Каменная болезнь. Бестолковая графиня [повести] - Милена Агус

— Вы очень красивый мужчина!

Когда у соседа грустный вид и графиня спрашивает его, что случилось, он пожимает плечами и говорит, что это неважно, вот поднимется в небо на самолете — и все пройдет. Сверху круизные теплоходы на море — как игрушки из дешевого пасхального яйца. Виноградники — как лоскуты с аккуратными стежками наметки. Мол в порту с восьмиугольной платформой на конце — леденец на палочке. Пенный след катера — дымок. Древнее селение Барумини с башнями-нурагами — часовой механизм. Сенокосные луга — пижама в белую полоску.

Однажды графиня ответила, что похожий способ есть и у нее, только она вместо того, чтоб летать на самолете, подходит к стене. И он просиял чудесной улыбкой, и, похоже, ему сразу стало гораздо легче.

Графиня все время в тревоге, ведь жизнь соседа полна опасностей.

— Я за вас беспокоюсь, — говорит она. — Вечно у вас то мотороллер, то лодки, то самолеты, да еще подводная охота.

— Вам больше понравится, если я буду целыми днями дома валяться на кровати?

Теперь сосед часто приглашает графиню покататься на «Веспе», и она рада-радешенька.

После первой их прогулки сосед куда-то торопился и сразу убежал. Графиня весь вечер не могла снять шлем, а дома были только нянюшка и Карлино, которые не знали, как ей помочь, и только хохотали как безумные.

Графине кажется, что прогулка с соседом на «Веспе» очень похожа на то, что люди называют счастьем, и теперь она чувствует себя нормальной женщиной, совсем как те, на кого она раньше только смотрела, стоя на тротуаре, когда они проносились мимо на мотороллерах, обнимая своих мужчин. И ей так нравится ощущать себя такой же, как все.

Но если сосед не подходит к стене, она уже не чувствует себя ни счастливой, ни нормальной, сердце у графини колотится, и она снова начинает подумывать о самоубийстве.

Самое лучшее — утопиться. Она ведь такая неуклюжая и так плохо плавает, что все поверят в несчастный случай. Летом на море, если удается пристроить к кому-нибудь Карлино, она тренируется тонуть. Заплывает подальше и пытается понять, каково это — оказаться посреди темно-синего моря, и смотреть оттуда на берег, людей и сына, таких далеких и маленьких, и думать, что тебя больше нет. Правда, потом ей становится так страшно, что она быстро возвращается обратно: то плывет, то неподвижно лежит на спине, еле шевеля руками. За это время отдыхает. Пока, наконец, мир снова не становится большим.

Недавно сосед окликнул ее через стену.

— Хотел поговорить с вами о Карлино, — сказал он. — Он тут рассказал мне — как умеет, но я все прекрасно понял — что на утреннике в садике все дети будут читать стихи. Все, кроме него. Он стихи читать не может. Монахини хотят, чтобы он просто стоял с розой в руке, как недоразвитый. Мне он таким не кажется. По-моему, у него как раз наоборот — выдающиеся способности. Я знаю, что два раза в неделю он ходит к отцу играть на рояле и знает множество песенок. В садике есть рояль. Он говорил мне, что, когда играет на рояле, ему очень весело, и всё выходит само собой, и совсем не хочется зарничать, — сказал он, подражая Карлино, и улыбнулся, а графиня без ума от улыбки соседа.

— Монахини — они замечательные, просто чудесные, — вступилась графиня, — и делают все для Карлино.

— Так я поговорю с этими чудо-монашками, — предупредил сосед. — Но имейте в виду, я представлюсь вашим родственником. Было бы, конечно, куда лучше, если бы с ними поговорили отец или дядя, но раз они этого не делают…

— Отец Карлино — замечательный человек, но ему некогда, и дядя тоже замечательный, но у него свои проблемы, они с женой никак не могут родить собственного сына.

— Ладно. Пусть так. Вас окружают замечательные люди, просто расчудесные. Поскольку и я, наверное, такой же чудесный и не слишком занят размножением, схожу и поговорю с монахинями.

17

— Ноэми! Ноэми! — кричали из сада бестолковая графиня и Маддалена, чтобы сестра спустилась к ним и посмотрела на чудесным образом распустившиеся цветы — сажали-то они их не в сезон. Но упрямая Ноэми не отвечала. Она вечно твердит, что они сажают всякую ерунду, не стоящую внимания.

Тогда сестры прогулялись по саду, и, хотя для цветов сейчас не лучшее время, хотя Ноэми сад забросила, он все равно великолепен.

Потом они увидели ее, Ноэми, израненную окровавленную птицу, лежащую на груде черепков, и над ней — нянюшку, читающую заупокойные молитвы.

Нянюшка рассказала, что Ноэми ворвалась к ней в комнату, похватала с полок и из коробок коллекцию Элиаса, бросилась с ней в сад и, тарелку за тарелкой, супницу за супницей, расколотила о землю.

