Черными нитями (СИ) - Николаева Лина

— Кто ты вообще такой? За что это ноториэса назначили в старшие?

Ещё один любопытный повернулся к ним. Это был Дерит. Дыхание перехватило, точно Рейна спиной прижали к дереву, а запястья свело судорогой, как если бы их держали связанными несколько часов.

— Это в прошлом! — взревел Аст и оскалился, как хищный зверь.

Парень удивлённо поднял брови, и Рейн выдохнул. Это другой. Показалось.

Он пожал плечами.

— За то же, что и всех. Кого надо — убил, где надо — промолчал, когда надо — сделал.

Один из старших ухмыльнулся, уже открыл рот, чтобы ответить, как Рейн приблизил лицо к нему, уставился в болотно-зелёные глаза и спросил:

— Ну вот что ты можешь мне сказать? Ну что, а? Да, я — ноториэс, я сам это знаю. Еще я — Л-Арджан, и у меня побольше, чем у многих, прав быть здесь.

— Молодой человек! — послышался скрипучий голос главного инквизитора. — Заберите своё задание на сегодня и ступайте.

Рейн встал из-за парты. Что-то останется прежним. Энтон просил подыскать слово, но в этом не было необходимости. Ноториэс, вот и всё. И быть им — действительно право.

Правильным считалось не отвечать, что бы ни говорили, ни делали другие, склонять голову, улыбаться. Быть молчаливым, послушным, смиренным — всё остальное ведь от демона. Но от ноториэсов не ждали правильных поступков, так ради чего принимать правила такой игры?

Рейн подошёл к главному, взял лист бумаги из морщинистой руки, отмеченной ожогом, и засунул в карман. Прочтёт в коридоре. Он медленно прошёл через зал, чувствуя на себе десяток колючих взглядов.

Он закрыл дверь, прислонился к стене и переглянулся с Астом. «Ублюдки», — подумал он. Из-за таких, как эти двое, он и стал ноториэсом. Почему подобных им никогда не замечали? Кто дал им те самые «особые права»?

Рейн покачал головой, потянулся в карман и достал лист. Бумага оказалась более серой и мятой, чем та, которую он получил от главного. «Девчонка из Детей Аша», — вспомнил Рейн. Из-за выступления короля Риса и Эль он совсем забыл о ней. «Хочет сказать спасибо?» — Рейн с сомнением посмотрел на записку и развернул её.

«Завтра в десять вечера в переулке».

Рейн беспомощно уставился на Аста и опустил руки.

В Лице были десятки переулков, но только один не требовал уточнения и только для двоих во всём мире.

Рейн жадно вгляделся в слова и торопливо прочёл ещё раз. Буквы «р» и «у» имели длинные-длинные хвосты. Он подсмотрел их у отца, и ему понравилось, как это выглядело на бумаге. Каю тоже понравилось

Руки задрожали, и Рейн с трудом убрал записку в карман, снова поглядел на Аста. Это же не мог быть Кай?

— Чья бы это ни была шутка, мы должны прийти, — решительно ответил Аст. Рейн медленно кивнул.

А если не шутка? Мог ли Кай тогда уйти? Но кем был тот обезображенный светловолосый мальчишка, которого они похоронили?

Рейн глубоко вдохнул и достал второй лист бумаги. До вечера ещё далеко, а работа сама себя не сделает.

Глава 9. Кай

Рейн переминался с ноги на ногу и напряжённо поглядывал то в одну сторону переулка, то в другую. Рядом тёмные дома с шершавыми стенами тянулись ввысь. Они стояли торцом, и окна были обращены в другую сторону — чужие не увидят. Одиноко горел фонарь, но свет шёл так слабо, что фигура любого прохожего сразу превращалась в неясную тень.

Когда отец выгнал Кая, ему было всего четырнадцать. Целый год Рейн встречался с ним в этом переулке, отдавал кирины и еду. Затем он поступил в Инквизицию, а Кай окончательно выбрал сторону Детей Аша, и встречи в переулке остались в прошлом.

Показалась высокая сухая фигура. Она двигалась бесшумно, по-кошачьи, хотя тяжёлые ботинки на ногах должны были стучать по камню. «Удобно пинать, неудобно бежать», — отметил Рейн и сделал шаг навстречу. Чужак явно был не из тех, кто прятался, но из тех, кто первым нападал, валил и наносил удар.

