Игра на понижение - Михаил Луговой

Евгений пожалел, что вид на восток закрыт корпусом их корабля. С многометровой высоты громадная чаша газоотводного лотка, до краев полная серебристым туманом, должна была выглядеть красиво.

Бортинженер с энергетиком остались внизу. Кормовой люк экипажа, ведущий через тамбур в переходный отсек со скафандрами, примыкающий к кормовой рубке, откуда велось управление реактором и главным двигателем, находился гораздо ниже, на высоте всего пятнадцати метров. Пилоты же прошли в главную. Пока командир экипажа вполголоса переговаривался с инженерами стартового расчета, Евгений устроился в своем кресле-коконе и запустил вспомогательные системы. Поверх пульта с допотопными аварийными экранами в воздухе повисли окошки индикации предполетной готовности. Прогнав обычный стартовый тест, второй пилот обратился к командиру:

– Кэп, предполетная готовность запущена, отсчет идет.

Командир экипажа, кивнув согласно, что-то буркнул в ответ. Евгений поразился. Чтобы Омид Танвир, космонавт с тридцатилетним стажем, при нахождении на борту не проартикулировал свои действия громко и четко, так, чтобы их без ошибок записала система объективного контроля? Такого просто не могло быть, с командиром явно творилось что-то неладное.

Но рассуждать было некогда, и он связался с пассажирским отсеком.

– Привет, солнышко! Как там твои опоздавшие?

Алина подняла глаза на камеру.

– Я не солнышко, я принцесса, – строго возразила она. – У меня все нормально, инструктаж проведен. Сейчас сама устроюсь и доложу по форме.

– А чего такая грустная?

– Я не грустная, я сонная. Сильвию к полету из-за насморка не допустили, а я из-за этого в Москву не успеваю.

– Зато ты летишь с самым лучшим экипажем. Попроси дядю Танвира, он ради тебя на Байконур сядет. Тогда успеешь! – засмеялся Евгений.

– Иди уж… Остряк-самоучка!

– Осмелюсь напомнить, что ваше высочество обещало взять своего верного рыцаря беситься в караоке на «Армстронге».

– Мое высочество все по-о-омнит, – протянула девушка, – так что иди, чисти латы и запихивай в амортизатор коня.

– Есть, мэм!

Выглянув из кокона, Евгений обнаружил, что старший стартового расчета уже закончил и протягивает ему контрольный жетон.

– Удачного полета, Юджин!

– Спасибо, Тони.

Пожав протянутую ему руку, Евгений бросил жетон в приемник и, проследив, как закрываются и герметизируются сначала входной люк главной рубки, а потом и внешний, откинулся на спинку своего кокона. Сигналы запоров кормового люка тоже горели успокаивающим зеленым светом.

– Второй пилот осмотр закончил, – доложил он. – Пассажиры в порядке, люки закрыты и загерметизированы, сигнал ДОГов в норме.

– Квитирую, – раздалось в наушниках командирским голосом. Потом, после паузы: – Дженя, проверь наличие посторонних на борту.

Второй пилот удивился, но виду не подал. Вместо этого он запустил систему слежения во внутренних помещениях, ориентировав ее на поиск людей, не вписанных в расписание полета. Секунд через тридцать система закончила работу, не обнаружив на корабле посторонних лиц.

– Система подтверждает: посторонних на борту нет, – доложил он.

– Принято, – буркнул командир и почти сразу же без перерыва продолжил: – Центральная, я «Быковский», тесты по всем параметрам пройдены успешно. К поднятию мощности реактора и пуску лазеров разогрева готовы.

– По нашей команде, Омид, – резким голосом откликнулся командир расчета.

Стартовое окно длилось около пятнадцати минут, но координатор ждал доклада от начальника контрольной смены, ответственного за то, чтобы на пусковом столе и в его окрестностях никого не осталось. И через минуту получил подтверждение.

– Ключ на старт!

Никаких ключей на современных пультах не имелось, но команда, изобретенная на заре космонавтики, и сейчас имела то же самое значение: включение автоматики запуска. На экране побежали к нулю цифры обратного отсчета. В наушниках затараторило несколько голосов:

– Протяжка один пошла!

– Мощность реактора предварительная!

– Разогрев на режиме!

– Есть пуск рабочего тела!

