Сын боярский. Победы фельдъегеря - Юрий Корчевский

Недалеко, у шорников, Алексей купил для лошади потник, седло и сбрую. Купил также ржаного хлеба, угостил лошадь – ведь надо было завязывать дружбу.

Кобылка покосилась лиловым глазом, обнюхала хлеб и аккуратно взяла с ладони мягкими губами. Есть контакт!

Скормив хлеб, Алексей погладил лошадь по шее, а приведя на постоялый двор, завёл в денник. Дал слуге медяху, чтобы тот воды и овса ей задал. Отныне не только о своём брюхе думать надо.

К лошадям Алексею было не привыкать. Куда бы его ни забрасывала судьба – катафрактом в Византию, дружинником к Мономаху – всюду конь был верным другом и помощником.

Поужинав, Алексей поднялся в комнату и пересчитал оставшиеся деньги. Сегодняшние покупки не разорили его вконец, но удар по кошелю нанесли более чем ощутимый. Не будь покупок, на эти деньги можно было бы крепкий дом в Новгороде купить и год жить безбедно. А теперь хватит добраться до рязанских земель и полгода жить сносной, но без излишеств жизнью.

Да чёрт с ними, с деньгами! Семьи у него нет – как нет и дома, копить не на что. Впрочем, можно было бы стать купцом, купить лавку, торговать и приумножать капиталы. Только такая жизнь не для него. Он воин по натуре, по призванию, и другой жизни для себя не мыслит.

Всласть выспавшись, он позавтракал, оседлал лошадку и выехал. Полностью оделся ещё на постоялом дворе. Дорога дальняя, опасности могут подстерегать на каждом шагу. А что толку от кольчуги, если она покоится в перемётной суме, а не на теле? Вспомнилась пословица: «Нож хорош для того, у кого он есть, и плох для того, у кого его нет».

Лошадь он не гнал – куда спешить? Давая ей возможность размяться, то голосом торопил слегка, то шагом пускал, давая отдых.

Часа в три пополудни пустил травку пощипать, водой напоил. На перекрёстке дорог на постоялом дворе пообедал, для кобылки краюху хлеба прикупил.

По пути по сторонам глазел. По виду полей сразу было видно, рачительному хозяину они принадлежат или лентяю. Где-то грядки с той же капустой или репой ухожены, а где-то чертополохом заросли. Огромна Русь, да единого хозяина в ней нет, на княжества раздроблена.

Алексей уже проехал Великие Луки, Ржев, Вязьму. Держал он путь напрямую – на Переяславль-Рязанский. Это сейчас почти все дороги ведут через Москву, поскольку машины, поезда да самолёты сократили расстояния. А на лошадках каждую версту приходилось выгадывать, особенно если с обозом.

Вот и Алексей наметил себе дорогу. Впереди Вязьма, Калуга, потом уж рязанские земли пойдут.

Утром он выехал с постоялого двора в хорошем настроении. Выспался, поел, лошадь отдохнула. Погода прохладная, ветерок бодрящий, но солнце светит – последние сухие осенние деньки. До грязи и хлябей непролазных он вполне к намеченной цели добраться успеет. Это обозникам кашевариться надо, а если дождь сильный пойдёт, да обозы увязнут – хоть бросай. А ему налегке да верхом не страшно.

Алексей запахнул поплотнее кафтан. К тяжести кольчуги и шлема он уже успел привыкнуть, благо навык в прошлом был, не забылся. Щит же на луке седла висел.

Неделя ещё, от силы дней десять, если он из-за непогоды задержится и в имение Кошкина прибудет. Только вот некий червячок сомнения всё равно подтачивал его душу. Как примет его вдова? Да и принадлежит ли ещё ей имение? Может, продала уже да избу купила в Переяславле? Вопросов много, ответов нет. Да и не главное это, ратники везде нужны – хоть великому князю Рязанскому, хоть боярам его. Не пропадёт он, тем более что небольшие деньги есть ещё пока.

Около полудня он услышал женский крик, внезапно оборвавшийся. И столько в нём безнадёги было, что сердце скребануло. Так кричат в беде, но когда помощи не ждут.

Алексей остановился, стал по сторонам смотреть, но дорога была пустынной. Вокруг – только небольшие поля с уже убранным урожаем.

Метрах в ста с небольшим овин стоял, похоже, оттуда крик донёсся.

Алексей повернул лошадку и ударил в бока каблуками сапог. Плёткой он не пользовался – даже не имел её, лошадка разумной оказалась.

Пока лошадь рысью летела к овину, он проверил, легко ли сабля из ножен выходит – всяко может случиться.

Лошадь ещё остановиться не успела, как он спрыгнул и бросился к дверям овина, из глубины которого была отчётливо слышна возня.

