Дикое животное и человек - Бернгард Гржимек

Вторая беда бобра заключается в том, что у него на брюхе имеются две железы, причем как у самцов, так и у самок; выделения этих желез, так называемая «бобровая струя», считалась лекарством практически от всех болезней. Так, врач Иоганнес Мариус опубликовал в 1685 году в Аугсбурге некий трактат под названием «Касторология» с 200 различными рецептами. Он тоже считал, что бобры поедают рыб, саламандр и лягушек. Считалось, что «бобровая струя» помимо всех своих других целебных качеств излечивает от ревматизма, ломоты в суставах, поднимает жизненный тонус больного и, более того, может оживить умирающего. Однако тщательнейшее химическое исследование этого вещества выявило, что из всех его составных частей разве что салициловой кислоте можно приписать целебные свойства, а больше ничему. Вырабатывается салициловая кислота из ивовой коры — основного продукта питания бобров. На сегодняшний день химическая промышленность свободно изготовляет производные салициловой кислоты, притом совсем дешевым способом, в частности, для широко распространенного аспирина. Таким образом, можно считать, что химия спасла бобрам жизнь. А в 1852 году за «бобровую струю» платили 720 марок, по тогдашним ценам огромные деньги! В сыром виде бобровая струя, изъятая из железы самца, весит от 50 до 170 граммов; В продажу она поступала в виде бурой, вязкой, сильно пахнущей пасты — смеси из различных масел, смол, жиров и салицила. Сегодня никто уже за этим снадобьем не гоняется и никто не согласится платить за него такие деньги. Однако в немецком официальном прейскуранте на фармацевтические изделия, где разного рода пережитки еще годами перетаскиваются из издания в издание, в томе, вышедшем уже в 1962 году, все еще указана цена на «бобровую струю»: один грамм — 55 пфеннигов. «Запах — едкий, напоминающий валериану, вкус — ароматный, горьковатый и острый», — можно прочесть в том же издании.

Сильно пахнущим веществом, которое выделяют бобры из расположенных сзади желез, они маркируют определенные пункты своего охотничьего и жилого участка, чтобы бобры из других семей могли распознать, что это чужая собственность.

Трапперы в Северной Америке очень быстро нашли способ, как приманить бобра к капкану: достаточно только обмазать его «бобровой струей», как начнут сбегаться со всей округи бобры и, возмущенные чужим запахом, постараются перебить его своим собственным. При этом они непременно попадут в капкан.

Уже по одному тому, что в средние века бобровые хвосты считались особым лакомством и есть их разрешалось только дворянскому сословию, можно судить о том, как со временем меняются вкусы. Думаю, что сегодня не много нашлось бы любителей, кто согласился бы их отведать… Но что касается бобровых мехов, то они, как и прежде, остались вожделенной мечтой всякого франта. И в этом заключается третья беда бобров.

Тело бобра сверху покрыто длинными остевыми волосами, намокающими в воде. Поэтому, выходя на берег, он выглядит всегда таким всклокоченным, словно мокрая щетка. Но зато подшерсток у него удивительно густой, теплый и мягкий, притом он красивого коричневого оттенка. Бобр тщательно натирает «руками» этот подшерсток маслянистым секретом из специальной железы, чтобы в воде он не намокал. Под водой длинные верхние волосы плотно прикрывают нежный подшерсток наподобие плаща. В шерсти задерживается воздух и, таким образом, ни она сама, ни кожа под ней не намокают. Выйдя из воды, бобр никогда не отряхивается, как это делают, например, собаки, а, проводя «руками» вдоль тела, как бы выжимает воду из своего «плаща», чтобы поменьше влаги занести в жилище.

Дабы беспрепятственно получить возможность добраться до бобровых шкур и «бобровой струи», в прежние времена бобрам помимо поедания рыб инкриминировали еще и то, что они, строя плотины, «умышленно» затопляют луга и пастбища, да к тому же еще валят лес. Так, например, Фридрих Великий в 1765 году отменил все и всякие запреты на истребление бобра, так что всем, кому не лень разрешалось отстреливать и отлавливать «этих вредителей». В XVIII веке в Пруссии в течение целого столетия на них была разрешена свободная охота. Вскоре они там исчезли полностью; в Литве они тоже стали столь редкими, что уже в 1566 году цена бобра равнялась цене лошади. «

Маленькие трудолюбивые «гидростроители» исчезли также из всей Франции. Сегодня еще какая-то сотня их обитает под тщательной охраной в дельте Роны и ее притоков. Источником вечных забот и опасений для всех, кто радеет о родной природе, служат последние бобры, чудом сохранившиеся на среднем течении Эльбы, между Торгау и Магдебургом. В 1913 году их было всего 188, затем поголовье бобровой колонии несколько выросло во время первой мировой войны, когда большинство браконьеров призвали в армию, и к 1919 году их было уже 272, но затем поголовье бобров снова пошло резко на убыль, и к 1925 г. их опять осталось всего 100 экземпляров; потом оно опять возросло до 210 к 1945 году и снова упало до 100 в 1948 году. Прямо-таки отчетливое отражение политической истории нашего государства! В 1964 году подсчет дал опять 174 экземпляра, 16 из которых обитало в Шорфхайде и происходило от родоначальников, выпущенных в этих местах до второй мировой войны. В Мекленбурге (ГДР), говорят, живут четыре — шесть бобров родом из Воронежа, привезенных туда специально для акклиматизации. Только в ФРГ не было ни одного. За последние два десятилетия нам удалось расселить бобров и в ФРГ [8]. Раздобыть их было чрезвычайно трудно, потому что нам не хотелось использовать для этой цели канадских бобров, которые имеются во всех зоопарках Западной Европы. Шведы никак не могли изловить для нас у себя хоть несколько экземпляров, у ГДР и своих было мало. И наконец, мне удалось получить небольшую партию из Советского Союза. Так что у нас теперь обитают именно русские бобры. И вот теперь немецкий Союз охраны природы планирует завезти и поселить бобров на озере Шалзее, в Шлезвиг-Гольштейне или у Тирольской Ахе в Верхней Баварии.

В начале века был такой случай. Частный Аквариум в Берлине, демонстрировавший посетителям на Унтер ден Линден разных водных животных, тайно приобрел одного из обитавших на Эльбе бобров. Слух об этом дошел до властей, и бобра было предписано вернуть на место. Обиженный владелец ослушаться не посмел, однако предварительно обменял немецкого бобра на канадского. И вполне могло бы статься, что бобровая колония на Эльбе перемешалась бы с канадскими бобрами и перестала быть чистокровной популяцией, если бы не счастливая случайность. Полуручной «канадец» сразу же после отъезда государственной комиссии, водворившей его на новое местожительство, вылез из вод Эльбы и добровольно залез назад в ящик, в котором его привезли, не пожелав воспользоваться прелестями вольной жизни. Пришлось везти его назад в Берлин.