Сказание об Омаре Хайяме - Георгий Гулиа

Она сказала:

– Да.

– Ты знаешь, что она точно так же текла и семь тысяч лет назад?

Она сказала:

– Нет, не знаю. И почему семь тысячелетий? А не меньше и не больше?

Хаким объяснил ей, что человечество зародилось именно семь тысячелетий тому назад. И река эта, именуемая – и неспроста – Животворной, текла точно так же и точно так же была свидетельницей любви и счастья влюбленных.

– Да? – осведомилась она удивленно. Айше это ни разу не приходило в голову.

– А знаешь ли ты, – продолжал он, – что точно так же будет она течь и после нас?

– Наверное, – произнесла Айше, которой и эта мысль о смерти и бессмертии тоже не приходила в голову.

Он это понял и согласился с нею: в самом деле, стоит ли изнурять себя думами о прошлом или близком и неизбежном конце?

Омар Хайям продолжал:

– Но я сейчас не о смерти. Кому она нужна? Я о том, чтобы люди вечно любили друг друга. И они будут любить вечно!

Он отошел от нее на шаг, оглядел ее с ног до головы и решил про себя: она – лучшее создание аллаха. И, наверное, никогда не видал такую красавицу с такими удивительными глазами. И за какие богоугодные дела послала ему судьба это неземное творение?..

– Айше, говорили тебе, что ты прекрасна? – спрашивает он восхищенно.

– Да, – ответила она.

– Кто же?

– Сваха.

– Тебя сватали?

– Пытались…

– И ты не вышла замуж?

– Нет.

– Почему?

– Я не знаю. Может быть, потому что бедная.

Он призадумался. Бедная? Айше – бедная?

– Ты настоящая хатун, – сказал он. – В тебе течет кровь госпожи. Именитой госпожи!

Она усмехнулась. Горькой усмешкой. Впрочем, только с виду горькой. Разве печалятся в ее годы при таком стане и таких губах, при таких ножках и шее? Прочь печаль!

– Господин, – сказала обворожительно низким голосом, словно ей за двадцать и словно вполне опытная в любви, – не понимаю, почему согласилась сбежать с тобою на эту лужайку почти на целый день? Меня хватятся и начнут искать. Я знаю это.

– Кто хватится? – спросил он.

– Может быть, мать.

– А еще?

– Брат. Старший.

– А еще?

– Больше некому.

– А хотелось бы?

– Что?

– Давать отчет? Кой-кому. Скажем, мужу.

– Может быть. Женщинам нравится хозяйский глаз.

– Женщинам?! – воскликнул Омар Хайям.

– Да. А что?

– Я не ослышался?

– О нет!

Омар Хайям готов рассмеяться, пытается быть серьезным.

– Вы, женщины, слишком могущественны. Мы и мизинца вашего не стоим. Вы хитры. Вы умны. Вы терпеливы. Вы благородны. Вы преданны. Особенно в любви. Так зачем, спрашивается, вам хозяйский глаз? Нет, он вам не нужен. Он просто оскорбителен для вас. Это сами вы придумали его, чтобы вернее дурачить мужчин. Да, да!

Сказать по правде, Айше и не подозревала, что способна дурачить мужчин. Она была в том возрасте, когда женщина больше действует согласно инстинкту, нежели прислушивается к голосу опыта или разума. Айше нравился этот пожилой мужчина, статный и умный. Она не знала, что будет с нею через час или завтра, не говоря уже о более отдаленных временах. Она доверяла своей любви, может быть, больше, чем это полагалось. Но доверяла. А это для нее было все: сердце побеждало ум!

Омару Хайяму показалось, что его юная подруга немножко растеряна. Он подумал, что слишком стар для нее. К тому же что может он предложить ей? Замужество? Но это слишком далеко от его планов. Хаким может отдать только себя, и то на время. Может отдать свое богатство, которого нет. Эльпи он просто купил. Эльпи знала, на что идет: сегодня ее любят, а завтра? Кто поручится, что он сохранит любовь свою к ней до завтрашнего дня? Никто! Да и можно ли ручаться в таком деле? И нужно ли?..

Он повел Айше на прежнее место. И они снова уселись на зеленую траву. Она молчала, подчиняясь ему во всем. Айше не принадлежала себе – ею полностью, сам того не подозревая, овладел этот умный бородатый мужчина.

– Айше, – сказал Омар Хайям, – мне кажется, что я люблю тебя. Мне нравятся твои алые губы. Я люблю твои юные годы.

Она слушала его, склонив голову набок. Щекою касаясь его плеча.

– Ты спросишь меня – и это вполне естественно, – люблю ли я еще кого-нибудь? И я отвечу тебе откровенно: да, люблю. Но я люблю и тебя. Скажи, что бы мне сделать для тебя?

Подумав, она ответила:

– Ничего.

Хаким протянул руку к чаше. Однако Айше опередила его. Она подала ему чашу, сама налила до краев. И они выпили, не произнеся ни слова. Он изучающе осмотрел чашу, перевернул ее кверху дном и вдребезги разбил о камень.

