Повелитель мух - Уильям Голдинг

Коленки Саймона больно стукнулись о камень. Дальше он уже двинулся ползком, и скоро он все понял. Путаница веревок открыла ему механику зловещего действа; он увидел белую носовую кость, зубы, цвета тленья. Он увидел, как ремни и брезент держат без жалости бедное тело, не давая ему распасться. Потом снова подул ветер, и тело вскинулось, поклонилось, смрадно дохнуло на Саймона. Саймон снова упал на четвереньки, и его вырвало, вывернуло наизнанку. Потом он взял в руки стропы, высвободил из-под камней и избавил тело от надругательств ветра.

Наконец он отвернулся и посмотрел вниз на берег. Костер на площадке, кажется, погас, во всяком случае, дыма не было. Дальше по берегу, за речушкой, рядом с плоской скалой робкий дымок взбирался в небо. Забыв про мух, Саймон смотрел на этот дымок из-под щитков обеих ладоней. Даже с такого расстояния можно было разглядеть, что почти все, а может, и все мальчики – там. Значит, перебрались – подальше от зверя. Саймон снова глянул на бедную развалину, смердевшую у него под боком. Зверь был безвреден и жуток; об этом надо было скорей сообщить всем. Саймон бросился вниз, у него подкашивались ноги, он заставлял себя идти, но ковылял кое-как.

– Ну, давай купаться, – сказал Ральф, – больше делать нечего.

Хрюша обозревал хмурое небо сквозь покалеченные очки.

– Не нравятся мне тучи эти. Помнишь, как лило, когда мы высадились?

– И опять польет.

Ральф нырнул. У самого берега в бухте играли двое малышей, пытаясь освежиться в брызгах, которые были теплее тела. Хрюша снял очки и, чинно ступив в воду, снова надел. Ральф вынырнул и ртом пустил в него струю.

– Ты лучше не надо. Из-за очок. А то если ты на них попадешь, мне сразу вылазить придется, чтоб их вытереть.

Ральф снова пустил струю и промахнулся. Он засмеялся, ожидая, что Хрюша, как всегда, смирно отступит в скорбном молчании. Но тот вдруг заколотил руками по воде.

– Хватит тебе! – заорал он. – Слышь, что ли?

И в бешенстве плеснул водой Ральфу в лицо.

– Ну, ладно, ладно, – сказал Ральф. – Ты только не бесись.

Хрюша перестал колотить по воде руками.

– У меня голова болит. Хорошо бы похолодало.

– Хорошо бы дождь.

– Хорошо бы домой.

Хрюша снова улегся на пологий песчаный берег. Капли сохли на выдавшемся брюшке. Ральф пустил струю прямо в небо. По скольжению светлой прорехи между туч можно было угадать, куда ползет солнце. Ральф стал на колени в воде и посмотрел кругом.

– А где же все?

Хрюша сел.

– Может, в шалашах лежат.

– Где Эрикисэм?

– И Билл?

Хрюша показал за площадку.

– Они вон туда пошли. К Джеку подались.

– Ну и пусть, – выдавил Ральф. – Мне-то что…

– Это они мяса чтоб покушать…

– И чтоб охотиться, – сказал Ральф жестко, – и дикарей изображать, и лица размалевывать.

Хрюша рыл канавку в песке и не смотрел на Ральфа.

– Может, и нам туда податься?

Ральф быстро глянул на него, и Хрюша покраснел.

– Ну… то есть на всякий случай, чтоб там не вышло чего.

Ральф снова пустил в небо водную струю.

Не доходя до лагеря Джека, еще издали, Ральф и Хрюша услышали шум пира.

Между лесом и берегом, под пальмами, была травянистая полоса. Всего на шаг вниз от нее начинался белый, нанесенный приливами песок, теплый, сухой, гладкий. Еще ниже была скала, она тянулась к лагуне. Под скалой, уже у самой воды, снова был маленький пляж. На скале горел костер, и со свиного мяса жир капал в невидимое пламя. На траве собрались все, кто только был на острове, кроме Саймона, Ральфа и Хрюши, да еще двоих, занятых жаркой. Хохотали, пели, валялись, сидели, стояли – и все держали мясо в руках. Судя по лицам, испачканным жиром, пир подходил к концу, и кое-кто уже прихлебывал воду из кокосовых скорлуп. Еще до начала пира в центр лужайки приволокли большое бревно, и Джек, размалеванный, в венке, теперь сидел на нем, как идол. Перед ним на зеленых листьях были груды мяса и фрукты, а в кокосовых скорлупах – питье.

Хрюша с Ральфом подошли к краю травянистой лужайки; замечая их, мальчики один за другим умолкали, пока не остался только тот, что стоял рядом с Джеком. Наконец и тот умолк, и тогда Джек повернулся. Он смотрел на них. Треск огня был единственным звуком, поднимавшимся над ровным рокотом моря. Ральф отвел от него глаза; Сэм, решив, что это Ральф смотрит на него с укором, нервно хихикнул и сунул в траву обглоданную кость. Ральф неуверенно шагнул, показал на пальму, что-то неслышно шепнул Хрюше; оба хихикнули в точности как Сэм. И Ральф зашагал вперед, высоко выбирая из песка ноги.

