Большая и маленькая Екатерины - Алио Константинович Адамиа

К нам на обед она пригласила Зураба Барбакадзе и Гуласпира Чапичадзе.

— Ты вовремя приехала, Эка, — посмотрел на меня Зураб. — Бумагу о назначении привезла?

— Меня назначают в Хергу, — сказала я, понурившись.

— В Хергу? Почему в Хергу? — удивился Зураб.

— Мне сказали, что в Хемагали места нет…

— Что за глупости! — рассердился Барбакадзе. — Неужели они не знают, что я преподаю в шести классах? Три класса твои, Эка! Шестой, седьмой и восьмой. Я завтра же напишу приказ.

II

Однажды у калитки школы меня встретила внучка Зураба Барбакадзе пятиклассница Манана и передала мне записку:

«Дорогая Екатерина, вчера вечером мне неожиданно стало плохо. Видимо, сердце пошаливает. Если сможешь, зайди ко мне после занятий. О моей болезни никому не говори. С уважением Зураб».

Я не выдержала и, заменив свой урок уроком физкультуры, пошла проведать Зураба.

Я не помнила случая, чтобы наш директор болел. Говорили, что ему уже шестьдесят, но он оставался заядлым охотником и рыболовом, любил собственноручно обрезать виноградную лозу и сбивать с деревьев грецкие орехи. Легко, как юноша, забирался он на высоченные ореховые деревья, что росли у него во дворе, и так ловко орудовал длинной палкой, что на ветках не оставалось ни одного ореха. Зураб всегда говорил, что ветки нужно околачивать как следует, а сын его не умеет. А этому сыну к тому времени уже стукнуло тридцать.

Стоял теплый майский день. Я шла так быстро, что вся взмокла.

У калитки Зураба я остановилась и заглянула во двор. В тени орехового дерева на циновке лежал Зураб и играл со своим младшим внуком Гоги.

Увидев такую картину, я от неожиданности растерялась и отпрянула назад. Спрятавшись за забором, я украдкой еще раз посмотрела во двор.

Это действительно был Зураб. Он и его трехлетний внук Гиорги. Мне показалось, что они боролись. Дед лежал на спине, а внук, схватив его за грудки, заливался смехом и кричал, что он победил.

Я отступила еще на несколько шагов и, став за деревом, несколько раз громко позвала Гоги.

Зураб быстро вскочил с земли и, взяв ребенка на руки, пошел к калитке.

Встретил он меня с улыбкой, но, увидав у меня в руке письмо, сразу посерьезнел и спросил, зачем я ушла с урока. Я ответила, что заменила его другим, и Зурабу это явно не понравилось.

Глядя в землю, он укоризненно сказал:

— Я тебя не звал так срочно.

Пауза.

Я попрощалась и хотела уйти, но Зураб схватил меня за руку:

— Раз уж пришла, оставайся.

Он усадил меня в тени на стул и, сказав, что сейчас же вернется, повел внука в дом.

«Я болен, зайди ко мне, если можешь, видимо, сердце пошаливает…» А сам лежит себе в тени под деревом и играет с внуком! У него болит сердце, а он возится с ребенком? Поднимает на руки трехлетнего бутуза? Ничего не понимаю!»

— Значит, урок заменила, Эка? — Он испытующе посмотрел на меня и сел рядом.

Зураб показался мне очень бледным. Он явно избегал встречаться со мной взглядом.

— Сколько времени?

Я посмотрела на часы.

— Без двадцати десять.

— Через двадцать минут начнется второй урок, — все так же не глядя на меня, сказал он.

— У меня окно, — я посмотрела ему в глаза.

— Окно? — удивился Зураб и, потерев ладонью лоб, так взглянул на меня, что мне стало ясно — он не поверил.

— У меня во вторник такое расписание, — сказала я и открыла свою вязаную сумочку.

— А я и не знал! — Зураб опять очень внимательно посмотрел на меня.

Я протянула ему расписание. Когда он брал листок, рука его заметно дрожала. Он прочитал: «Вторник: первый урок — пятый класс (устный), третий урок — седьмой класс (письменный)».

— Я должен был это знать! Должен! — сердито сказал Зураб и встал.

— Я думала, вы знаете, — прошептала я.

— Конечно, я должен знать! Это же моя работа! У преподавательницы грузинского языка окно, а я понятия об этом не имею! Хорошенькое дело!

— Заведующий учебной частью… — начала было я, но Зураб перебил меня:

— А директор? Где же директор школы? Налаживает дипломатические отношения с Англией, что ли? Чем занимается директор школы, я спрашиваю? Директор школы и преподаватель грузинского языка? Не знает, что у его же коллеги окно? Куда это годится?

Он вдруг заметался в тени дерева, даже ни разу не взглянув в мою сторону, словно меня там и не было… Постепенно он успокоился и опять сел рядом со мной.

— Значит, все правильно!.. Да, месяц тому назад… Молодцы ребята! — грустно улыбаясь, проговорил Зураб и закрыл глаза.

Я хотела спросить, что случилось месяц тому назад, но побоялась и промолчала.

— Почему ты не спрашиваешь, что тогда произошло? — он коснулся рукой моей щеки и заглянул мне в глаза.

У него самого глаза были тусклые и какие-то безжизненные.

— Почему же ты не спрашиваешь, что со мной случилось месяц тому назад? Может быть, ты не знаешь, а? Ничего не знаешь? Или притворяешься? — Он сказал это тихо, почти шепотом, и отнял руку от моего лица. Потом встал и снова принялся ходить в тени дерева. Он ходил очень широкими шагами, словно переступая через какие-то одному ему видимые ямы, потом вдруг ускорил шаг и засеменил. Ходит он и смотрит на меня, а я с испуганным видом сижу на стуле, сожалея в глубине души, что пришла к нему. Зураб совсем не похож на больного. Нет, здесь что-то не то. Не надо было мне приходить.

Он лежал себе в тени ореха, на груди у него сидел Гиорги, и они боролись. Я победил, победил, дедушка, визжал внук и заливался смехом. Неожиданно пришла я. Зураб покраснел от смущения, а потом, придя в себя, стал спрашивать, действительно ли у меня было окно, ведь как директор школы он должен был бы знать, что у преподавателя грузинского языка во вторник нет второго урока… «Значит, все правильно… Месяц тому назад… Молодцы ребята! Почему не спрашиваешь, что со мной случилось месяц тому назад? Может быть, ты не знаешь, а? Или притворяешься?»

А я на самом деле ничего не знаю, но спросить не решаюсь. Просто сижу на стуле в тени ореха и смотрю, как Зураб мечется туда-сюда, кидая на меня сердитые взгляды.

— Я сейчас вернусь, — сказал он и поднялся в дом.

«Быть может, я что-нибудь не так сделала? — думаю я. — В школе ему неудобно было сказать об этом, вот он и позвал меня к себе домой.