– Я хочу есть, – признался он. – Вдруг проголодался, как шакал. Выбери мне кусок мяса. По своему вкусу. Слышишь, Айше?

И она выбрала. И подала ему. И он вдруг помрачнел. Нахмурился. И не стал есть. Она с испугом взглянула на него:

– Что с тобой, мой господин?

– Ничего.

– Ты болен?

– Да. Только не спрашивай чем.

– Не буду, – покорно произнесла Айше.

– И не надо, – сказал Омар Хайям. – Я подумал сейчас о смерти.

Айше встрепенулась. И, чуть не рыдая, произнесла:

– Только не смерть!

Он обнял ее.

– Я думаю о смерти вообще, – пояснил он, – и не могу смеяться, когда думаю о ней. Я завидую тем, кто будет сидеть на этой лужайке после нас. После того, как из меня неумолимый гончар вылепит кувшин для вина.

Айше стало немножко страшно: можно ли говорить о таких вещах, когда над головою шатер любви?

Омар Хайям вдруг резко поворотился назад. Словно его кто-то окликнул…

– Что с тобой? – спросила Айше.

– Она, это она смотрела на меня. Только что… – сказал он, не глядя на Айше.

– Кто она?

– Смерть! – произнес Омар Хайям.

19. Здесь приводится беседа, которая состоялась между его превосходительством главным визирем и Омаром эбнэ Ибрахимом Хайямом

В пятницу утром, когда исфаханцам виделись еще последние предутренние сны, его превосходительство Низам ал-Мулк послал человека к хакиму Омару Хайяму. И наказал передать, что его превосходительство просит-де уважаемого хакима пожаловать к главному визирю для важного разговора.

В ту раннюю пору хаким пребывал в объятиях прекрасной румийки. И когда слуга доложил ему о приглашении его превосходительства, Хайям не сразу сообразил в чем дело. Но не прошло и часа, как хаким Омар эбнэ Ибрахим сидел напротив главного визиря и сердце его билось ровно.

Главный визирь погладил бороду свою обеими руками. Это означало, что настроение визиря хорошее, что на сердце его мир, что в душе его плещутся волны покоя и доброжелательства. Это был человек, пополневший с годами и с годами приобретший остроту мысли и зоркость глаз. Он видел далеко. И мыслил широко. Это ему была обязана своим рождением, ростом и знаменитостью багдадская академия – прибежище многих ученых и талантливых мастеров по части различных приборов. А разве исфаханская обсерватория не была в полном смысле этого слова детищем его превосходительства? Разве пошел бы на великие денежные расходы его величество, если бы не старания и советы его главного визиря?.. Не худо почаще освежать в памяти эти деяния Низама ал-Мулка…

– Что ты знаешь о странах Индии? – вдруг задал вопрос главный визирь.

Признаться, хаким немного смутился: почему именно о странах Индии? Разве что-нибудь угрожает оттуда? Или задуман поход в те страны?

– Это далекие страны, – сказал визирь.

– Да, это так.

– Купцы, побывавшие в странах Индии, рассказывают чудеса.

Еще бы! Там умеют оживлять мертвых и мнимо умерщвлять живых. Там змеи в особенном почете. И обезьяны вроде домашних животных. Там по дорогам бродят коровы и никто не смеет обидеть их.

– Разумеется, разумеется, – говорит визирь, – множество людей спит и видит во сне страны Индии. Разве не слышали рассказов о роскоши и богатстве стран Индии?

Хаким вполне согласен с визирем: каждое слово его соответствует действительности, еще и еще раз свидетельствуя о глубоких познаниях его превосходительства…

– Я угощу тебя неким напитком, – многозначительно сказал визирь, – если ты еще не пробовал его.

– И этот напиток индийский? – спросил хаким.

– Да.

– Он крепок, словно вино?

– Напротив, он как вода, но душистый. Одни называют его «та», другие – «ча», а иные – даже «са». «Ча» есть корень китайский, в то время как слово «са», кажется, цейлонское или еще какое-либо иное.

Его превосходительство хлопнул в ладоши: дверь отворилась, и вошли двое чернокожих, которые несли низенький столик, инкрустированный слоновой костью, сосуды серебряные и чашки с блюдцами белоснежного цвета из индийской и китайской глины.

Низенький столик поставили меж беседующими. Из пузатого сосуда налили желтоватую жидкость в чашки, и те чашки подвинули к визирю и хакиму. Вскоре хаким почувствовал душистый запах, смешанный с паром, и не мог разобрать, что это за запах…

Визирь посоветовал хакиму не притрагиваться к чашке, пока не принесут меду и засахаренного винограда. И тогда, пригубляя из чашки, следует пить эту жидкость, именуемую «ча». Она не должна быть очень горячей или чрезмерно охлажденной, но такой, как стерпят губы и язык. Говорят, что напиток этот придает силу и гонит живительную влагу по всем внутренним органам – дыхания, пищеварения и кроветворения.