Потом бросилась на груду черепков и умерла.

18

Когда нянюшка привезла Элиаса к Ноэми, все рассчитывали на положительный результат. Думали, Бог вознаградил их за заботу о старушке. И наверное, раньше они ошибались, а бестолковая графиня была во всем права, и счастье, которое свалилось на Ноэми, тому подтверждение, и, как знать, может, Маддалена и Сальваторе, которые всегда хорошо относились к нянюшке, тоже получат свою награду и родят ребенка. И добро восторжествует над злом. Но в жизни добро и зло перемешаны, и то одному человеку повезет, то другому, и так до бесконечности.

Ноэми не умерла, а всего лишь поранилась и теперь снова зажила своей прежней жизнью — старой девы. Спокойно сидит себе дома, неряшливо одетая, в разношенных туфлях, и не боится, что внезапно нагрянет Элиас и застанет ее в таком виде. Перед сном она делает подсчеты и строит планы, как выкупить обратно проданные квартиры, а каждое утро выходит во двор и любуется новым фасадом — истинным шедевром. Не нужны ей больше красные платья, она забыла про маски для лица и шелковое белье и не надеется на счастливую встречу на конгрессе, потому что поняла, что не создана для любви. Довольно с нее и того, что она углубляет свои профессиональные знания да привозит мыло, наборы для шитья, расчески, сладости и вина, подаренные администрацией отеля-люкс.

И все же Ноэми уже не такая, как раньше: например, рассказала сестрам, о чем раньше молчала. Объяснила, почему любит нянюшку и ненавидит одновременно.

Сестры ее были тогда слишком маленькие и ничего понять не могли, но она, старшая сестра, видела, что между отцом и няней происходит что-то не то. Почему-то они постоянно оказывались рядом.

Ведь они хорошо помнят отца, он был человек мягкий, спокойный и в каком-то смысле легкомысленный, и, может, и естественно, что маме, постоянно впадавшей в отчаяние, он предпочитал безоблачно веселую нянюшку. Она и правда была весела, ну а при отце прямо вся светилась. Становилась совсем другой, просто не узнать, в экстаз, что ли, впадала. Говорили они о самых обычных вещах, но так, словно за этими словами скрывался какой-то глубокий смысл, понятный только им двоим, и Ноэми охватывал ужас. Особенно, когда они улыбались друг другу и нянюшка неожиданно хорошела, а у нее, маленькой девочки, сердце колотилось, как сумасшедшее.

Вот тогда Ноэми совсем терялась, потому что только она одна это и замечала. Как всегда.

Она могла бы уговорить маму выгнать нянюшку, но не решалась. Без няниной поддержки мама впадала в панику. И потом, никаких доказательств, что папа с няней любовники, не было.

И как же она страдала, когда соседи причитали: «Бедная женщина, всю жизнь на них положила. Такая красивая, и кожа у нее такая белая, черные блестящие волосы, могла бы выйти замуж, был бы у нее свой дом, своя жизнь, свои дети. А так…».

В те чудесные дни, когда нянюшка уезжала в деревню, Ноэми готова была хлопотать по дому, поддерживать порядок и готовить еду, а школьные уроки делать по ночам.

Когда мама умерла, нянюшка поначалу все еще улыбалась, но как-то по-другому, и отец перестал улыбаться ей в ответ — видно, чувствовал, что раньше, когда у него была эта странная жена, которая то и дело сворачивалась клубочком на кровати, и он даже жалел, что женился на ней, все же улыбаться было куда проще. А теперь вот расхотелось. Очень скоро он стал болеть всеми болезнями подряд, и врачи говорили, что это возраст.

Так нянюшка осталась в доме за хозяйку и много лет после смерти отца работала на графинь бесплатно, а чтобы добыть хоть немного денег, убирала квартиры богатых в их квартале. Она собирала по дому вещи, что поприличней, и куда-то с ними уходила и возвращалась с набитыми сумками, всегда пешком, чтобы не тратить деньги на автобус. Готовила невероятные блюда из ничего, вроде нежнейших луковых пудингов или куриных косточек с картошкой. Замешивала муку с водой и пекла блинчики. Она всегда выглядела веселой, не строила из себя жертву, разве что похудела и, когда шла, голова у нее чуть клонилась набок.

При любой возможности она ездила в деревню и привозила горы овощей и фруктов, деревенских кур и сыр с фермы брата, которому и так было нелегко, ведь его сын Элиас в то время учился в лицее — впрочем, Элиас был просто ангел: и отцу помогал, и учился прекрасно, и никогда ничего не требовал. Так нянюшка и вырастила графинь, и, в общем-то, им с ней было совсем неплохо, вот только младшая была одержима манией самоубийства и желанием помочь всем на свете, хотя на самом деле в помощи нуждались как раз они сами.