Нелюбимый (СИ) - Доманчук Наталия Анатольевна

Девочка внимательно и не спеша смотрела на каждого присутствующего и если узнавала, то смущенно улыбалась или строила глазки. Увидев Сашку, она не сдержалась и, указав маленьким пальчиком, сказала:

— Саса!

Он протянул к ней руки, она спрыгнула с колен бабушки и побежала к нему в объятья. Сашка решил повторить любимый вопрос Давида и спросил:

— Кто моя сладкая булочка?

— Я-я-я-я-я! — ответила она радостно и засмеялась вместе со всеми.

Первыми ушли близнецы с Варей, вслед за ними встала Алевтина:

— Еще раз поздравляю вас, Елена Павловна.

— И я тебя.

Они направились в прихожую. Сашка сидел на диване и, похоже, провожать Алевтину не собирался. Давид наблюдал за ним молча.

Вдруг они услышали голос Алены:

— Саша, Давид!

Когда они оба бросились в коридор, то увидели, что Алена пытается удержать Алевтину.

— Ей плохо, скорую, скорей! Она без сознания!

Неотложка приехала за десять минут и еще через полчаса они были в больнице. Алевтину привели в чувство почти сразу, осталось определить причину ее ужасного самочувствия. Обследование заняло еще немного времени, и после этого врач сообщил Алене, Давиду и Саше, которые сидели и ждали диагноз в коридоре больницы.

— Сложная ситуация, — врач прятал глаза, — она и сама все понимает, но плачет, очень хочет оставить ребенка. А это большой риск. Поэтому попрошу вас переубедить ее, если сможете, конечно…

Алена и Давид выжидающе посмотрели на Сашку.

— Я не знал о беременности, — тихо сказал тот, — но это мой ребенок. Я в этом не сомневаюсь…

— А какой диагноз? — спросила Алена у врача.

— Предлежание по рубцу и подозрение на врастание. Так что подумайте хорошенько, прежде чем принять решение, — и доктор, похлопав по плечу Сашку, направился в свой кабинет.

Алене все стало ясно. У нее такой же диагноз был, когда она забеременела Дашей. Но она справилась. И Алевтина сможет, если захочет.

Давид тоже сразу понял, в чем дело, и спросил у Алены:

— Как ты думаешь, наш доктор, который тебя наблюдал, еще работает?

— Аркадий Михайлович? Думаю, что да.

— Надо будет найти его данные, созвониться и как можно скорей перевезти к нему Алевтину.

Давид отошел в сторону, с кем-то поговорил по телефону и выдал необходимые указания.

Потом подошел ближе и услышал, как Алена успокаивает сына:

— Он замечательный врач. И если она будет слушаться его, то у нее все получится.

— У нас все получится, — поправил сын маму, — тем более Аля хочет этого ребенка. Сами ведь слышали… — его голос дрожал. — Я пойду поговорю с ней.

— Конечно… — Алена улыбнулась сыну.

— Это мой ребенок!

Давид и Алена кивнули.

— Я дурак! — продолжил Сашка, — Я дал себе обещание… глупое обещание… хотя… я не знаю…

— Обещание? Какое? — спросила Алена.

— Я прочитал одну притчу и понял, как она верна, — Сашка отвернулся и посмотрел в окно: — Мужчину и женщину разделяют двадцать шагов. Так вот… каждый из них должен сделать свои десять и остановиться. Если тебя там не встретили, то не нужно делать одиннадцатого. Потому что потом придется делать и двенадцатый, и тринадцатый, и так всю жизнь… Я не хотел бегать за ее любовью всю жизнь. Хотел, чтобы она сделала свои десять… а я свои…

Алена подошла к сыну и обняла со спины.

— Мам… — спросил он тихо, — ты считаешь, это неправильно?

— Сашка… — она прислонила голову к его спине, — любовь нельзя подогнать под общее мерило. Я готова была делать и двадцать, и еще двадцать, и еще миллион шагов. Я долго добивалась твоего отца… Да ты и сам, наверное, все помнишь.

— Помню. Но мне казалось, что он сразу тебя полюбил… ну, как сразу… ну…

— Нет. Я много лет стучалась в его сердце. И даже когда он открыл его для меня, он потом еще долго делал мне больно… пока научился любить… Ведь это умеют не все.

— Думаешь, Аля просто не умеет?

