Чрезвычайные происшествия на советском флоте - Николай Черкашин

— Вы правду говорите? Вы меня не обманываете?!

— Ну что вы! Он страшно беспокоится о вас и просил сообщить в Ленинград.

— Как он?

— Всё нормально. Приезжайте. Вас всюду пропустят.

Юлька моя, первоклашка, в крик: «Мамочка, только возьми меня к папке, я буду слушаться!». В юбку вцепилась, не оторвать. Схватила обоих — и в аэропорт…

В Пулково встретила Любу, жену Смирнова, штурмана. Подошла к ней, смотрим друг дружке в глаза. Боимся спросить. Она первая решилась: «Что с Сашей?» — «В госпитале». — «Мне сказали, что мой тоже там, но в тяжёлом состоянии». — «Не переживай! Главное, что жив, а там выходят». Откуда я могла знать, что Миша Смирнов погиб вместе с лодкой? Потом рассказывали, что он до последних секунд помогал вытаскивать плотик, а когда лодка пошла вниз, ухватился за носовой руль глубины, улыбнулся на прощанье и ушёл в пучину. Высокий, крепкий, светловолосый и очень добрый к людям.

Люба летела со свекровью и двумя сынишками, Толиком и Витюхой (одному — пять, другому — четыре). В аэропорту она была с восьми утра и смогла достать билет только на наш рейс. Летели вместе.

В Мурманске лейтенант со списком в руке выкрикивал: «Кто едет в Западную Лицу?» — «Мы». — «Вы по телеграмме?» — «Да». Что за телеграмма, я не знала. Нас посадили в спецавтобус и повезли в военный городок Оставила детей у друзей и побежала в ДОФ узнавать, как можно попасть к Саше. «Вас к нему сейчас не пустят. Он в особом состоянии. Когда разрешат врачи, отсюда пойдёт специальный автобус. Так что запишитесь на поездку…»

Тут увидела Любу. Ей уже сказали, что Миша погиб. Она держалась хорошо: шла прямая, строгая… Я не выдержала, ткнулась ей носом в плечо, зарыдала. Она меня обняла и тихо так говорит. «Вы счастливые. Не надо, Верочка, не надо». Она ещё меня утешала. Только один раз простонала: «Ну почему?!» И всё повторяла: «Ну как же так? Ну как же так?..»

Перед походом мы собирались прийти на пирс и вместе встретить ребят. Хотели лодку посмотреть. Ведь ни разу не видели, какая она. Так и не получилось.

Потом, когда в ДОФе поставили гробы и портреты, я купила сорок две гвоздики и каждому поклонилась…

2. Пожар под водой

Подводники никогда не бравировали опасностью своей службы. Это считалось само собой разумеющимся. Средства же массовой информации предпочитали рассказывать широкой публике о том, как уютно чувствуют себя покорители глубин в зонах отдыха — с канарейками, искусственной травой и бассейнами.

Кто-то из писателей, впервые спустившихся в подводную лодку, заметил: «Логично носить часы в кармане, но жить в часовом механизме противоестественно». Для приближения к истине надо было бы добавить — в часовом механизме бомбы замедленного действия. Современная атомарина — это узилище чудовищных энергий — электрических, ядерных, тепловых, химических, заключённых в тесную броню прочного корпуса. Никому не придёт в голову размещать пороховой погреб в бензоскладе. Но именно так, с такой степенью пожаровзрывоопасности, устроены подводные лодки, где кислород в убийственном соседстве с маслом, электрощиты — с солёной водой, регенерация — с соляром. И это не от недомыслия, а от жестокой военной необходимости плавать под водой быстро, скрытно, грозно. В этом жизнеопасном пространстве, выгороженном в жизнеопасной среде, подводники вынуждены жить так, как живут солдаты на передовой, — смерть в любую секунду. Даже если лодка стоит у причала, она всё равно «зона повышенной опасности».

Повторю свою давнюю мысль: подводник не ходит в штыковую атаку и никогда не видит противника в лицо. Но он в любую секунду готов схватиться врукопашную с взбесившейся от боевой раны машиной, с беспощадным в слепой ярости робота агрегатом — мечущим электромолнии, бьющим струями кипящего масла, крутого пара, огня… Этот враг не берёт в плен. Он не знает ни выгоды, ни милосердия. Его не остановит победа. У него нет инстинкта самосохранения. Он бездушен, безумен и готов погибнуть вместе со своей жертвой…

Здесь, на пирсе, я попросил командира стоящей рядом атомной подводной лодки показать кормовой отсек, устроенный примерно так же, как на погибшем корабле… Молодцеватый кавторанг Геннадий Барышков, товарищ взятого морем Евгения Ванина, любезно предложил спуститься в глубокий стальной колодец входного трапа. Путь вниз пролегал сквозь объёмистую капсулу всплывающей спасательной камеры (ВСК). Я пробирался вслед за командиром в зарослях стальных корневищ, ныряя в норы межотсечных людопроводов, шлюзовых тамбуров, люков. В этом стальном чреве человек, протискивающийся, пригибающийся, извивающийся, выглядит как некий червячок, забравшийся внутрь исполинского машинного организма, который живёт своей собственной, никому не подвластной жизнью. Строго по часам необитаемые кормовые отсеки посещают своего рода дозорные, «бродячая вахта» — на языке лодочных остряков.

