Государева дорога - Вадим Каплин

Громко и звучно, с росчерком на конце, распевали зяблики. Только перед дождем их песенки становились отрывистыми. Зяблики, как говорят, «рюмили».

Каждое утро включались в веселый птичий концерт варакушки, болотные камышевки, речные сверчки, луговые чеканы, лесные коньки и многие другие птахи. По ночам сонно крякали на озере утки, пиликали кулики, а иногда кричала по-бычьи скрытная птица – выпь. Позднее других пернатых из центральной Африки прилетали кукушки. И как радостно было услышать грустно-задумчивый голос сероватого, похожего на ястребка, длиннохвостого самца: «Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!» А рыжевато-бурая, жуликоватая самка лишь иногда диковато похохатывала и кликала: «Кли, кли, кли»… Но, согласитесь, не будь весной голоса кукушки, и в природе чего-то бы не хватало, что-то бы утратилось, не стало бы той весенней благодати.

А потом, когда (по народному поверью) соловей мог напиться росы с зеленого листика березы, от зари до зари, целую ночь напролет слышались чудесные трели этих замечательных, скромно одетых птах. Знатоки птичьих песен утверждают, что есть у соловья и бисер, и флейта, и россыпь горошка, и лешева дудка. Многие горожане по вечерам приходили на озеро, чтобы послушать пернатых солистов. Однако пели они лишь до Петрова дня.

Каждый погожий майский день начинался с алой зари на небосводе. И когда появлялись первые лучики солнца, они озаряли купола Сретенского собора. С бережка, от сосен, юго-восточная часть города открывалась, как на ладони. Совсем скоро вынырнувшее из-за лесных увалов светило озаряло и сами сосны. И стволы их становились фиолетовыми. Потом солнце забиралось выше и заглядывало в озеро, освещая его водную гладь. Тогда чистая, зеркальная вода отливала голубизной. Озеро густо заросло кувшинками с их зелеными, овальными листьями, похожими на сердечки.

Интересно то, что блестящие листья кувшинок с белыми цветами каждый вечер уходят под воду. Их утаскивают туда длинные, прочные, как шпагат, стебли. А утром, когда солнце обогреет озеро, листья, как ни в чем не бывало, вновь всплывают и раскрывают свои белые с желтыми рыльцами и тычинками цветы. Так устроено это растение – чудесное создание мудрой природы.

Отец мой Николай Александрович, учитель химии и биологии, рассказывал, что кувшинки в старину называли в народе одолень-травой. Она почиталась волшебной и, как утверждалось, имела свойства оберегать людей от разных бед и напасти.

Незаметно приходило перволетье. Цвела и благоухала своими прелестными розовыми лепестками наша лесная роза – шиповник, источая нежный, божественный аромат. На лугах буйствовали и цвели травы: лилово-голубые колокольчики, красные луговые васильки, отливающий желтизной и, в то же время, фиолетовый марьянник (иван-да-марья). В цвету были красный клевер, пышные гвоздики. И такие же нарядные, как цветы, порхали над землей бабочки: махаоны, «мертвая голова», павлиний глаз, лимонницы, голубые мотыльки. В траве стрекотали кузнечики, шелестели слюдяными крылышками стрекозы, ползали какие-то букашки. Озеро, таинственные обитатели подводного мира, травяные заросли и укромные местечки, где гнездились утки и жили ондатры, словно магнитом затягивали нас, пацанов, в этот замечательный уголок природы. И было так радостно побывать здесь, побродить в его окрестностях. Летом спозаранок бежали мы к своим любимым местечкам. С утра удили рыбу в омутках и заводинках. Насадкой на крючки служили закорыши, личинки стрекоз, ручейники. В перволетье рыба брала хорошо, и наши уловы были богатыми. Попадались красноперые головли, подъязки, полосатые колючие окуни, а иногда и щуки.