Он встал в круг света. Рейн увидел худое вытянутое лицо со шрамом на правой скуле. Светлые, цвета золотой пшеницы волосы аккуратно зачёсаны назад и выбриты на висках. Серо-голубые глаза смотрели строго и устало, из уголков тянулись лучики морщинок. Казалось, они принадлежали старику. Чужак хмурился и поджимал тонкие губы.

Светлая рубашка, жилет, галстук и небрежно наброшенное на плечи пальто делали его похожим на хитрого дельца. Только ботинки выдавали, что он был вовсе не дельцом. И уже не тем мальчишкой, который любил бегать босиком.

Он прислонился плечом к фонарю и небрежно бросил:

— Привет, Рейн.

Рейн хотел было подбежать к брату, сгрести в объятиях и уже сделал шаг вперёд, как Аст остановил его взмахом руки.

— Не надо, — предостерёг.

Рейн замер и ещё раз посмотрел на брата. Щенячья радость тут же уступила место расчёту практика. Где брат был всё это время? Как из лохматого парнишки с вечно плутовским взглядом он превратился в этого усталого, взрослого не по годам мужчину — и явно опасного? Да Кай ли это вовсе? Рейн снова увидел перед собой тело: нелепо раскинутые руки и месиво вместо лица — знал он, как практики оставляли такие раны, не понаслышке знал.

— Здравствуй, Кай, — холодно отозвался Рейн.

Парень сунул руки в карманы, медленно подошёл к нему и заглянул в глаза. Он был чуть ниже, такого же телосложения, но под пальто и рубашкой безошибочно угадывались крепкие мускулы.

— Ну рассказывай, братец.

Рейн держался всё того же холодного тона, но внутри опять возникло желание обнять брата. Куда пропал тот смешной паренёк, каким был Кай? Куда пропал он сам? Казалось, стоит им коснуться друг друга, как они снова окажутся в детстве — до всех этих лет, событий и переживаний. Но никакие жесты и слова не могли вернуть всего этого, и как бы не мечталось, прежним ничего уже не будет.

Кай первый раз улыбнулся, но улыбка вышла невесёлой.

— Что тебе рассказать, Рейн? Ты знаешь, как я год скитался по улицам, когда отец выгнал меня. Или ты хочешь услышать ту историю, в которой я всё так же скитался, но ещё начал прятаться от твоих дружков из Инквизиции? Так это тебе тоже известно.

Голос Кая стал звонким и зазвучал на свой возраст. Рейн не только вспомнил того мальчишку, но и ясно, как наяву, увидел его перед собой, несмотря на все жилеты, галстуки и холодные взгляды.

— Нет. Расскажи мне об этом, — в ответ на обвинение так и просилась колкость, и она бы потешила гордость, а затем сделала хуже.

Кай криво усмехнулся.

— Потом как-нибудь. Я здесь для другого.

— Ты ухмыляешься так же, как он, — с грустью сказал Аст и встал рядом с Каем.

Рейн напрягся, но старался не подавать виду. А что если брат хочет поквитаться с ним? Неважно, какую причину он выдумал. Если он уверен в своём, никакие слова и поступки не разрушат этой уверенности. Рейн хорошо знал Кая, и три года отсутствия не могли сделать их достаточно чужими друг для друга. Он понимал, как достучаться до того мальчишки, но прежде нужно было запастись терпением, чтобы отбиться от колкостей.

— Для чего же? — Рейн начал поднимать руки, чтобы скрестить на груди, и тут же опустил. Опасный жест. Руки всегда должны быть наготове, чтобы отразить удар или нанести.

— С тобой хотят поговорить.

— Кто?

— Ты знаешь кто.

Рейн фыркнул.

— Серьёзно, Кай? Я думал, это детские забавы. С каких пор ты стал верующим?

— Это не вера. Это выбор, выбор свободы.

— И хорошо они тебе платят?

— Платят не за веру, а за то, на что ты готов ради неё.

— Так вы — кучка фанатиков?

Кай взорвался:

— Тебе в твоей Инквизиции последние мозги отшибли?! А сколько платят тебе, что ты повторяешь басни Совета? Забыл, совсем мало. В среднем восемь-десять заданий в месяц, по сто пять киринов каждое, всё верно? Сколько там получается, скажешь или стыдно?

Всё внутри точно опалилось огнём, Рейн хотел закричать в ответ, броситься на эту светловолосую морду и хорошенько так по ней ударить. Вопреки обычному, Аст рядом не скалился, а смотрел спокойно и холодно. Рейн переглянулся с ним и сразу почувствовал себя спокойнее. Кто-то должен сделать шаг. Надо объясниться, обоим.