«Батарея, огонь!» - Василий Крысов

— Весь экипаж ранен, машина подбита.

Приказал Кузину:

— Всему экипажу покинуть самоходку через аварийный и передний люки! — И сразу Васе Плаксину: — Прикрыть экипаж огнем из пулемета!

Только экипаж покинул машину, как в нее ударил второй снаряд! Машина вспыхнула, и через минуту в ней начал рваться боезапас!

Почти одновременно с экипажем Кузина к нашей самоходке подошли санинструкторы Валя Воробьева и Алексей Волобуев. С ранеными, укрытыми в погребной яме, остались медики, а мы с автоматчиками продолжили наступление.

Немцы вели хотя и не прицельный, но сильный огонь, и шквал светящихся во тьме трасс от снарядов и пуль был настолько плотным, что дальнейшее наступление стало невозможным. Слева от нас, так же скачками от укрытия к укрытию, наступала самоходка комбата 1-й батареи Поливоды, справа — нашего комбата Степанова. В саду мы догнали танк Шишкова, с остановки он вел огонь из пушки и пулеметов по вражеским орудиям, но огонь был малоэффективен — темно и мешали деревья,  и внезапно, будто сговорившись, все экипажи рванулись вперед!

— Дави! — успел дать команду Виктору.

В темноте, мастерски маневрируя между деревьями и постройками, Олейник бросал самоходку то в одну, то в другую сторону — и давил, плющил вражеские орудия! Машина со скрежетом лезла вверх, потом кренилась так, что, казалось, вот-вот перевернется на бок, и под конец, подбросив носовую часть высоко над лафетом, плюхалась на землю! И уже вновь мчалась к цели — на очередную вражескую пушку! В этом накале боя водитель действовал по своему усмотрению, давать команды было бы бесполезно, я только успевал следить, чтобы машина не слишком сблизилась с другой самоходкой или танком да иногда в ракетных вспышках мог разглядеть панически разбегавшихся от орудий вражеских артиллеристов! Но и это их не спасало — большинство попадало под огонь автоматчиков, наступавших следом за нами! В этом сумасшедшем натиске мы еле удерживались на сиденьях, вцепившись в скобы! По тряске и скрежетам я вычислил, что Виктор раздавил уже четыре пушки.

Соседние экипажи тоже давили пушки и пулеметы, и все самоходки батареи почти одновременно подошли к северо-восточной окраине села. Но тут противник встретил нас мощнейшим артиллерийским и пулеметным огнем! Здесь, на краю села, в результате отхода сконцентрировалось на малой площади около двадцати танков и самоходных орудий, пехота и артиллерия — и все это скопление, ощетинившись, одновременно ударило по нашей подошедшей батарее! Наступление на нашем участке остановилось. Экипажи, маневрируя, вынуждены были искать удобные огневые позиции, чтобы продолжить бой. Слава богу, наши автоматчики успели залечь, найдя какой-то ров, и уже вели огонь! По обе стороны от нас грохотали артиллерийские выстрелы! Разрывая тьму ночи, выскакивали из стволов длинные  языки пламени, на мгновение освещая стальные махины, что породили этот адский огонь! Между канонадными ударами орудий улавливались трели автоматных и пулеметных очередей! Но внезапно гром боя, который с начала атаки слышался позади нашей группы, стал стихать. Меня это сильно обеспокоило, я, грешным делом, подумал: неужели все-таки захлебнулась так хорошо начатая атака, неужели провалился весь расчет командования на внезапность и темноту?! До рассвета, пока мы могли использовать эти преимущества, оставалось не более часа! Как бы в подтверждение моих мыслей короткими перебежками начала приближаться немецкая пехота, стараясь обойти участок, освещенный пламенем горевшей хаты. Усилили огонь вражеские танки и самоходки — да так, что, казалось, вот-вот они сорвутся в контратаку! Хотя снаряды и пули летели над самой башней, я все-таки решил открыть люк, чтобы лучше сориентироваться в происходящем. Едва клацнула защелка, с силой прихватив крышку люка, как я увидел в небе десятки разноцветных сигнальных ракет, затухая, они падали на восточную окраину села... И внезапно оттуда раздалась такая мощная артиллерийская канонада, что, казалось, подпрыгнуло и заколыхалось все село! Мы с радостью поняли, что в бой включились главные силы бригады, нанося удар по флангу противника! Прошло всего несколько минут, и характер боя начал меняться. Наши приближались, и сквозь сплошной гул орудийных выстрелов и взрывов уже доносилось громогласное «ура» нашей пехоты. Огонь противника по нашей группе стал заметно ослабевать, а вскоре и совсем прекратился. Мы вновь рванулись в атаку, преследуя и нанося удары по отступающему противнику. Используя последние минуты темной сентябрьской ночи, немцы поспешно покидали село.

