….

Дилемму такого человека чаще всего успешно решают насилием над его самыми сильными естественными импульсами и принятием той роли, которую чтит данная культура. Для человека, которому необходимо общественное признание, это, как правило, единственный путь.»

Она пишет, что речь шла об одном из самых удивительных людей у Зуньи.

В обществе, которое весьма недоверчиво относится к власти любого рода, у него был природный личный магнетизм, который выделял его в любой из групп. В обществе, где превозносят умеренность и простейший из путей, он был возмутителем спокойствия и иногда мог действовать весьма буйно. В обществе, где ценится общительная личность, где любят дружескую беседу, он держался высокомерно и отчужденно. Зуньи обычно считали таких людей колдунами. Говорили, что он любит подглядывать в окна, а это был верный признак колдовства. Как бы там ни было, однажды он напился и стал хвастаться, что его нельзя убить. Его отвели к верховным жрецам, которые подвесили его за руки на дыбу, чтобы он признался в своем колдовстве. Это была обычная процедура изгнания колдовства. Однако он послал гонца к правительственным войскам. Когда те прибыли, плечи у него были безнадежно вывернуты, и исполняющему закон ничего не оставалось, как только посадить жрецов, которые были ответственны за такое действие. Один из тех жрецов был возможно самым почитаемым в современной истории Зуньи, и по возвращении из заключения он так и не вернулся к своим жреческим обязанностям. Он считал, что его власть сломлена. Такое возмездие возможно уникально в истории Зуньи. Здесь, несомненно, свою роль сыграл тот вызов жрецам, которым колдун открыто противопоставил себя.