Западня свободы - Десмонд Бэгли

Я сделал петельку на конце шнура и насадил ее на рычаг унитаза; затем провел шнур за ванной вдоль стены спальни к двери. Сейчас мне очень бы пригодились небольшие шкивные колесики. За неимением их, я воспользовался скобками, которые прижимали электропровод к плинтусу, в надежде, что они выдержат.

Но они не выдержали.

Легкое потягивание не дало никакого результата. Более сильный рывок — и одна скоба вылетела из плинтуса…

Я вернулся в ванную и еще раз обследовал систему спуска воды. Рычаг двигался довольно туго, и мне стало ясно, что моим импровизированным шнуром его не повернешь. Тогда я снял крышку с бачка и осмотрел внутренний механизм — клапанный поплавок и связанное с ним устройство, изобретенное непризнанным гением Томасом Круппером. Опускание рычага вниз поднимало шток с резиновой затычкой. Поскольку для этого требовалось довольно значительное усилие, я решил отъединить шток от рычага и шнур привязать прямо к нему.

Полчаса спустя я был готов к новой проверке. Я удлинил шнур за счет полосы, оторванной от простыни. Она была, конечно, очень заметна, но в ванной это не имело значения. Я вышел из ванной, оставив дверь в нее чуть-чуть приоткрытой, и прошел на свой пост на другом конце шнура. Взяв его в руку, я внутренне помолился и потянул.

Туалет ответил долгожданным громким клокотаньем. Я выпустил из руки шнур и внимательно осмотрел комнату. Все должно быть на своих местах и выглядеть, как обычно, чтобы Пончик не мог раскрыть мой замысел. Затем я разодрал уже начатую простыню на полосы — они могли мне пригодиться в дальнейшем, — и аккуратно застелил кровать.

Кое-что еще оставалось сделать. Я открыл гардероб и осмотрел его содержимое. Там висели приличный темно-серый костюм, спортивная куртка с неподходящими к ней брюками, и стояли коричневые туфли. Я не знал, где нахожусь, и — в какой стране, в городе или в деревне, и заколебался в выборе одежды. Если в городе, то костюм — подходящая одежда. Если же в сельской местности — я буду виден в нем за милю. Менее формальная спортивная одежда показалась мне в любом случае более подходящей. И я выбрал куртку. Кроме того, взял шляпу и плащ.

Мне доводилось бывать в бегах и раньше и наиболее трудной проблемой в этой ситуации является умывание и вообще соблюдение гигиены. Если на щеках появится борода другого цвета, нежели волосы, я сразу же стану объектов пристального внимания окружающих, — та блондинка предупредила меня, что нужно бриться дважды в день. Недаром полицейские в поисках сбежавших преступников частенько наведываются в общественные туалеты на вокзалах и в отелях.

Следовательно, нужны бритва, кусок мыла, два полотенца — личное и банное. Все это удобно расположилось в карманах плаща и не особенно выпирало. Я взял изготовленную мной удавку и свернул ее в кольцо. Конечно, любой сколько-нибудь толковый полицейский, увидев это приспособление, сразу поймет, что оно значит, и отправит меня в тюрьму немедленно. Поэтому на случай возможного обыска я решил затолкать ее подальше, под кожаную ленту внутри шляпы.

Это относилось и к пистолету — если мне удастся им завладеть. Возник еще один вопрос: насколько оправдано применение оружия, если в этом возникнет необходимость?

Преклонение перед Джеймсом Бондом породило массу ерунды. Не существует никаких агентов под номерами с двойными нулями, никаких лицензий на убийство. Насколько я знаю, у меня никакого номера не было, если не считать номера на папке с документами как в любой канцелярии. Никто никогда не обращался ко мне как к номеру, кажем, 56 или, там, 0056. И секретные агенты вовсе не убивают направо и налево, когда им захочется. Это не значит, конечно, что они не убивают вообще, но делают это по специальному разрешению и при определенных условиях. Ликвидация посредством убийства вообще считается нежелательной — это грязное и опасное дело, тогда как существует много других гораздо более эффективных способов заставить человека молчать.

Макинтош не приказывал мне кого-либо убивать, кроме Слэйда, и это, вообще говоря, означало запрет на убийство. Убийства без приказа считаются в нашем деле «случайными», и любой агент, кто допускает такой «случай», теряет доверие у начальства и рассматривается как неумелый и ненадежный.

Фактически тут возникает старая, как мир, проблема: чем можно оправдать убийство другого человека? Я разрешил ее, применив древнюю цитату: «Убей или тебя убьют!» Это значит, что если надо мной нависнет угроза быть убитым, я буду убивать ради самозащиты, но не раньше. Я убил в своей жизни только одного человека, и потом меня выворачивало наизнанку в течение двух дней.

