Пастер - Миньона Яновская

Убедить великого химика, заставить его как ученого признать победу новых идей — вот чего жаждал Пастер, когда входил в лабораторию Либиха…

Либих был любезен и как будто даже доброжелателен. Он расспросил о здоровье, о семье. Он встретил Пастера стоя, тем самым выказывая своему коллеге максимальное уважение. Но… как только Пастер заговорил о разногласиях между ними, Либих стал непроницаемым и, сославшись на нездоровье, пресек разговор.

«В доме повешенного нельзя говорить о веревке, — с горечью подумал Пастер, — даже великим умам присущи человеческие слабости. Слишком много мужества надо, чтобы ученый отказался от своей веры. Как жаль, что у Либиха этого мужества не оказалось».

Отказавшись от личного спора, Либих, однако, не замедлил перенести его на страницы брошюры: в 1870 году в статье о брожении Либих не только отвергал «грибки господина Пастера», но и ставил под сомнение чистоту его опытов.

«Исследования Пастера приводят к тому, что главное, то есть явление общее всем этим процессам, — писал Либих, — упускают из виду, просматривают; исследование дробится на возню с чистейшими деталями; дошли до того, что в каждом из этих бесчисленных процессов отыскивают отдельную причину, и для большинства их в самом деле нашли особые виды грибков или даже животных, как и для болезней, для холеры и пр., а кульминационный пункт, до которого мы благополучно добрались, — тот, что становится совершенно непонятным, как еще может существовать органический мир, окруженный такой массой врагов. Когда мы спрашиваем у исследователей, вооруженных микроскопом, что же такое, собственно, фермент молочнокислого, масляного и других брожений, то получаем в ответ название грибка!»

Пастер мог торжествовать: сквозь злую иронию, а подчас и прямую насмешку нетрудно было между строк прочесть в брошюре Либиха горечь и неуверенность в себе. Неубедительность его аргументов бросалась в глаза. Особенно когда, исчерпав все возражения, упрямый ученый в качестве последнего аргумента приводил в пример способ фабрикации уксуса в Мюнхене, где в бочках, наполненных стружками, без всякого участия дрожжей спирт превращали в уксус…

Пастеру ничего не стоило повторить любой из своих опытов. Разведение чистых культур грибков он мог теперь проделывать шутя. Он доказал, что стружки, на которые ссылается Либих, кишат микроорганизмами.

Либих настаивал: стоит только поглядеть на стружки, чтобы воочию убедиться, что они абсолютно чисты.

— Но ваше зрение недостаточно остро, господин Либих, — весело отвечал Пастер, — чтобы разглядеть микроорганизмы! Вы напрасно пренебрегаете микроскопом: он обостряет зрение, и стоит только поскоблить ваши стружки и посмотреть на соскоб в микроскоп, как вы убедитесь в бесплодности ваших споров.

Либих не сдавался: при чем тут ваш пресловутый микроскоп, когда и без него ясно, что никаким, даже самым невидимым существам невозможно жить без пищи, а чем, позвольте вас спросить, будут они питаться в разведенном водой спирте?

Пастер легко ответил и на это: в воде, которой разводят спирт, содержится достаточно азота и минеральных солей для пропитания крохотного грибка. И если вы все-таки сомневаетесь, дорогой господин Либих, предложил Пастер, давайте изберем комиссию из членов Академии, в каком вам угодно составе, и пусть она, комиссия уважаемых ученых, решит, кто из нас прав. Пусть комиссия сама исследует мюнхенские стружки. Что касается его, Пастера, то он берется найти в них живых возбудителей уксуснокислого брожения.

Это уже становилось не просто словесной перепалкой, где Либих мог упираться, приводя свои возражения и не признавая доказательств Пастера. Это уже был открытый бой с хорошо вооруженным противником, главное оружие которого был точный эксперимент. Цену эксперименту Либих знал, цену Пастеру-экспериментатору — тоже.

Нет, вступать в открытый бой с таким противником — значит проиграть сражение. И умный Либих отказался. На том многолетний спор закончился. Либих остался при своем мнении.

Для Пастера это уже не имело значения. Все, что можно было сделать в доказательство своей теории, он сделал, и теория постепенно вытесняла воззрения «химистов» — у них почти не осталось сторонников.

Слава Пастера неуклонно разгоралась, несмотря на переменчивую погоду в атмосфере ученого мира. К этому времени Пастера уже называли великим. Самые крупные ученые пели ему дифирамбы. Молодые — стремились к нему в ученики.

Между тем дело было только еще начато. Между тем Пастер даже не открыл микробов — они были известны задолго до того, как он родился на свет. Но как говорил Дарвин: «По-видимому недостаточно высказать новую идею: нужно еще высказать ее так, чтобы она произвела впечатление, и тому, кто этого достиг, принадлежит по праву и главная честь».

Прозорливость Пастера была поистине гениальной. Он видел то, чего не замечали другие. Он понимал, что эти незримые микроорганизмы — как только их ни называли, путая между собой: ферментами, дрожжами, грибками, инфузориями, бактеридиями, бациллами, вибрионами, миазмами, монадами — населяют мир в количестве, неисчислимо превышающем количество людей, населяющих земной шар. Их гораздо больше, чем любых других живых существ, вместе взятых. Они есть везде, где только существуют органические или неорганические соединения, нужные им для питания. И везде, где они есть, они размножаются с невероятной быстротой, примера которой нет больше ни у одного живого существа. Они обеспечивают кругооборот веществ в природе и тем самым делают возможной жизнь на земле.

И как бы их ни называли, суть остается одна: эти микроскопические организмы — иногда добрые помощники человека, иногда злые враги — настойчиво требовали, чтобы с ними считались. Пастер с самого начала знал, к чему приведут эти счеты…

Почему он так стремился вывести свой универсальный закон о микробах? Что ж, от этого меньше будет умирать людей?

Да. В своем проникновении в суть вопроса он видел то, что недоступно было никому до него. Этот «винный доктор» вовсе не собирался ограничиваться восстановлением доходов Франции и французов, получаемых от производства пива, вина и уксуса. Он намеревался спасать человеческие жизни. На меньшее он просто был не способен. Он знал, что ступил на дорогу, которая в конце своем приведет его к больницам и госпиталям, к человеческим страданиям, именуемым болезнями. Проникнув в тайны жизни и смерти, он крепко держался за свои микроорганизмы, не намереваясь больше выпускать их из рук.

Так держатся за древко знамени, с которым наверняка можно выиграть битву.