Открытие колбасы «карри» - Уве Тимм

Уве Тимм

Открытие колбасы «карри»

Хансу Тимму

(1899–1958)

1

Минуло уже добрых двенадцать лет, как я в последний раз ел колбасу «карри» у ларька фрау Брюкер. Ее закусочная находилась в портовом квартале Гамбурга на Гросноймаркт — грязной, мощенной булыжником, подвластной всем ветрам площади. На ней приютились несколько деревьев с взлохмаченными кронами, один писсуар и три торговые палатки — место встречи бомжей, тут же рядом распивавших из пластиковых канистр красное алжирское вино. С запада ее ограждает серо-зеленый застекленный фасад здания какого-то страхового агентства, позади него — церковь Святого Михаила, после полудня ее купол отбрасывает на площадь густую тень. Во время войны этот квартал сильно пострадал от бомбежек. Уцелело всего лишь несколько улиц, на одной из них жила моя тетя, к которой, ребенком, я часто бегал, правда тайком. Запретил отец. Маленькая Москва, так называли эту местность. Рыбацкое поселение тоже было неподалеку.

Спустя годы, наезжая в Гамбург, я всякий раз отправлялся в этот квартал, бродил по его улицам, проходил мимо дома моей тети, которая уже много лет как умерла, чтобы под конец — и это было единственной причиной моих прогулок — поесть колбасы «карри» у прилавка ларька фрау Брюкер.

— Привет, — говорила фрау Брюкер так, словно я был здесь только вчера. — Как всегда — одну?

Она принималась возиться с огромной чугунной сковородой. Время от времени шквалистый ветер забрасывал в лавку мелкий спорый дождь, несмотря на козырек навеса: узкий кусок брезента в серо-зеленых маскировочных пятнах, к тому же дырявый, отчего поверх него пришлось натянуть еще и полиэтиленовую пленку.

— Мои дела тут совсем плохи, — говорила фрау Брюкер, вытаскивая ситечком картошку фри из кипящего масла, она рассказывала о том, кто за последнее время переехал из квартала, кто умер. Всех этих людей, имена которых мне ничего не говорили, либо разбивал паралич, либо они страдали от опоясывающего лишая или избыточного сахара в крови, а то и вовсе покоились на местном Ольсдорфском кладбище. Фрау Брюкер по-прежнему обитала в том же доме, в котором некогда жила и моя тетя. — Вот, погляди! — И она вытягивала руки, медленно поворачивая ладони. Суставы пальцев походили на толстые узелки. — Это подагра. Глаза тоже сдают. Все, на будущий год, — уверяла она, и это повторялось в каждый мой приезд, — закрываю свой ларек, окончательно. — Она брала деревянные щипцы и выуживала из банки огурец собственной засолки. — Ты их очень любил, с самого детства. — Огурец я всегда получал бесплатно. — И как только ты можешь жить в этом Мюнхене?

— Там тоже есть ларьки с едой.

После этого она умолкала ненадолго. Потому что потом, и это тоже являлось частью нашего ритуала, говорила:

— Да-а? Там и колбаса «карри» есть?

— Нет, во всяком случае, не такая вкусная.

— Ишь ты, — усмехалась она и на глазок трусила на горячую сковороду порошок карри, затем нарезала ломтиками телячью колбасу, кромсала как придется белую колбасу и добавляла туда еще и сладкой горчицы. — Теперь уж наверняка продерет. — Она демонстративно передергивалась: «Бр-р-р», плюхала на сковороду кетчуп, все легонько перемешивала, посыпала черным перцем и осторожно перекладывала куски колбасы на бумажную тарелку. — Это настоящая, чем-то напоминает вкус ветра. Поверь мне. Жгучему ветру нужны жгучие приправы.

Ее ларек со снедью действительно стоял на углу площади на самом юру. В том месте, где полиэтиленовая пленка крепилась к стойке, образовалась дыра, и резкие порывы ветра то и дело опрокидывали один из пластмассовых столов в виде рожка для мороженого. За такими рекламными столиками с плоским изображением на них мороженого можно было есть также тефтели и эту, как я уже говорил, единственную в своем роде колбасу «карри».

— Я окончательно прикрываю свою лавочку, решено.

Она говорила так всякий раз, и я был уверен, что в следующем году снова увижу ее. Однако год спустя ее ларек бесследно исчез.

Я перестал заглядывать в этот квартал, можно сказать, даже думать забыл о фрау Брюкер и вспоминал о ней лишь временами, оказавшись в Берлине, Касселе или где-нибудь еще у ларька с горячей едой, а также всякий раз, когда среди знатоков заходил спор о том, где и когда впервые появился рецепт приготовления колбасы «карри». Большинство, нет, практически все ратовали за Берлин конца пятидесятых. Я же отдавал пальму первенства исключительно Гамбургу, и именно фрау Брюкер, отстаивая более раннюю дату ее авторства.

