Собственное мнение - Джек Ричи

— Как вы любезны!

Он задержал на мне взгляд.

— Генриетта и в самом деле нуждается в защите.

— Она, прямо скажем, простовата, — согласился я.

— Скорее искренна и простодушна, — поправил он и уже от двери осведомился: — Полагаю, вам известно, что она преподаёт в университете?

— Генриетта? — изумился я.

— Ну, разумеется. Профессор ботаники. Всё своё жалованье жертвует на благотворительность.

Так вот почему в рабочие дни она бывает дома только по вечерам!

— Она мне не говорила!

— Забыла, наверное, — решил Макферсон. — В некоторых отношениях она ужасно рассеянна.

Через три недели мы поженились. Скромную церемонию несколько подпортило то, что Макферсон явился в подпитии и, когда я надевал кольцо на палец новобрачной, в голос разрыдался. Генриетта тоже была взволнована и тоже всплакнула.

Медовый месяц мы провели на Багамах, где моя благоверная собрала уму непостижимое количество разновидностей папоротника, и весь этот гербарий повезла домой, чтобы серьёзно заняться его сортировкой и изучением.

Целую неделю по возвращении я терпеливо сносил небрежное обслуживание и отвратительную еду, дотошно исследуя между тем счета на содержание дома. Наконец, в одно прекрасное утро, когда у Генриетты начались занятия в университете, все слуги были созваны в гостиную. Явившись, они дружно уставились на меня с самым непочтительным видом.

Первый удар пал на домоправительницу.

— Миссис Триггер? Пожалуйте в центр, на середину.

Она скрестила на груди руки.

— Что такое?!

Я сладко улыбнулся:

— Миссис Триггер, вы меня поражаете. Хотя бы тем, что всегда хмуритесь.

Она грозно сдвинула брови.

— На мой взгляд, вам следовало бы сиять и искриться от счастья. Свистать соловьём, разливаться малиновкой днём и ночью. Ведь за последние шесть лет вы ухитрились довести недельные счета на содержание этого дома до астрономической суммы в восемнадцать тысяч долларов.

Она изменилась в лице.

— Вы обвиняете меня в…

— Именно.

— Я немедленно подаю в суд! — разъярилась она.

— Сделайте одолжение. Можете заняться этим сразу, как только выйдете из тюрьмы.

— Ничего не докажете!

Да, доказать было бы трудновато, но я решил показать зубы.

— Очень даже докажу, мадам, поверьте, к полному удовлетворению присяжных. Однако я настроен не карать, а миловать. Скажите, у вас имеется чемодан?

— Да, — растерялась она.

— Очень хорошо. Укладывайтесь и уезжайте. Вы уволены.

Судя по оскалу, она собралась произнести что-то убийственное, но, видно, было в моей улыбке нечто такое, что заставило её переменить намерения. Она облизнула губы, обвела растерянным взглядом присутствующих, не дыша внимавших нашему диалогу, и очертя голову вылетела из гостиной.

Следующим на очереди был шофёр — небритый мужлан, привыкший, судя по виду, спать прямо в униформе.

— Симпсон!

— Чего?

— Как вы полагаете, Симпсон, не следует ли нам отправить на свалку все наши автомобили?

— Чего?

— Я, со своей стороны, искренне убеждён, что в интересах экономии мы должны поступить именно таким образом. Ведь, согласно счетам, на милю пробега каждая из наших машин сжирает больше галлона бензина.

Он стоял, переминаясь с ноги на ногу.

— Да что там смотреть-то на эти цифры! Всё врут, наверное.

— Возможно. Но я не собираюсь утруждать вас. Надеюсь, чемодан у вас имеется?

— Только мисс Лоуэлл может рассчитать меня, — окрысился он.

— Мисс Лоуэлл, — улыбнулся я, — отныне миссис Грэхэм. И если я через час обнаружу вас на нашей территории, то поступлю с вами как с нарушителем прав владения. Нет, я не стану стрелять вам в голову. Она непробиваема. Однако даже вам должно быть известно, что и помимо головы есть во что целиться, и будьте уверены — я не промахнусь.

Действуя в таком духе, я рассчитал очень многих, но не всех слуг. Процентов семьдесят пять, не больше. И в тот же день заменил уволенных персоналом с прекрасными рекомендациями, присланным мне респектабельным агентством.

Ужин этим вечером был подан вовремя, сервирован безупречно, а с точки зрения вкуса превзошёл все ожидания.

Генриетта не обратила на еду никакого внимания — она вообще редко замечает, что ест, — но во время десерта её взгляд случайно упал на горничную, прислуживающую за столом, и она подняла брови.

— Вы новенькая? Я вас раньше не видела.

