Танцы на минном поле - Владимир Свержин

— Не знаю, — нерешительно пожал плечами майор. — Может быть, и мог бы. Я и видел-то его пару минут.

— Посмотрите, — представитель военной прокуратуры выложил на стол несколько снимков. — Есть ли он среди них?

Вертолетчик безнадежно уставился на снимки:

— По моему, вот этот, — он постучал пальцем по одному из снимков. — Родинка, точно помню, была.

— Понятно, — кивнул Крутый, поворачивая к себе фотографию из досье подполковника Дунаева.

— А вообще-то, — припоминая, обрадовался майор, — у нас тут есть прапорщик Голушко, на ГСМ сидит. Он у нас художник. Ну, в основном, здешние горы рисует, — пояснил он, — но иногда с фото портреты переснимает. Может быть, он вашего офицера получше запомнил. Он тогда вертолет заправлял, так что минут десять рядом с ним находился.

— Группа располагалась на взлетно-посадочной полосе рядом с заправляющимся вертолетом? — Несколько удивленно поинтересовался следователь.

— Ну, да, — неохотно признался начальник штаба, поняв свой прокол. — Понимаете, какое дело, пока с погодой не ладилось, никто заправленный вертолет на полосе держать бы не разрешил. Ну а так, чуть прояснилось, этот подполковник шум поднял, мол, ни одной лишней минуты у него нету. Ну, а, спешка, — развел он руками, — сами знаете, что такое.

— Так он куда-то спешил? — чуя след, торопливо задал вопрос Крутый.

— Ну, конечно. Я же так понимаю, что спецполеты не один день планируются, все чуть ли не по минутам выверено. А кроме того, это было где-то между девятью и десятью часами утра, а в одиннадцать полеты уже прекращаются.

— Да? — поинтересовался следователь. — Почему?

— С одиннадцати до четырех с гор в небо восходящие потоки струячат, — пояснил майор. — Так что, чуть зазевался, запросто могут вертолет перевернуть.

— Вот даже как, — понимающе кивнул следователь, делая пометку в своем блокноте. — А скажите, когда эта команда прилетела в Кизляр, командование полка каким-нибудь образом в известность ставили?

— Вообще-то, положено, — задумчиво протянул вертолетчик, — наверняка поставили.

— Положено, — повторил за ним Крутый. — Ладно, благодарю вас, вы свободны.

Дождавшись, когда за спиною майора закроется дверь, он достал авторучку и открыл папку, чтобы приобщить к материалам следствия объяснительную записку начальника штаба вертолетного полка. Папка набухала с каждым днем все сильнее, как почки по весне, но дело от этого яснее не казалось. Он еще раз кинул ненавидящий взгляд на проклятые надрывы возле аккуратно пробитых им дырочек на подшитых к делу бумагах, и резко закрыл папку. «Ничего еще не потеряно», — он вышел из-за стола и прошелся по кабинету. «В конце концов, если я не могу здесь отличить зерна от плевел, неужели же заговорщикам это удастся?» «Удастся», — злорадным эхом ответил его внутренний голос.

Чтобы хоть немного успокоиться, он подошел к окну и приоткрыл форточку. Морозный горный воздух ворвался в комнату, наполненную затхлым архивным духом. «Спокойнее», — убеждал себя Крутый. «Мне надо успокоиться, во что бы то ни стало! Надо успокоиться». С недавних пор, с того момента, когда его, словно слепого щенка, ткнули в кучу дерьма там, где он мнил видеть плоды своих многодневных трудов, во всех, с кем его сталкивала работа, он видел шпионов — заговорщиков, услужливо восполняя домыслами отсутствие здравых аргументов.

«Не может быть, что бы начштаба знал так мало», — со скрытой неприязнью думал он, вспоминая простецкое обветренное лицо вертолетчика. «Какие основания у него скрывать то, что ему известно? Он что, тоже в заговоре? Не может быть, что бы он хоть что-нибудь не знал». «Очень даже может», — отвечал ему голос рассудка. «Не веришь, подойди в Москве к любому таксисту и попроси его описать клиента, вызвавшего машину к себе на дом три года назад».

Дверь приоткрылась и в нее просунулась широкоплечая фигура полковника Данича.

— Не помешаю? — улыбнулся он в густые черные усы. — Гостей принимаете?

— Да-да, Виктор Юрьевич.

— Хорошо вы тут устроились. У вас на плато тихо, ветра нет. У этих авиаторов вообще ветрюган, умереть, — не встать! Со всех сторон дует, в лицо несет, не понять — то ли дождь, то ли снег. Казалось бы, сколько там тех километров, а такое ощущение, что совсем другая климатическая зона. Вы не возражаете, если я у вас немного обогреюсь, — все так же улыбаясь и растирая раскрасневшиеся на морозе уши, спросил полковник. — Да, кстати, я тут распорядился, чтобы с камбуза сюда подогнали горячего чая, по возможности, с лимоном. Надеюсь, вы ко мне присоединитесь?