Мы с нетерпением ждали июль – пору настоящего лета с его теплынью: вода в реке – как парное молоко, и сухой, горячий песок речных кос. Как угорелые, шлепая босыми ногами, мы носились по бережку, загорали, купались. Купались чаще всего на правом берегу реки под Крутиком. Около песчаного берега было мелко, и каждый мог выбрать для себя ту глубину, какую хотел. Некоторые в воду заходили осторожно, не торопясь, ойкая и боясь окунуться. Но какой-нибудь озорник, успевший окунуться, бил по воде ладошками, потом, сложив их лодочкой, беспрерывно плескал в лицо другому, не давая ему вздохнуть. Тот не выдерживал, круто поворачивал и пускался наутек, к берегу. Убежать не удавалось, и он бросался в воду, на мелкоту. Купались подолгу, иной раз не вылезали из воды часами.

Во второй половине августа или чуть позднее с отцом мы ходили ловить щук на Перовское озеро. Но сначала надо было позаботиться о насадке. Для этого недалеко от озера в реку ставили мордушку, сплетенную из тальника. Горловину ловушки, чтобы приманить рыбу, намазывали тестом, в которое добавляли анисовые капли и даже валерьянку. Снаружи, у входа в мордушку, заплетали зеленые веточки берез, которые тоже привлекали рыбу. Попадались головли, сорожняк, крупные ельцы, а иногда и окуни. Жерлицы ставили в самой большой курпаге озера, в окна между кувшинок. Летом рыбу на озере почему-то никто не ловил. Только один раз видел, как дошный мужичишка длинным, прочным шестом выметывал сеть с бережка, обводя ею траву, а потом тем же шестом бухал, пугал рыбу, чтобы она забегала в ловушку. И попадали ему щучки и подъязки.

И мы удачно ловили щук в озере. Одна из них весила более восьми килограммов. Надо было видеть, как она бултыхалась и выпрыгивала, раскрывала зубастую пасть, когда отец подводил ее к берегу. Щука была толстая, темно-зеленая, с белым брюхом.

Под осень мы с пацанами продолжали ходить на Перовское. И снова удили рыбу, пекли свежую картоху в золе костра недалеко от сосен. По тропинке, которая вела вдоль изгороди, можно было кратчайшим путем пройти в наши другие заветные местечки. Очень скоро, едва поднимаешься на горушку, начинались паленины – выгорки. Пал, скорее всего, пустили сами горожане, чтобы выгорел хилый лесок и лучше росла трава на пастбище. Почему-то после пожара там, на горельнике, появилось много кустов можжевельника с зелеными и синими ягодами. Впрочем, кувшинки на озере и можжевельник на пастбище – это хорошие приметы чистой воды и чистого воздуха.

Тропинкой вдоль изгороди можно было пройти на лесную речку Погорелицу, пруд на ней около Полькиной мельницы, к глубокому омуту – Чёртовой яме на реке Юг. В Чёртовке водилось много крупной рыбы: щук, головлей, язей, окуней, сорог. Туда мы иногда ходили на рыбалку, только обязательно с ночевкой. И рыбалка была всегда удачной.

Таков он был, наш мир беззаботного детства, хотя и кончился для нас слишком рано, началась война. В юности своей тоже любил бывать на Перовском. Весной там ловил рыбу мой бывший учитель географии А.А. Ельцин. Тогда это не запрещалось. К нему мы приходили ночевать с его братом Павлом Алексеевичем, который раньше был другом моего старшего брата Артема, погибшего в первые дни войны. В войну Павел Алексеевич перегонял самолеты «Дугласы» по ленд-лизу. Он писал мне, тогда еще пацану. Прислал как-то фотографию. На ней молодой, стройный летчик, старший лейтенант, симпатичный, с волнистыми и черными, как смоль, волосами. Подпись на фото и сейчас помню: «В этих сердитых глазах (они такими никогда и не были), в этом суровом лице, ты всегда можешь найти доброту к тебе, заботу и ласку»…