Свой круг - Данил Корецкий

Нет выбора и некуда деваться, И не тебе, и не гнедой решать, В какой конюшне вам тренироваться, Когда, куда, под кем и как скакать.

Я положил синий лист на серые шершавые бланки протоколов.

— Ну и что это значит? — спросил Петр. — И какое имеет значение для дела?

— А то значит, что он ходил на ипподром, играл на тотализаторе, на какие, спрашивается, деньги? — пояснил Валек, поглядывая на меня: правильно ли сделаны выводы?

— Нет, ребятки…

Когда формулируешь мысли вслух, они становятся четче и определенней.

— Здесь заключены интересные штрихи личности Золото па, которые никогда не отражаются в характеристиках, даже самых подробных и объективных. Если хотите, его философия… Лошади, женщины, жокей и прочая толпа, без выделения индивидуальностей, — серая плесень гам, внизу… Копошится себе, бежит, напрягается, переживает — и плевать на нее! А он, Золотев, высоко на трибуне, над всей этой биомассой, бесстрастный и хладнокровный наблюдатель. А может, не просто наблюдатель, может, вершитель судеб, сверхсущество, держащее в руках сотни уходящих вниз ниточек…

— Ну и что? — повторил Петр. — Стишки-то к делу не пришьешь!

— Конечно. Это не официальный документ, не характеристика и в данном конкретном случае — не доказательство. Просто ориентирующая информация, представляющая интерес для изучения личности.

— А чего его изучать? — не унимался Петр. — Он же не обвиняемый, не потерпевший, просто свидетель.

Резонный вопрос. Ведь мальчик не догадывается о существовании версии «Инсценировка».

— Давайте по домам, ребята, спасибо за помощь. Завтра ознакомлю вас с делом, тогда все и обсудим.

Практиканты, оживленно обсуждая открывающиеся перспективы, выкатились из кабинета.

Я несколько минут посидел, расслабленно глядя перед собой, затем перечитал характеристики всех участников трагической вечеринки. Они действительно были одинаковыми, хотя и написаны разными словами.

Вершикова «боролась за дальнейшее повышение культуры обслуживания клиентов, внедряла новые виды долговременного маникюра», Марочникова «вносила вклад в перевыполнение плана товарооборота, занимала передовые места в месячниках вежливости», Золотов «добросовестно относился к работе по благоустройству парков и микрорайонов, использовал прогрессивные формы вертикального озеленения». Все трое, безусловно, «активно участвовали в общественной жизни», проявляли «моральную устойчивость» и «политическую зрелость».

Если бы эти документы заложили в компьютер с заданием выдать портреты охарактеризованных лиц, мы бы получили расплывчатые фотографии безликих близнецов среднего пола.

Характеристика потерпевшего была более сдержанной, даже суровой: «Работал на судах загранплавания матросом второго, затем первого класса, после окончания курсов назначен мотористом, с работой справлялся, дисциплинарных взысканий не имел. Вместе с тем допускал безответственные высказывания в адрес лиц командного состава, проявлял пассивность в общественной жизни судна».

Да-а… Если сравнить характеристики, то получалось, что Вершикова, Марочникова и Золотов были куда достойней представлять советского человека за границей, чем погибший Петренко.

Но я в этом сомневался и в план расследования по новой версии включил пункты, позволяющие подтвердить или опровергнуть свои сомнения.

Можно много пакостить тайком, скрываясь от посторонних взглядов, а на людях прятать свинячье мурло под маской благопристойности: улыбаться соседям, оказывать услуги знакомым, поддакивать начальству, участвовать в собраниях, голосуя как большинство, вовремя платить членские взносы — и считаться вполне приличным, достойным членом нашего общества.

Только та, вторая, тайная жизнь обязательно оставляет следы. И их можно найти, если поставить такую цель и знать, где искать.

Я набрал номер Крылова, затем переговорил с Азаровым. Не успел положить трубку — звонок, подумал — ответный: ребята что-то вспомнили.

— Товарищ Зайцев? На проводе Чугунцов Борис Иванович, заведующий общим отделом горисполкома.

— Слушаю вас, Борис Иванович!

Голос был солидный, ответственный, вполне мог принадлежать Чугунцову, который действительно заведовал отделом горисполкома. Я не ожидал этого звонка и в первую секунду растерялся, но мой постоянного действия компьютер сработал мгновенно, определил линию поведения и даже внес в тональность ответа нотки взволнованной готовности, присущей реакции некоторых людей на обращения начальства.