Девять тысяч тонн лунного парома задрожали мелкой дрожью. Адская топка термоядерного котла выделяла энергию в виде СВЧ-излучения. Малая ее часть использовалась на плавление квазиполимера. При обычной температуре напоминая густой гель, он распадался, выделяя миллионы литров водорода. Резко возрастающее давление гнало газ в каналы двигателей, где он попадал в лучи лазеров разогрева, приобретая температуру в две тысячи градусов. Будь в каналах и дюзах воздух, взрыв разрушил бы корабль на старте, но двигатель несколько часов промывался сначала углекислотой, потом парами азота, и следов кислорода там не осталось. Иное дело снаружи. Раскаленный водородный поток в газоотводном лотке смешивается с атмосферным воздухом, и над котлованом встает огромный, в три раза выше корабля огненный факел. Водород горит почти бесцветным пламенем, только ближе к краям переходящим в голубой цвет. Хорошо, что паром повернут к этому буйству пламени огнеупорным брюхом, способным выдержать любой нагрев.

– Дренаж! На режиме!

– Протяжка два пошла!

И, наконец:

– Земля – борт!

Там, снаружи, огромные фермы стартовых конструкций по намертво вделанным в бетон стартового стола рельсам откатываются назад. Набирают приличную скорость, на ходу окутываясь белым облаком пены, спасающей их от буйства температур. С этого момента запуск остановить уже нельзя. Даже если выключить двигатели, махина парома просто завалится в газоотвод.

– Есть полная мощность!

Газовый факел достигает предельной высоты, потом начинает уменьшаться. Точнее, это макушка пришедшего в движение корабля всплывает вверх.

– Подтверждаю отрыв!

Голос командира подчеркнуто сух. Радоваться можно будет после выхода на орбиту, а сейчас самая тяжелая часть полета: паром протискивается через плотные слои атмосферы, и рев работающих на пределе двигателей, терпимый внутри корпуса, снаружи способен убить любое живое существо, оказавшееся неподалеку. Пока масса корабля еще максимальна, а выбрасываемый из дюз водород не успевает сгорать целиком. Возле поверхности желательно выбросить его как можно меньше, чтобы избежать появления взрывоопасных концентраций. Это значит, что скорость истечения и температура истекающего газа близки к предельным, а объем, наоборот, минимален. Трех тонн раскаленного водорода в секунду едва хватает для того, чтобы уносить выделяющееся в стартовых лазерах тепло, и те сейчас работают в самом нагруженном режиме.

Термоядерные реакторы, водород в качестве рабочего тела и, главное, квазиполимер, дающий возможность упаковать огромное количество этого газа в сравнительно небольшом объеме, позволяют взлетать с Земли одноступенчатым кораблям практически любого размера. Но взлетная масса парома ограничена девятью тысячами тонн. При бо́льших размерах акустические нагрузки на среду становятся недопустимыми. Но больше и не нужно: к Луне паром тащит пятьсот тонн полезного груза, имея на борту достаточное количество рабочего тела для возвращения.

– Тридцать секунд, полет нормальный! – слышится голос диспетчера. – Разворот по вращению!

– Принято, – коротко откликается командир.

Паром заметно наклоняется к юго-востоку, ложась на азимут стрельбы и опираясь плоским брюхом на пока еще плотный воздух.

– Есть ноль девяносто пять! – докладывает Евгений, следящий за скоростью.

– Квитирую. Двигатель во второй режим!

Рев двигателей немного стихает. Одновременно ослабевает и так небольшая перегрузка. Скорость парома стабилизируется на уровне чуть ниже скорости звука. В таком режиме корабль чуть более чем за две минуты преодолевает сотню километров до берега моря, понемногу набирая высоту. Полторы тонны горячего водорода, ежесекундно выбрасываемые из его сопел, повисают вдоль траектории длинной огненной змеей. Две с половиной тысячи тонн перегретого водяного пара, попадающие при этом в атмосферу, быстро охлаждаются и выпадают на землю еще довольно горячим дождем. Двадцать лет регулярных запусков привели к тому, что «шестьдесят кипящих миль» азимута стрельбы до самого морского берега даже на снимках из космоса имеют совершенно отличный от окружающей местности цвет.

– К переходу на плазму готов, – напоминает командиру второй пилот, не слыша на этот счет прямого приказа.

Командир не отвечает.

– Подтверждаю пересечение береговой черты, – в голосе диспетчера чувствуется напряжение. Красный огонек на контрольной панели в такт его словам меняется на желтый, показывая, что наземные службы перешли на лазерную связь с бортом через орбитальный ретранслятор. – Доложите о готовности перейти в третий режим!

Танвир продолжает молчать.

– Командир…! – прорезается в наушниках голос Поля.