Решив этот вопрос, я начал планировать поджог. В шкафу находились полторы бутылки южноафриканского бренди, почти полная бутылка виски, столько же джина и полбутылки Рамбюи. Эксперимент показал, что наиболее горючий материал — бренди и Рамбюи, хотя горели они не так, как мне хотелось бы. Я пожалел, что не пристрастился к рому — существует отличная стоградусная жидкость, которая устроила бы меня сейчас больше всего, хотя Бог его знает, какое действие она оказывает на слизистую оболочку желудка.

Затем я лег в постель и заснул сном праведника.

2

На следующее утро завтрака не было. Таафе вошел без тележки и большим пальцем показал мне — на выход. Я пожал плечами и вышел. Кажется, игра подходила к концу.

Меня провели вниз по лестнице, через холл в зашторенную комнату, где я подписал чек. В холле я прошел мимо пожилой супружеской пары, которые нервно сидели на краешке своих стульев, словно в приемной в дантиста. Они без особого выражения на лицах посмотрели на меня, когда я проходил в комнату, где меня ждал мрачный Пончик.

— У вас была ночь на размышление, — сказал он. — В ваших интересах сейчас рассказать мне хорошую историю, мистер Как-вас-там.

Я сразу же перешел в наступление.

— Где же ваши дактилоскопические таблицы?

— Мы не храним их здесь, — сказал он лаконично. — В любом случае, они не нужны.

— Я все же не понимаю, о чем идет речь, — сказал я. — Если вы полагаете, что я провел ночь, придумывая для вашего удовольствия какую-нибудь басню, то вы сумасшедший. Хотя у меня здесь нет особых возможностей разнообразить свои занятия, все же я не потратил время так бездарно. — Это была совершенная правда.

Он с негодованием фыркнул.

— Вы лжец. Вбейте, наконец, себе в башку, что ваша карта бита! Осталось выяснить только одну подробность — настоящее имя. Мы знаем, что вы — не Риарден. Все, что нам надо знать: кто же вы, черт возьми!

Интересно, зачем ему так нужно было знать, кто я? У меня появилась идея на этот счет, и она мне совсем не понравилась. Если я не Риарден, то его волновал вопрос, будут ли меня разыскивать. При планировании убийства это серьезное соображение. Насколько важна моя фигура? Какие у меня контакты? На кого я работаю? Почему? На эти вопросы он и хотел ответа.

И он был совершенно уверен, что я не Риарден, что слегка встревожило меня. Я глубоко вздохнул.

— Я — Джозеф Риарден. Как мне сказал Косгроув, перед тем, как вы вынули меня из тюрьмы, меня досконально проверили. Почему такой внезапный поворот, Пончик?

— Не сметь называть меня Пончиком! — взвился он. — Мне не нужны отпечатки ваших пальцев, чтобы доказать вам, что вы не Риарден. Вы только что доказали это сами. Вы прошли в холле мимо мистера и миссис Риарден из Южной Африки. Это ваши дорогие и любимые родители, сукин сын! Вы не узнали их, а они не узнали вас.

На это мне нечего было сказать, поэтому я промолчал. Но в животе у меня неприятно засосало.

Пончик обнажил зубы в злобной ухмылке.

— Я ведь сказал, что ваша карта бита, вы провалились. Нам известен Макинтош, и не отрицайте, что знаете его. Нам известна ваша хитроумная комбинация, так что лучше для разнообразия сказать, наконец, правду.

На этот раз я в самом деле был потрясен, причем, так сильно, словно схватился за оголенный электрический провод. Мой провал мог означать много разный вещей, а вот провал Макинтоша значил нечто исключительно серьезное.

Я сказал:

— Ради Бога, отстаньте от меня, кто такой Макинтош?

— Это просто смешно, — сказал Пончик ядовито. Он взглянул на часы. — Я вижу, что придется применить более энергичные меры, но, к сожалению, у меня деловая встреча, сейчас нет времени. Я даю вам два часа на то, чтобы вообразить, что я имею в виду под «энергичными мерами». Могу только предупредить — они очень неприятны.

Несмотря на мое подавленное состояние, я чуть не расхохотался ему прямо в лицо. Он вел себя словно какой-нибудь отрицательный герой в плохом фильме. Никакой встречи у него, конечно, не было, просто он хотел, чтобы я провел два часа в думах о вполне представимых пытках и раскололся. И, конечно, вернется он не через два часа, а через час или, быть может, три. Это должно было усилить неопределенность ситуации. Пончик был любителем, черпавшим свой арсенал средств из телевизионных передач. Я думаю, что внутренне он был слишком мягок, чтобы приступить к пыткам, и надеялся, что я сдамся сам.