Небесам виднее (СИ) - Рош Ярина

Только сейчас почувствовала, что моё лицо, и тело стягивает какой-то панцирь. Но опять провалилась в сон. Проснулась от голосов.

— Я же тебе сказала, жива, но слаба. И покормила, и травы дала. Жить будет. Михей, в море, когда пойдете?

— Завтра поутру, — прозвучал мужской голос.

Снова закрыла глаза и уснула. Проснулась утром, солнечный лучик, опять, меня разбудил своим прикосновением.

Зашла старуха и принесла поесть и напиток из трав.

— Не стала тебя будить вчера. Сон это хорошо. Покушай, да я сменю траву на теле. Сильно порезалась ты о камни, — тихо говоря, она протянула мне чашку с кашей.

Я приподнялась и села. Под спину, она подложила ещё одну подушку. Поела с большим удовольствием, потом выпила настой из травы. Старуха, молча, стала мокрой тряпкой снимать старую засохшую траву и накладывать новую. Я пока не мешала ей, хотела спросить, как её зовут, но услышала только один хрип.

— Так ты, девонька, ещё и говорить не можешь, — объявила она. — А раньше говорила?

Мотнула головой, показывая, что да.

— Ну, значит, заговоришь. На теле порезы пройдут, маленькие шрамы останутся, а вот лицо сильно порезало. Всю красоту портит, — проворчала она.

Знаками показала, что хочу посмотреть. Она принесла небольшое зеркало. Я взглянула. С одной стороны от виска через щёку, огибая ее, мимо рта, проходила глубокая рана. Такие раны надо зашивать, только где здесь врачи, вот только знахарка. Она обработала все раны, и я без сил легла.

Проснулась вечером от шума ветра, набирающего силу.

— Шторм идет, а моряки ещё не приплыли. Море опять дань соберёт, — как бы самой себе произнесла она.

Медленно встала, давая понять, что мне нужно по нужде. Она помогла мне выйти из дома. Недалеко стоял сарайчик, туда она меня отвела. Выйдя из него, держась за все выступающие детали, доползла до скамейки и села. Подставила лицо ветру и стала разговаривать с ветром. Если, конечно, это можно назвать разговором. Звука не было, только мои губы двигались, произнося слова. Старуха вышла и взглянула на меня. Я поднялась и зашла в дом. Вскоре ветер стих. И уже поздно ночью, я услышала.

— Слава богам, все вернулись.

Утром проснулась рано, и пока было тихо, обдумывала свою ситуацию.

Не погибла, и то, что я тут, это может, так и должно быть. Моё молчание мне тоже на руку. Не будет вопросов. Немая, что с неё возьмешь. Посмотрела на свои ноги и мысленно пожелала мелким ранам затянуться без шрамов. Проверим, работает ли мой дар.

Вскоре пришла старуха, принесла воды, и мы с ней вдвоём стали обрабатывать раны.

— Ты погляди, тут даже не осталось и следа. Как хорошо, — обрадовалась она.

Я улыбнулась. Дар у меня остался.

— Вчера все вернулись. Михей сказывал, что уже приготовились в небеса уходить, уж больно злющий шторм был, но вдруг смолк, и они благополучно доплыли. Слава богам, в этот раз морю видно, дани не надо было, — с радостью в голосе проговорила она.

— Как же тебя зовут, девонька?

Опять попыталась сказать, но не получилось.

— Меня Тина зовут. Раз ты не говоришь, пока как-то назвать тебя надо. Может, Лора. Была у меня дочка, так её звали, но не уберегла. Сгинула, — тихо уже сказала она. Я мотнула головой, что согласна; на меня смотрели глаза, полные боли и печали. Тина не была старухой, как она показалась мне, просто, она прожила долгую жизнь, морщинки, и седина оставили свой отпечаток в её внешности.

— Пойдем, покушаем, — пригласила она.

Подала мне одежду, юбку темно-синего цвета, рубашку серого цвета, носки и тапочки. Я оделась и вышла, она хлопотала у стола. Присела, ещё чувствовалась слабость. Когда мы поели, хотела помыть посуду, но она не дала.

— Ты давай силы набирайся. Я сама.

Так постепенно, выздоравливая, я понемногу помогала ей по хозяйству. Пришел Михей, это он меня принёс к Тине.

— Ты как дочка?

— Да не говорит она, видно, испугалась больно, вот и голос пропал.

