Дети Хурина - Джон Толкиен

— Нет, — возразил Турин, — у него борода. Да это всего лишь гном, сдается мне. Дайте ему встать, пусть говорит.

Вот так в «Повесть о детях Хурина» вошел Мим. Он с трудом встал на колени у ног Турина и взмолился о пощаде.

— Я стар и беден, — сетовал он. — И всего лишь гном, как ты говоришь, а вовсе не орк. Зовусь я Мим. Не дай им убить меня, господин, ни за что ни про что, как поступили бы орки.

И пожалел его Турин в сердце своем, но молвил:

— Бедняком ты кажешься, Мим, хотя странно мне это в гноме, мы же еще беднее, сдается мне — бесприютные, гонимые люди. Если бы сказал я, что из одной только жалости мы не щадим, ибо велика нужда наша, какой выкуп предложил бы ты нам?

— Я не знаю, чего ты желаешь, господин, — опасливо произнес Мим.

— Сейчас — немногого, — промолвил Турин, невесело оглядываясь по сторонам, в то время как дождь заливал ему глаза. — Надежного укрытия на ночь — и не в лесной сырости. Несомненно, у тебя самого такое есть.

— Есть, — отозвался Мим, — но в выкуп я его не отдам. Слишком стар я, чтобы жить под открытым небом.

— И вряд ли состаришься еще на день, — промолвил Андрог, подходя вплотную с ножом в здоровой руке. — От этой беды я тебя, так и быть, избавлю.

— Господин! — вскричал Мим в великом страхе, обнимая Туриновы колени. — Если я потеряю жизнь, вы потеряете прибежище, ибо без Мима вам его не сыскать. Отдать свое жилище я не могу, но часть его — уступлю. Там просторнее, нежели в былые времена: слишком многие ушли навеки, — и он разрыдался.

— Твоя жизнь в безопасности, Мим, — промолвил Турин.

— По крайней мере до тех пор, пока не доберемся мы до его логова, — добавил Андрог.

Но Турин обернулся к нему и молвил:

— Если Мим без обмана отведет нас к своему дому и дом окажется хорош, тогда жизнь его будет выкуплена, и никто из моих людей не поднимет на него руку. Даю в том клятву.

И Мим облобызал колени Турина и молвил:

— Мим будет тебе другом, господин. Поначалу думал он, что ты — эльф, судя по речам твоим и голосу. Но ежели ты человек, оно и к лучшему. Мим эльфов не жалует.

— Ну и где же твой хваленый дом? — не отступался Андрог. — Должен он быть и впрямь хорош, чтобы делить его с гномом. Ибо Андрог не жалует гномов. Мало доброго рассказывается о гномах в преданиях, что народ его принес с востока.

— О себе люди оставили память и похуже, — отозвался Мим. — Суди мой дом, когда его увидишь. Но в темноте вам до него не добраться, неуклюжие вы увальни. В свой срок я вернусь и провожу вас.

С этими словами гном поднялся на ноги и подобрал свой мешок.

— Нет-нет! — закричал Андрог. — Вожак, ты ведь этого не допустишь? Иначе только старого пройдоху и видели.

— И впрямь темнеет, — отозвался Турин. — Пусть оставит нам какой-нибудь залог. Отдашь нам на хранение свой мешок вместе с поклажей, Мим?

Гном в превеликом смятении вновь рухнул на колени.

— Кабы Мим не собирался возвращаться, так уж верно, и не вернулся бы ради старого мешка с кореньями, — промолвил он. — Я приду. Пустите меня!

— Не пущу, — отозвался Турин. — Ежели не желаешь ты расставаться с мешком, значит, останешься с ним вместе. Проведешь ночь под пологом ветвей — так, может статься, и нам посочувствуешь в свой черед. — Но приметил он, равно и прочие, что Мим дорожит своей ношей куда больше, нежели можно было бы ожидать по виду мешка.

И повели изгои старого гнома в свой жалкий лагерь; по пути бормотал он что-то себе под нос на странном языке, хриплом от застарелой ненависти, но когда связали ему ноги, разом притих. Видели часовые: всю ночь просидел он молча и недвижно, как камень; лишь бессонный взгляд посверкивал во мраке, как озирался гном по сторонам.

Перед самым рассветом дождь перестал и в кронах зашелестел ветер. Утро выдалось ясным — вот уже много дней такого не видели; легкое дуновение с юга отворило небеса, светлые и ясные, навстречу встающему солнцу. А Мим все сидел, не двигаясь, точно мертвый; сейчас тяжелые веки его не размыкались, и в лучах зари отчетливо видно было, как сморщился он и усох от старости. Встал Турин и поглядел на него сверху вниз.

— Теперь света довольно, — промолвил он.

Мим открыл глаза и молча указал на свои путы, когда же развязали его, исступленно проговорил:

— Затвердите вот что, дурни! Не смейте связывать гнома! Гном этого не простит. Я не хочу умирать, но то, что вы сделали, распалило мне сердце. Я сожалею о своем обещании.

— А я — нет, — отозвался Турин. — Ты отведешь меня к своему дому. До тех пор о смерти разговора не будет. Такова моя воля. — И он твердо посмотрел на гнома, глаза в глаза, и Мим сдался; воистину мало кто мог выдержать взгляд Турина, непреклонный либо гневный. Очень скоро гном отворотился и встал.

— Ступай за мной, господин! — промолвил он.

— Хорошо! — кивнул Турин. — Теперь добавлю я к сказанному вот что: гордость твоя мне понятна. Может статься, ты и умрешь, но связывать тебя больше не станут.

— Не станут, — откликнулся Мим. — Но идем же!

И с этими словами он повел изгоев к тому месту, где его захватили в плен, и указал на запад. — Вон мой дом! — промолвил он. — Не раз и не два видели вы его, сдается мне, ибо высоко вознесся он. Шарбхунд называли его мы, пока эльфы не дали всему свои имена. — И увидели изгои, что указывает он на Амон Руд, Лысый холм: его безлесная вершина, словно часовой, несла стражу над обширными дикими пустошами.

— Видеть-то видели, но ближе не подходили, — заметил Андрог. — Ибо что за надежное прибежище можно там обрести, не говоря уж о воде или обо всем прочем, нам потребном? Вот так я и знал, что без плутовства не обойдется. Разве пристало людям прятаться на горных высотах?

— Хороший обзор надежнее потаенного укрытия, — возразил Турин. — Далеко видно с горы Амон Руд. Что ж, Мим, я пойду погляжу, чем ты можешь похвастаться. Долго ли нам, неуклюжим увальням, добираться туда?

— Весь день до сумерек, если пустимся в путь, не мешкая, — отвечал Мим.

Вскорости отряд выступил на запад; Турин шагал впереди бок о бок с Мимом. Выйдя из-под прикрытия леса, дальше двинулись они крадучись, но вокруг царило безмолвие — казалось, все вымерло в тех краях. Изгои миновали каменные завалы и стали карабкаться вверх, ибо холм Амон Руд стоял на восточной окраине высокого верескового нагорья, что поднималось между долин Сириона и Нарога, а над каменистой пустошью у основания нагорья гребень его вознесся на тысячу футов и выше. С восточной стороны неровная местность постепенно повышалась до скальных гряд, среди которых тут и там укрепились в камне купы берез и рябин, и векового боярышника. А дальше, на пустошах и по нижним склонам Амон Руд густо рос аэглос; но крутая серая вершина оставалась голой, лишь алый серегон плащом одевал камень.