Хрюша пытался насвистывать.

Тут мальчики, жарившие мясо, как раз отделили большой кусок и побежали к лужайке. Они наткнулись на Хрюшу, обожгли, и Хрюша взвыл и стал приплясывать. Тотчас Ральфа и всю толпу объединил взрыв веселья. Снова Хрюша сделался общим посмешищем, и, чувствуя себя нормальными, все радостно хохотали.

Джек встал и взмахнул копьем.

– Дать им мяса.

Те, кто держали вертел, дали Ральфу и Хрюше по сочному куску. Они приняли дар, истекая слюной. И стали есть, стоя под медью неба, звенящей о скорой буре.

Снова Джек взмахнул копьем.

– Все наелись досыта?

Мясо еще оставалось, шипело на палках, громоздилось на зеленых тарелках. Жертва собственного желудка, Хрюша швырнул вниз, на берег, обглоданную кость и нагнулся за новым куском.

Джек снова спросил, уже резче:

– Все наелись досыта?

В тоне была угроза, гордость собственника, и мальчики стали глотать не прожевывая. Поняв, что конца этому пока не предвидится, Джек поднялся с бревна, служившего ему троном, и прошествовал к краю травы. Сверху вниз он разглядывал из-за своей краски Ральфа и Хрюшу. Они немного поднялись по песку, и Ральф, обгладывая кость, смотрел на костер. Он подсознательно отмечал, что пламя теперь уже видно на сером свету. Значит, пришел вечер, но красоты и отрады он не принес – только страх.

Джек сказал:

– Подайте мне пить.

Генри подал ему скорлупу, и он отпил из нее, глядя на Хрюшу и Ральфа из-за зубчатого края. Сила покоилась на мышцах его загорелых рук, и власть улеглась ему на плечо, нашептывая в ухо, как обезьяна.

– Всем сесть.

Мальчики рядами уселись перед ним на траве, а Ральф и Хрюша стояли на мягком песке, футом ниже. Джек их не замечал и, склонившись маской к сидящим, ткнул в них копьем:

– Кто желает вступить в мое племя?

Ральф вдруг дернулся, подался вперед, споткнулся. На него оглядывались.

– Я накормил вас, – сказал Джек. – А мои охотники вас защитят от зверя.

Кто желает вступить в мое племя?

– Я главный, – сказал Ральф. – Вы же сами меня выбрали. И мы решили следить за костром. А вы погнались за едой.

– А ты не погнался? – крикнул Джек. – У самого в руках кость!

Ральф залился краской.

– На то вы и охотники. Это ваша работа.

Снова Джек перестал его замечать.

– Кто желает вступить в мое племя, развлечься?

– Я главный, – дрожащим голосом сказал Ральф. – И как же костер? И у меня рог…

– Что-то ты его с собой не захватил, – сказал Джек и оскалился. – Небось там оставил, а? И вообще в этой части острова рог не считается.

Вдруг сверху ударил гром. Уже не прошелся глухо, бабахнул взрывом.

– Рог и тут считается, – сказал Ральф, – и всюду на острове.

– Ну и что из этого? А?

Ральф оглядел ряды. Ни в ком не нашел сочувствия и отвернулся, сконфуженный, потный. Хрюша шептал:

– Костер – это наше спасенье…

– Кто желает вступить в мое племя?

– Я.

– И я.

– И я.

– Я протрублю в рог и созову собрание, – задохнулся Ральф.

– А мы не услышим.

Хрюша тронул Ральфа за руку.

– Пошли. А то худо будет. И мы же ведь покушали уже.

За лесом полыхнула молния и громыхнуло так, что один малыш заплакал.

Посыпались крупные капли, и слышно было, как плюхалась каждая.

– Будет буря, – сказал Ральф, – и дождь, как когда мы высадились. Ну, и кто же, интересно, умница? Где твои укрытия? Как ты без них обойдешься?

Охотники уныло поглядывали в небо, уклоняясь от капель. Все нелепо засуетились. Вспышки стали ярче, гром надрывал уши. Малыши с ревом метались по траве.

Джек спрыгнул на песок.

– Танцевать! Ну! Наш танец!

И, спотыкаясь, пробежал по глубокому песку на голую скалу, где был костер. Между вспышками было темно и страшно; все, голося, побежали за Джеком. Роджер стал свиньей, хрюкнул, напал на Джека, тот увернулся.

Охотники схватили копья, те, кто жарили, – свои вертела, остальные – обгорелые головни. И вот уже все кружили, пели. Роджер исполнял ужас свиньи, малыши прыгали вокруг участников представленья. Небо нависало такой жутью, что Хрюше и Ральфу захотелось влиться в эту обезумевшую компанию. Хотя бы дотронуться до коричневых спин, замыкающих в кольцо, укрощающих ужас.

– Зверя бей! Глотку режь! Выпусти кровь!

Кружение стало ритмичным, взбудораженное пенье остыло, билось ровным пульсом. Роджер был уже не свинья, он был охотник, и середина круга зияла пусто. Кто-то из малышей затеял собственный круг; и пошли круги, круги, будто это множество само по себе способно спасти и выручить. И был слаженный топот, биенье единого организма.