— Да, досталось тебя здорово. Только вот, все корабли пришли в Анданес, потрепал их шторм изрядно, но все живы, — сказал Михей. — Тогда не понятно, с какого ты корабля? Или сама бросилась в море?

Я покачала головой, что нет. И показала, что плыла на корабле.

— Ну, я ещё поспрашиваю, может, кто и видел тебя. А как корабль назывался, не знаешь? — спросил он. Я, произнесла губами “дракон”, но он не понял.

— Ты, не волнуйся, поспрашиваем. Тина, я вам принёс рыбу, лежит в корзине.

— Самому хватит?

— Хватит. Скоро опять в море пойдем, наловим, — ответил он и ушёл.

— Хороший человек, — присела около меня Тина. — Только жены уж пять лет, как нет, а детей и вовсе не было. Сюда, в Клиф, они приехали уже давно, купили домик, лодку. Он ловил, она помогала на разборке рыбы. Потом её не стало, а он так и не женился. Живет один.

38

Она встала и пошла в дом, и я следом, помогать. Разобрали рыбу, приготовили обед. Она не отказывалась от помощи, но внимательно следила, что я делаю. Всё-таки она хотела немного узнать, что я могу делать и из этого сделать выводы. Пока я ещё была слаба, она ходила одна в лес за травами. Приходили к ней за зельями, и от порезов, и от простуды, и по женским делам. Когда она давала зелья нерадивым бабам, то хмурилась и говорила: “ Я тебе даю, но выбор твой и ответ твой”. Вскоре я окрепла и стала ходить с ней в лес. Когда она увидела, что я разбираюсь в травах, то улыбнулась и одобрительно похлопала по спине. Дом её стоял ближе к лесу. Маленький, с двумя комнатами, печь, которая стояла посередине дома, делила его на две части. В маленькой комнате, где поместила меня Тина, была его задняя часть. Передняя, где горнило (топливник печи, варочная камера, в которой сжигают топливо, дрова, а после готовят еду), располагалась в большой комнате. Печь в зимнее время отапливала весь дом. Небольшое хозяйство, в основном куры. На зиму она оставляла трёх кур и петуха, остальных пускала под нож. На огороде она сажала картошку, зелень, репу, тыкву. Эх, где ж мои огурчики и помидорчики! А вот муку и крупы надо было покупать. Ей, иногда за зелья, приносили крупу или муку, молоко, шерсть. Раз в месяц она уезжала с подводой в город и там продавала зелье, и покупала на зиму запасы. Это она мне всё рассказывала, пока мы собирали травы или готовили.

Рыбацкая деревня называлась Клиф — скала. Скалы ограждали с трёх сторон озеро, к которому спускаться нужно было по тропинке. Это мне напомнило лагуну.

(Слово «лагуна» образовано от латинского «lacus», что означает «озеро». Так называют неглубокие водоёмы естественного происхождения, которые отделяет от моря лишь узкая полоса, нанесённого течением песка, коралловый риф или барьерными островами.)

Деревня насчитывала двадцать дворов. Жили большими семьями, и поэтому у некоторых были очень длинные дома, усадьба-одалем. (Усадьба бонда была неделима. Её называли одалем, а самого владельца усадьбы одальманом. Слово "одаль" означало не только землю и усадьбу, но и "родину". Хозяева усадеб особенно заботились о том, чтобы ни единого клочка их земли не перешло во владение в чужие руки. Сохранение земли было залогом силы семейства и, следовательно, мощи государства в целом. Отсюда тщательно прописанные в законах требования о том, что земля не может переходить от одного рода к другому.

Владельцу земли запрещалось продавать усадьбу и прилегающие к ней угодья чужим людям. Сначала хозяин земли должен был предложить купить её своим родичам как близким, так и самым дальним, а уж затем, если абсолютно все родичи оказывались "некредитоспособными", могли продать её чужаку. При этом за семьёй, исконно владевшей землёй, оставалось право выкупа. Поэтому, дочь не имела права наследования при наличии в семье сына.) Но не все дома были большими, были и такие маленькие, как у Тины. В основном те, кто пришел сюда из других мест.

Жители занимались рыболовством. Ловили рыбу (лосось, треску, сельдь), или собирались все вместе и уходили добывать китов или тюленей. В деревню приезжали скупщики, которые забирали самую хорошую рыбу. Остатки жители забирали себе. Те женщины, у которых не было мужчин, но помогавшие сортировать рыбу, получали тоже улов.