Для отступления у неприятеля было только одно направление — на север, в сторону Бахмача. Выражаясь  по-шахматному, у них был вынужденный ход, цугцванг, и, отходя цугцвангом, они вышли на собственные минные поля, понеся новые большие потери в живой силе и технике.

Не хочу называть цифры потерь противника в ночном бою за Голенки, указанные в отчете боевых действий 108-й танковой бригады, тогда во всех донесениях была тенденция к преувеличению вражеских потерь. Но в тот раз потери были действительно очень велики! За один ночной бой было уничтожено и захвачено большое количество танков, орудий, автомашин, тракторов, минометов и пулеметов, радиостанций, боеприпасов и военного снаряжения. Сам же бой в отчете охарактеризован весьма сухо и скупо: «108-я танковая бригада вместе с 1454-м самоходным артиллерийским полком, совершив 40-километровый марш, вышла на тылы 183-й пехотной дивизии. Ночной бой за Голенки характерен внезапностью боевых действий. Уничтожено много техники и живой силы противника».

В дальнейшем с рубежа Григоровка — Голенки — Малый Самбур мы несколько суток подряд отбивали яростные контратаки врага. Но взять реванш за ночное побоище в Голенках фашисты так и не смогли. Пришлось им отступить в «заданном» нами — юго-западном направлении.

Только после этого наше командование сумело собрать офицеров и произвести разбор ночного боя в Голенках. Перед нами выступил полковник Кузнецов:

— Я как командир бригады удовлетворен действиями подразделений и частей. Но, должен сказать, для меня и, видимо, для вас реакция противника оказалась неожиданной. Трудно предположить, что немцы ожидали атаки, тем более ночью и с запада. Казалось бы, при такой внезапности враг побросает оружие, технику и  будет спасаться бегством. А он в считаные минуты привел свои части в боеготовность и смог оказать организованное сопротивление. Это обстоятельство, товарищи офицеры, всем нам нужно учесть в будущих боях. Всегда, в любой обстановке следует быть начеку, рассчитывать возможные намерения врага и держать экипажи в готовности отразить даже внезапный удар. Противник преподал нам урок. И мы должны его усвоить.

В бригаде осталось десять танков, в полку — четыре самоходки и танк комполка. Вот этими малыми силами мы дерзкими ночными боевыми атаками и продвинулись еще на 60 километров, освободив десятки населенных пунктов Черниговщины, в том числе Вердер, Фастовцы, Ивангород, Крупичполь, Вишневку, Сваричевку, Володко-Одевицу, и к исходу дня 20 сентября сосредоточились в Безугловке, в 18 километрах южнее Нежина.

Здесь полк простоял двое суток. Была возможность побриться, помыться и немного поспать после многих бессонных ночей, оглянуться на прошедшие бои. В том числе и последний. Хотя нас и было мало, однако тактическая инициатива была за нами — мы были нападающей стороной. В этом бою сгорели две самоходки, наша и Самойлова, но оба экипажа остались живы.

Под Нежином, он был уже освобожден, 22 сентября полк и получил приказ командующего Центральным фронтом: 24 сентября прибыть, без самоходок, на станцию Мытищи под Москвой в распоряжение Ставки Верховного Главнокомандующего.

В целях маскировки полк прибыл в Нежин затемно, грузились в эшелон в железнодорожном тупике. Об этом можно было бы и не рассказывать, как и о том, что грузиться пришлось под бомбежкой, к ним мы уже попривыкли. Но на этот раз бомбили город зажигательными бомбами, начиненными какой-то адской жидкостью, напоминающей  современный напалм. Картина была ужасающая! Разом вспыхивали целые дома, в том числе и кирпичные! Скручивались в пламени даже железные крыши! Охваченные огнем стены падали целиком, не успевая разрушиться! Вертикальные огненные столбы, обдавая жаром, не давая приблизиться! Под ногами желтым пламенем вспучивались расплавленные мостовые! Всюду, куда попадала эта пожирающая жидкость, она разливалась с какой-то невероятной текучестью, поглощая уничтожающим огнем целые кварталы города!

Около полуночи, когда улетела вражеская авиация, наш эшелон вышел на основную магистраль и, пройдя полыхающий город, взял курс на восток. Грязные, взмокшие на тушении пожара, только за городом мы открыли дверь своего вагона-теплушки, чтобы остудиться прохладой осенней украинской ночи, прийти в себя... А эшелон, набрав скорость, все мчался «зеленой улицей» указанным свыше маршрутом.