Любой пожарный инспектор, из тех, кто жучит жильцов за загромождённые лестницы, сошёл бы здесь с ума при виде того, как загромождены огнеопасной техникой отсеки и в какой тесноте, в каком неудобстве должны тушить подводники свои объёмные пожары.

У них всё, как у людей: и врождённые пороки, и надрывы от перегрузок. На взгляд большинства моих сотоварищей-подводников, роковыми для погибшей атомарины оказались именно врождённые пороки. О самом главном из них — чуть позже.

Известно, что ахиллесова пята всех типов подводных лодок (и дизельных, и атомных) — распредщиты, которые «коротят» чаще всего прочего электрооборудования. С них-то и начинаются подводные и надводные пожары. Корабли горят на всех флотах мира. Увы, это неизбежная дань Молоху технического прогресса, жертвенная плата за огромную энергонасыщенность современных кораблей, за чудовищную ударную, огневую мощь. Горят авианосцы и пассажирские лайнеры, крейсера и танкеры, атомарины и дизельные подлодки… Горят каждый год, а то и каждый месяц, если брать мировую статистику.

Противоборство огня и средств тушения в точности копирует диалектику брони и снаряда. «Дурная бесконечность», как определил бы её Гегель, ибо война «льда и пламени» идёт с переменным успехом и никогда не завершится вечной победой. Современный корабль есть оружие обоюдоострое, опасное не только для врага, но в немалой степени и для того, кто им владеет. Моряки, однако, никогда не были фаталистами. По воле волн плыли лишь их трупы, но не они сами. Бороться со стихиями (в том числе и огненной) всегда было профессиональной обязанностью мореплавателя, его уделом, его судьбой. Сегодня есть корабли, на которых арсенал средств борьбы с огнём не уступает по разнообразию и количеству боевому вооружению. Это спринклеры и огнетушители всевозможных зарядов, системы затопления и орошения, химическое и пенное тушение. Увы, порой и вся пожарная рать не в силах справиться с буйством огня. И всё же каждый командир, получив доклад о пожаре, исходит из того, что шансы на успех есть всегда, игра стоит свеч, и очаг возгорания может быть задушен в самом начале, на худой конец локализован. К пожарам, к возможности таких несчастий моряки, если не сказать, что привыкли, то, во всяком случае, психологически готовы. Отчасти поэтому большая часть корабельных пожаров тушится без жертв. Другое дело, что развитие любого пожара непредсказуемо. Дорогу пламени прокладывает не только горючий материал, но и игра случая, стечение обстоятельств: пожар пожару рознь, ни один не повторяет коварство другого. Пожар же на «Комсомольце» и вовсе небывалый. Он уникален, поскольку уникальна и сама атомарина: титановый корпус, большая глубоководность плавания… Давление воздуха, вырвавшегося из повреждённой системы продувания балластных цистерн, было намного выше, чем на всех остальных менее глубоководных лодках. Да и само повреждение трубопровода ВВД (воздух высокого давления) вольтовой дугой короткого замыкания (есть такая версия) — редчайшее обстоятельство, которое немедленно наложилось на «врождённый порок» корабля: масляная система при остановке гребного вала не герметизировалась по отсекам. Поэтому буря, вырвавшаяся из баллонов воздуха сверхвысокого давления, тут же «выстрелила» горящее масло в смежный — шестой — отсек, где мичман Колотилин принял огнемётную струю за выброс гидравлики. Впрочем, ошибка эта не имела для него уже никакого значения…

Можно ли было избежать этого «врождённого порока»?

Недавний командир стратегического ракетного подводного атомохода капитан 1-го ранга Э. Рыбаков рассказывал, как после первых выходов нового корабля в море он и его коллеги составили объёмистый список замечаний по обнаруженным недостаткам различных систем с предложениями по улучшению их на строящихся лодках этой серии. Список передали в ведущее КБ. И что же? Ничего не изменилось. Ответ по своему смыслу сводился к удручающей сентенции: «Берите то, что есть». Диктат судостроительной монополии здесь столь же вредоносен, как и диктат всех остальных безальтернативных фирм.