— Спасибо большое. Конечно, присоединюсь, — Крутый благодарно посмотрел на своего соратника. Со времени их знаменательной беседы в Энске он проникся к нему почтительным уважением, и, если кому и доверял, то только ему. Со школьных лет у мальчика Коли Крутыя, слывшего в классе отпетым умником, жила мечта о сильном друге, способном раз и навсегда положить конец приставаниям районных хулиганов. Спустя годы желание это поугасло, однако, сейчас, сам того не сознавая, подполковник юстиции Н.Е. Крутый достиг желанной цели и в душе был по-детски рад этому. — Что там, у авиаторов? — придавая лицу деловую озабоченность, спросил он.

— Да так все, — пожимая плечами, начал Данич, — ничего из ряда вон выходящего. Рассказываю вкратце, возникнут вопросы, — перебивай.

— Идет, — кивнул следователь.

— Самолет с группой Дунаева прибыл в семь сорок две специальным рейсом из Чкаловского…

— Фотография Дунаева у начальника отряда была?

— Была, конечно, — кивнул Данич, — с документами все в порядке, опознание прошло. Тут вопросов нет. По прибытии группы начальник аэродрома пытался вызвать вертолетный полк по радио, но эфир был хреновый и расслышать толком ничего не удалось.

— Ну-ну… — заинтересовано повторил следователь.

— А что «ну»? — Данич сделал неопределенный жест рукой, словно ввинчивая лампочку, — Начальник аэродрома позвонил по телефону …

— Это против инструкции.

— Ага, против, — усмехнулся борец с терроризмом. — Знаешь, у нас в Афгане анекдот ходил: едет себе Хасан на ишаке по горной дороге, а перед ним жена марширует. Навстречу им сосед Абдула: «Вах! — говорит, — Как же ты можешь женщину впереди себя пускать?! В Коране же совсем по-другому написано».

— И что?

— А тот в ответ: «Когда Коран писали, — дороги не минировали. Иди, Зульфия, иди». Посуди сам — положение у мужика с аэродрома патовое. Позвонишь, — инструкцию нарушишь, не позвонишь, — московские гости тебя съедят, и пуговицы от кителя не выплюнут. Ты бы что выбрал?

— Ну… — нерешительно вздохнул представитель прокуратуры.

— То-то же, что «ну». А Дунаев с компанией, судя по рассказу этого самого начальника, на него насели капитально. Их тоже понять можно. Операция чуть ли не по минутам продумана, самодеятельность в таком деле запрещена. Чуть где опоздал, — связывайся с Москвой, вноси коррективы, а не то, неровен час, на подлете к базе «Иглу» в брюхо схлопочешь, и поминай, как звали.

— Ладно, предположим, убедил. Дальше что?

— Дальше? Как я уже сказал, с аэродрома связались по телефону с вертолетным полком и оттуда, в смысле отсюда, выдали следующее: у них там, в смысле — тут, обложная облачность, но метеорологи обещают, что часам где-то к девяти-десяти развиднеется. Поэтому варианта три: либо ждать этих самых девяти-десяти, тогда они пришлют вертолет прямо сюда, либо вертолетчики снаряжают пару «Газиков» и присылают их за командой, ну, а лучше всего, если на аэродроме есть свои свободные колеса, то пусть, мол, группа Дунаева садится и катит в полк своим ходом. — Данич замолчал, повернул стул и протянул ноги к самодельному обогревателю, сооруженному местным умельцем из трех огнеупорных кирпичей и куска нихромовой проволоки. — Брр, холодина у них тут. Я, пока на «Бобике» доехал, думал, пальцы отморожу. Как они по здешним ущельям на «Урале» катили, ума не приложу.

— Они ехали на «Урале»? — следя за ходом мысли своего собеседника, переспросил следователь.

— Угу. У нас в Афгане их называли "полтора метра жизни". Я, кстати, проверил — «Урал» на месте. Никаких видимых повреждений, или следов ремонта нет. Номера на шасси и двигателе соответствуют.

— Понятно, — вздохнул Крутый.

— Хорошо бы еще с водилой переговорить, — продолжал полковник, — но здесь, извини, пока ноль. Он уже года полтора как на дембеле.

— Срочник?

— Нет, — покачал головой Данич, — контрактник. По службе характеризуется отлично. Судя по разговорам, в гараже был что-то вроде боцмана. Трезвый, рассудительный. Водитель, что называется, от Бога.

— Час от часу не легче, — вздохнул Крутый. В дверь тихо постучали.

— О, вот и наш чай, — Данич убрал ноги с нагревателя и прикрикнул, — Давай заноси!