Алексей распахнул деревянную дверь. Полусумрак – в овине окон нет, только через распахнутый дверной проём свет и льётся. На копне сена девушка лет семнадцати в разорванной одежде, на ней – мужик со спущенными портками тощим задом двигает. Второй, тоже явно селянин, у девчонки обе руки держит, за голову заломил.

Алексей выхватил саблю и плашмя ударил ею по голому заду. Сильно ударил, не жалея.

Насильник взвыл от неожиданности и боли, вскочил, запутался в спущенных ниже колена портках и упал.

Второй сразу понял – пахнет жареным, большими неприятностями. Он кинулся к двери, но Алексей успел подставить ему ногу, и мужик с размаху грохнулся об пол. Не давая ему подняться, Алексей стал его пинать, буквально перекатывая ногами по земле.

Первый, получивший по заду, успел подтянуть портки и бочком-бочком, вдоль стены направился к выходу.

Краем глаза Алексей заметил движение, прыгнул в сторону, приставил к шее саблю и упёрся её остриём в кадык мужика.

– Почто беспредел творите?

Однако мужик, чувствуя на шее остриё железа, боялся говорить.

Алексей давление ослабил:

– Будешь молчать – язык отрежу.

– Так приблудная девка-то, ничья! Ты на харю её посмотри!

«Харями» на Руси называли раскрашенные лубочные маски, надевавшиеся на праздники вроде Масленицы или Ивана Купалы – больше празднества языческие. Потом «харей» стали называть лица страшноватые, обезображенные оспой или травмами.

Алексей повернулся к девушке. Разорванная в клочья понёва, сарафан и нательная рубаха не скрывали наготы. Фигура была просто восхитительная: полумячики грудей, точёная талия, широкие бёдра. Но вот лицо! Левая его половина была в ужасных рубцах, какие бывают только после ожогов. Правая выглядела вполне симпатично.

– Насильничали? – спросил Алексей.

Дураку понятно, чем мужики занимались, но он хотел услышать подтверждение.

Девица кивнула. Она уже села и, беззвучно плача, пыталась прикрыть наготу обрывками одежды.

За изнасилование на Руси полагалась суровая вира в доход князя и битьё батогами с вырыванием ноздрей.

– Снимай зипун! – приказал Алексей тому, кто держал девушку за руки. – Ей отдай. А ты, – это относилось к насильнику, – рубаху.

Оба попытались возмутиться – грабёж-де, но Алексей пнул насильника ногой в причинное место.

Второй, глядя на скорчившегося насильника, сразу снял зипун.

– Лохмотья свои сбрось, оденься! – приказал Алексей девушке.

Та надела широкую для неё рубаху, натянула зипун.

Алексей вложил саблю в ножны.

Мужики подумали, что наказаны уже, и приободрились, но возмездие только начиналось. Алексей избил обоих до полусмерти, ничуть не жалея. Быдло понимает только силу, слова до него не доходят; да и поздно уже их воспитывать.

Сбив кулаки в кровь, он устал и уселся на сено.

– Дяденька, не бил бы ты их больше, – попросила девушка.

– Жалко стало?

– Ты уедешь, а они на мне отыграются, – она опустила голову.

А ведь верно говорит. Ох, правы японцы, утверждающие, что если ты спас человека, то отвечаешь за него.

– Со мной поедешь! – сразу решил Алексей. – Вещи есть?

– Только то, что на мне было.

– Пойдём.

Выходя из овина, Алексей ещё раз пнул полубесчувственное тело.

Девушка в чужой одежде со стороны выглядела, как чучело. Но, по крайней мере, нагота её прикрыта, и не холодно.

Алексей вдел ногу в стремя и взлетел в седло.

Девушка стояла в недоумении. Лошадь одна, куда ей садиться?

Алексей протянул ей руку, она ухватилась за неё, и он рывком поднял её.

– Садись за мной, на круп.

Лошадь покосилась на девушку лиловым глазом.

Алексей же удивился, как мало девушка весит, пушинка просто. Да есть ли в ней хоть полсотни килограммов? Он легонько толкнул коня каблуками сапог, и лошадка послушно затрусила к полевой дороге.

– Ты кто такая?

– Марфой меня зовут. Сирота я, в приживалках была у дальней родни – они двор постоялый держат. За столом прислуживала. А как масло кипящее на лицо мне нечаянно попало, сродственник выгнал. Сказал, что мне с такой рожей гостей только пугать. Так и попрошайничала. Где на пути милостыню просила, где с огородов репу и морковь тянула. Голод – не тётка, пирожка не даст.

– Досталось тебе.

– Хороших-то людей больше. Бывало, кусок хлебца подадут или зимой переночевать пустят. И ты вот попался, иначе они бы замордовали меня в овине.

– Из каких краёв будешь?