Это большинство вообще сомневалось, что существует некий рецепт колбасы «карри». Да еще придуманный вполне конкретным лицом. Разве он не имеет ту же историю, что мифы, сказки, легенды, предания, над созданием которых трудился не один человек, а многие? Разве существует изобретатель тефтелей? Такие блюда, скорее, достижение целого коллектива. Они пробивали себе дорогу в жизнь постепенно, в соответствии с материальным достатком, как, к примеру, это, вероятно, получилось с тефтелями: оставались куски хлеба и немного мяса, однако надо было хоть как-то набить желудок, вот и пришлось прибегнуть к некоторым ухищрениям и попробовать использовать оба продукта разом, смешав вместе хлеб и мясо. До этого могли додуматься многие, примерно в одно и то же время, в разных местах, что доказывают разные названия: «мясной кругляш», «фрикаделька», «мясная палочка», «заячье ушко», «мясная лепешка».

— Вполне возможно, — говорил я, — но с колбасой «карри» дело обстоит совсем иначе, уже одно название свидетельствует об этом, оно соединяет что-то очень далекое с самым близким, знакомым, карри — с колбасой. Авторство этого соединения, равноценного открытию, принадлежит фрау Брюкер, а приходится оно примерно на середину сороковых годов.

Моя память хранит одно воспоминание: я сижу на кухне у своей тети, в квартире на Брюдерштрассе, и в этой темной кухне, стены которой почти до середины выкрашены масляной краской цвета слоновой кости, сидит и фрау Брюкер, что живет в том же доме на последнем этаже, под самой крышей. Она рассказывает о спекулянтах, грузчиках, моряках, о мелких воришках и ворах, о проститутках и сутенерах, которые приходят к ее ларьку. Вот это были истории! И все всамделишные, непридуманные. Фрау Брюкер утверждала, что причиной тому ее колбаса «карри», она развязывает языки и обостряет чувства.

Так отложилось в моей памяти, и я начал наводить справки. Я расспрашивал о ней родных и знакомых. Фрау Брюкер? Кое-кто еще хорошо помнил ее. И ларек с горячей едой, принадлежавший ей. Но она ли придумала эту колбасу «карри»? И как? Этого никто не мог мне сказать.

Даже моя мать, которая обычно помнила всякую ерунду вплоть до самых мельчайших подробностей, ничего не знала об изобретении рецепта колбасы «карри». Вот над желудевым кофе фрау Брюкер долго колдовала, тогда и такого-то практически не было. Как только она открыла после войны свой ларек, то стала продавать в нем горячий желудевый кофе. Моя мать еще помнила его рецепт: надо собрать желуди, высушить их в духовке, очистить от кожуры, измельчить и поджарить. После этого добавить к желудям обыкновенный суррогатный кофе. Получался терпкий кофейный напиток. Кто долго пил такой кофе, тот, как утверждала мать, постепенно терял вкус. Желудевый кофе дубил язык. Поэтому в голодную зиму 1947 года таким любителям желудевого кофе хлеб с опилками казался на вкус не хуже, чем хлеб из лучшей пшеничной муки.

Потом еще эта известная всем история с ее мужем. Фрау Брюкер была замужем? Да. Но однажды она выставила его за дверь.

Почему?

Этого мать не могла мне сказать.

На другое утро я поехал на Брюдерштрассе. Дом тем временем отремонтировали. Как я и предполагал, фамилия фрау Брюкер на доске с кнопками звонков не значилась. Истертые деревянные ступени лестницы заменены на новые, обитые по краю латунными полосками, свет на лестничной клетке горел ярко и не гас до тех пор, пока я не добрался до верхнего этажа. Раньше его хватало всего на тридцать шесть ступенек. Детьми мы соревновались, кто за это время сумеет добраться до самого последнего этажа, где жила фрау Брюкер.

Я шел по улицам квартала, узким, без единого деревца. Прежде здесь жили рабочие порта и верфи. Дома постепенно отреставрировали и, поскольку центр города совсем недалеко, переоборудовали старые квартиры в роскошные апартаменты. На месте прежних молочных, галантерейных лавок и бакалейных магазинов открылись бутики, салоны красоты и художественные галереи.

Остался лишь маленький магазинчик бумажных товаров господина Цверга. В небольшой витрине среди покрытых пылью сигарет, сигарок и коробок с сигарами обращал на себя внимание мужской манекен в тропическом шлеме, с длинной трубкой в руке.