— Вы не могли бы проинформировать меня об обстоятельствах, в связи с которыми ведется расследование в отношении Валерия Золотова? Он у нас активный общественник, а сейчас ходит сам не свой, волнуется… Его, конечно, понять можно — история неприятная, что и говорить… Но к нему лично разве у вас есть претензии?

Будь я не подготовлен, испытал бы недоумение: какое отношение имеет к нему Золотев? Но сейчас ответил с долей доверительности:

— К сожалению, Борис Иванович, Золотов оказался изрядным проходимцем. И я думаю, что претензии к нему будут весьма серьезными.

Трубка настороженно молчала.

— Весьма и весьма серьезными, — усилил я напряжение.

— Ну, гм, может быть, ошибка, мы его знаем с очень положительной стороны…

— Я вас буду держать в курсе. Продиктуйте свой телефон. Продолжительность паузы была почти неуловимой и все же достаточной, чтобы ощутить замешательство собеседника. Раздайся в трубке короткие гудки, обман сразу стал бы очевидным. Но он назвал номер и авторитетно попрощался, я даже на миг подумал, что ошибся. Заглянул в календарь, отвернув несколько листиков назад, нашел телефон Чугунцова. Номера не совпадали. Может, действительно вернулся из отпуска и звонил с домашнего? Но почему эти цифры так знакомы? Медленно набрал их одну за другой…

— Аварийная «Водоканала»!

Все стало на свои места. Сразу после разговора с Пшеничкиным я навел справки и выяснил, что Чугунцов уже полмесяца находится в санатории. Но два раза использовать один трюк — это крайний примитив! Сплоховали, Валерий Федорович! А думаете, что, наоборот, схитрили, обвели следователя вокруг пальца, выведали следственную тайну.

А какой переполох сейчас начнется! Затрясется паутина, забегает бульдогообразный псевдос, потерявший контроль над событиями, задергает все веревочки, которые окажутся под рукой.

Омшком сильно он суетится! Возможное объяснение этого заложено в версии «Инсценировка», но она пока выстроена исключительно на интуиции, предположениях и повисает в воздухе у не имея ни одного факта, ни одного камня для опоры.

Я не знал, что первый камень для фундамента новой версии появится уже завтра.

Допросы девочек из «Фиалки» дали немногое: Вершикова в магазин не приходила, а Марочникова была довольно скрытной и мало рассказывала о своих делах, знакомых, времяпрепровождении. Но если для других молодых продавщиц парфюмерный магазин представлялся конечной целью в жизни — чисто, тепло, тяжестей не таскать, пахнет приятно и дефицит под рукой, то она считала свою работу временной, бесцветной и скучной обязанностью в ожидании лучшего.

Устраивалась в Аэрофлот, но подвел вестибулярный аппарат, пыталась стать стюардессой на туристских теплоходах, тоже что-то не заладилось, но потом влиятельный человек пообещал помочь и определить сразу на заграничные круизы — верой в такое счастье Марочникова жила уже несколько лет.

Девочки были одеты по одинаковому стандарту, пахли одинаковой парфюмерией, говорили одинаковыми словами, одинаковым жестом закидывали ногу на ногу и доставали из сумочек одинаковые сигареты. Их очень занимало, почему прокуратура интересуется Марочниковой, и они одинаково нехитрыми способами пытались это выяснить. Когда они ушли, я подумал, что, встретив на улице, вряд ли узнаю одну или другую.

Девочка из парикмахерского салона «Комфорт» на первый взгляд отличалась от продавщиц только необычным, с блестками, маникюром, большей информированностью о личной жизни Вершиковой да бойкой скороговоркой.

— …Наши встретили ее подружку — Галку из парфюмерного, та наплела с три короба: будто Машку кто-то изнасиловать хотел, а она его случайно ножиком пырнула… Надо же придумать такое! Нашли недотрогу! Мы тоже не святые, но чтобы каждую неделю новый кобель — это слишком! На машинах увозят, привозят, сигналят под окнами… Да поглядите, как она одета на свои восемьдесят рэ?

Я выразительно осмотрел свидетельницу, однако она не смутилась.

— Ну ладно, чаевые, это понятно, но когда каждый день новая шмотка — никаких чаевых не хватит! Ловко устроилась, сразу и не скажешь, что из деревни… Только не все коту масленица, пусть теперь подумает.

— Вы ее не любили?

— Ха, а чего ее любить? Кто она мне? Сестра, родственница? Заглаженное косметикой личико излучало нескрываемую злобу и тем запомнилось: если встречу — не ошибусь. Когда свидетельница вышла, я почувствовал облегчение.