— Или не умеет, или боится. Возможно, она теряла надежду? Много раз ее обманывали, или она отчаялась… не знаю… чувствую только, что у нее чистое сердце, только разбитое на мелкие части, поэтому она никого к себе не подпускает.

Алевтина лежала, смотрела в потолок, и из ее глаз текли слезы. В горле стоял ком, в котором скопилась вся боль, которую хотелось выкричать, выплеснуть из себя, но девушка не могла себе этого позволить. Ей казалось, что душу кто-то раздирает острыми когтями.

Она давно уже поняла, что проклята. У нее ничего не получается. Как только случается что-то хорошее — следом за ним обязательно прибегает смерть. Она хватает и уносит в своих черных лапах прекрасный зародыш счастья и оставляет Алевтину наедине с одиночеством.

В палату зашел Сашка и присел к ней на кровать.

— Ты ведь хочешь сохранить нашего ребенка, правда? — спросил он.

Она закивала.

— У мамы был точно такой диагноз, но она справилась и родила Дашку. Так что все получится, вот увидишь!

Он взял ее за руку. Его женщина была такой бледной и грустной. «Бедная, несчастная девочка, — подумал Сашка, — я никогда ее не оставлю!»

— Спасибо, что не забыл… спасибо, что прислал этот букет.

— Правда, я до сих пор не знаю, какие у тебя любимые цветы…

— Ромашки.

Из ее глаз опять полились слезы, а у него защипало в носу от жалости к ней.

— Я знаю про тебя все. Знаю, что ты была под следствием и знаю, что невиновна. Сейчас главное успокоиться и сохранить нашего ребенка. О нас с тобой мы подумаем позже, хорошо? — спросил он, и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Главное, чтобы с малышом было все хорошо, а мы с тобой… потом… решим…

Когда Сашка зашел в палату, Давид присел на стул в коридоре. Алена осталась стоять у окна. Она очень сильно сомневалась, говорить ли Давиду о том, что ей было очевидно, а они с Сашкой даже не подозревали. Все же она решилась, присела возле мужчины и сказала:

— Давид, я не могу молчать… я должна тебе сказать…

Давид напрягся. Почему-то он решил, что она хочет поговорить о них. Возможно, поставить решающую точку. Но сейчас ему меньше всего хотелось выяснять отношения. Хотя какие у них могли быть отношения? Давид давно уже понял и принял тот факт, что он никогда не пойдет на это. И не потому, что боится. Если Давид чего-то и боялся в жизни, то только потерять то, что у него есть: свою семью. Свою большую дружную семью. Чужую по крови. Но свою по сути. Пусть он иногда и упрекал самого себя, что это семья не его, а брата, но кроме них, у него все равно никого не было. И он понимал: чтобы сохранить все, как есть — не нужно ничего менять. Ничего!

— Не надо, Ален, — он резко встал.

Что там Алена говорила про свои двадцать шагов? Так вот, когда она шла к Диме, делала двадцать, потом еще двадцать шагов, то Давид шел в обратном направлении. Он уже тогда бежал от нее. И бежал так быстро, что сейчас и жизни не хватит, чтобы им обернуться и пойти навстречу друг к другу.

Она тоже встала и громко сказала:

— Надо! Иначе я себе этого никогда не прощу.

Пока Давид искал слова, чтобы ее остановить, она коснулась его пиджака, резко убрала руку и прошептала:

— У Алевтины был ребенок.

Она сразу смутилась и добавила:

— Был… или есть… не знаю…

Давид поменялся в лице:

— О чем ты говоришь?

— Ее диагноз. Он говорит о том, что у нее было кесарево. Что у нее есть шов от кесарева и теперь в этот шов… не знаю как объяснить… врастает другой плод… ребенок… понимаешь? Я хочу сказать, что это не первая ее беременность и роды.

— И? — Давид до сих пор не понимал, о чем она говорит.

— Вдруг он был от тебя?

Давид оцепенел от изумления: смотрел на Алену и часто моргал. Постепенно разум и способность рассуждать стали к нему возвращаться, и он спросил у Алены:

— Что же с ним случилось?

— Я думала, что ты собрал на нее всю информацию. Но похоже, что не всю…

Давида опять охватила невероятная злость. И уже не на себя, а на эту Алевтину, которая ворвалась в его жизнь девять лет назад, перевернула все вверх дном и сделала так, чтобы он презирал и ненавидел себя. Он вскочил и рванул в палату. Алене пришлось бежать за ним, она понимала, что Давид не станет церемониться и вытрясет всю информацию.