— Да, мадам.

— Что случилось с Тэсси? — Генриетта повернулась ко мне.

— Я её уволил. И, помимо неё, ещё нескольких слуг. Кое-кого заменил, но лишь тех, без кого нельзя обойтись, чтобы в доме можно было жить по-человечески. Прости, пожалуйста. Тебе что, в самом деле нужны три никудышных камеристки?

— Три?! О, Боже! Извини, Уильям, я не знала, что у меня есть камеристки. Нанимала всех миссис Триггер. Я никогда их не видела. Никто не помогает мне одеваться. — Она с надеждой подняла на меня глаза. — А миссис Триггер… её ты тоже уволил?

— Да.

— А шофёра?

— Да.

Она даже порозовела от удовольствия.

— Ах, как славно! Знаешь, я всегда их немножко… побаивалась. Особенно шофёра. Он так ерепенился, когда я просила его куда-нибудь меня отвезти, что я предпочитала пользоваться автобусом…

Через месяц в моём распоряжении была усадьба, где весь обслуживающий персонал работал, как часы.

Теперь следовало обдумать следующий шаг: как достичь независимости, сохранив обретённое богатство, для чего, собственно, только и требовалось, что избавиться от жены.

Относительно способа, то, обдумав следующие возможности: застрелить, ударить по голове, удавить или столкнуть с обрыва — я забраковал всё. Вышеуказанные способы требуют от исполнителя примитивной жестокости, которая, знаете ли, противна моей природе. Я остановил свой выбор на самом цивилизованном способе убийства. Но где достать отравы, не вызвав естественных подозрений?

Убивать мне ещё не приходилось, но я полагал, что на хладнокровное преступление духу у меня достанет. Наблюдать за предсмертной агонией я, разумеется, не собирался.

— Милый, — произнесла Генриетта как-то за завтраком, — а как бы ты отнёсся к тому, чтобы заняться преподаванием?

— Я?!

— У нас в университете осенью открывается семинар по новейшей истории, а преподавателей-гуманитариев не хватает. Все ринулись в естественные науки. Почему-то это считается более респектабельным.

Может, крысиный яд? Нет, парадоксальным образом эта идея представилась мне плебейской.

— Чтобы вести семинар, только и требуется, что степень бакалавра, — продолжала Генриетта, — а она у тебя есть. Представь, как было бы чудесно, если бы мы вместе ездили по утрам на работу!

— Не представляю. У меня ни малейшей склонности к преподаванию. Я предпочитаю учиться, а не учить.

— Но ведь только учиться — эгоистично!

— Это я-то эгоист? — оскорбился я.

— Я не имею в виду конкретно тебя, милый, — поспешила уточнить Генриетта. — Я только хочу сказать, что учиться — это брать, а учить — это отдавать полученное, понимаешь? А, кроме того, учительствуя, ты сможешь почувствовать себя полезным!

— Вот ещё! Терпеть не могу чувствовать себя полезным! Это так заурядно! — По какой-то ассоциации я вспомнил вдруг Ральфа Уинклера. Может, у него найдётся какой-нибудь яд? Мы с ним делили комнату, когда учились в колледже, и он, кажется, специализировался то ли в химии, то ли в чём то подобном.

После завтрака я нашёл в телефонной книге адрес Ральфа и уже через сорок пять минут подкатил к отталкивающе опрятному домику, перед которым расстилалось двадцать пять квадратных футов безупречной лужайки.

Он разлил кофе по чашкам и откинулся на спинку кресла.

— Мы ведь не виделись чёрт знает сколько времени, а?

— Ральф, — я решил брать быка за рога, — знаешь, я подумал, не одолжишь ли мы мне…

— А помнишь… — ностальгически затуманился его взор, — помнишь доброго старого Джилли Стернса?

— Нет. И знаешь, это не обязательно должен быть мышьяк…

— Он умел шевелить ушами, — не унимался Ральф. — Стал антропологом.

Я со вздохом взглянул в окно — и увидел деревья, мне показалось, яблони.

— Это он написал тогда курсовую про аппендикс, — продолжал Ральф.

— Кто?

— Стернс. Науке не известно, в чём предназначение аппендикса, но, по гипотезе Джилли, чтобы отросток не воспалялся, надо уметь шевелить ушами…

— Смотри-ка, ты теперь настоящий садовод, — перебил я.

— Плодовод. У меня пять яблонь, два персика и один орех-пекан. — Он озабоченно нахмурился. — Пекан почему-то никак не желает плодоносить.

— А разве не полагается иметь два ореховых дерева, мужское и женское?

— Мне как-то не приходило в голову… — озадаченно сказал он.