Не вернуться никогда - Олег Верещагин

— А пока — пойдём-ка искупаемся, — предложил Вадим. — Времени — увидеть мир — у нас и вправду будет достаточно.

Сбылась мечта Йохаллы. Высланный вперёд отряд наткнулся на лежащий на берегу широкой реки город — центр урхана. Город поразил ратэстов размерами… едва ли они поверили бы, скажи им кто-нибудь, что этот город по меркам Хана Гаар совсем невелик…

Когда кэйвингу принесли эту весть, он, не сдержавшись, в восторге швырнул в небо шлем и тут же приказал дружине выступать, а остальным сниматься и идти следом, соблюдая походный порядок. Потом сам отправился седлать своего коня…

…Сийбэрэ подошёл к кэйвингу, когда тот закреплял конскую маску. Услышав шаги, Йохалла повернулся и кивнул — лицо кэйвинга выглядело неожиданно усталым.

— Я вижу, не слишком-то ты радуешься исполнению своей мечта, — сказал старый атрапан. Кэйвинг пожал плечами:

— Нет, меня смутило другое. Я сегодня видел самого себя.

Лицо атрапана осталось неподвижным, но глаза встревожено расширились:

— Самого себя?

— Да, — засмеялся кэйвинг, но — невесело засмеялся. — До сих пор я думал, что такое возможно только в кружке с пивом… но сегодня утром я проснулся и увидел самого себя у коновязи. Я… он стоял и смотрел на меня.

— Вот как… — не отводя взгляда от Йохаллы, сказал Сийбэрэ непонятным тоном. Кэйвинг огляделся и очень тихо спросил:

— Скажи… это мой фоэт?[2]

Атрапан на секунду прикрыл глаза. Потом открыл их и сказал:

— Да. И я боюсь, Халлэ, — он назвал кэйвинга так, как называл, когда учил его — мальчишку! — мудрости предков.

— Ты? — улыбнулся Йохалла и, вновь повернувшись к коню, занялся маской. Через плечо сказал: — Но чего ты боишься? Это мой фоэт. А я удачлив и готов поспорить с судьбой.

— Я боюсь не за тебя — за всех, — вздохнул атрапан. — Будь осторожен, кэйвинг. Будь очень осторожен. Помни, что низкие и трусливые почти всегда изощрены в обмане и грязной хитрости.

— Мне ещё не встречался никто, способный перехитрить меч, — самоуверенно заявил Йохалла, — особенно если всадить его поглубже и пару раз повернуть! — он вскочил в седло и тронул бока коня шпорами: — Вперёд, мой ветер!

Выстроившись клином, дружина ждала. Город располагался за грядой плоских холмов, поросших лесом. Кэйвинг уже выслал вперёд разведку и ждал её результатов. Йохалла понимал, что его сила — во внезапности. Взять настоящую крепости штурмом или измором он бы не смог. Просто не хватило бы людей.

— Скачут! — выкрикнул кто-то. От холмов, пригибаясь к гривам, мчались трое всадников.

— Ворота открыты, кэйвинг! — прокричал передний, осаживая коня. — Клянусь топором Дьяуса, они не хотят сражаться — над городом флаги, толпы народа на улицах!

Дружина притихла в некотором разочаровании — все уже настроились на хорошую драку. Но Йохалла, повернувшись к своим, гордо сказал:

— Ну что? Если не сокровища, то славу-то мы уже получили! Они сами открыли нам ворота! Вперёд, ратэсты! Вайу!

Как ни старались анласы держаться холодно-надменно — им это не удалось. Да и то сказать — город поразил бы и более искушённых в таких делах людей! Каменные дома, заполненные пышно одетыми людьми площади и улицы, мощёные камнем, роскошь и богатство изумляли. Со своей стороны, горожане, спешно сошедшиеся из своих домов, смотрели на могучих людей, сидящих на огромных конях, со страхом и любопытством.

У ворот к дружине пристроилась полусотня конных латников. Но кому угодно было понятно, что это лишь эскорт — двести ратэстов смели бы, случись что, эту полусотню, как пыль.

Йохалла ехал впереди под баннортом с туром. Его сопровождал высланный вперёд жирный царедворец верхом на мерине, то и дело вытиравший лысую голову большим платком. От жирного нестерпимо на взгляд кэйвинга разило немытым телом и какими-то благовониями.

Вадим и Ротбирт ехали в середине строя, с молодым любопытством глядя по сторонам. Ротбирт пикой подцепил с подноса уличного торговца булку — и друзья, разломив её, жевали ещё тёплый хлеб и обсуждали увиденное.

— Они поклоняются кракену, — Ротбирт сплюнул, — тут всюду его изображения.

— А как люди на окраинах живут, видел? — Вадим зло фыркнул. — У нас свиней в таком дерьме не держат.

— У них нет мужества, — презрительно сказал Ротбирт. — Любой анлас уже давно добился бы себе лучшей доли мечом. Эти заслужили свою жизнь!

— Как орут-то… — поморщился Вадим. — Интересно, о чём?

— А не всё ли равно? — хмыкнул Ротбирт. — Как они могут приветствовать тех, кто пришёл к ним с оружием?.. Пугнём их?

— Йохалла не похвалит, — удержал друга Вадим, с интересом посматривая на девушек, тут и там стоявших в толпе. Они были вроде бы и неплохи — в цветных нарядах, высоких рогатых шапках, с золотом в мелких косах, улыбчивые — но при взгляде на них сердце не отзывалось.

Лязгающая сталью змея отряда входила на огромную центральную площадь, окружённую пирамидальными зданиями с плоской верхушкой. На каждой ступеньке длинных лестниц стояли и слаженно пели мальчики в длинных оранжевых одеяниях. На вершинах пирамид горел огонь, который окружали какие-то люди — вероятно, жрецы.

С вершины самой большой пирамиды взревел по-звериному огромный гонг с изображением кракена, которого, как уже успели объяснить местные, звали Чинги-Мэнгу. Народ на площади пал на колени и распластался по земле. Всадники эскорта склонились на конские гривы.

Анласы насмешливо заозирались. Их колонна остановилась, смешавшись — пати окружили кэйвинга, остальные рассыпались в стороны. Всё окружающее вызывало у них двойное чувство — восхищение и недоумение. Неужели это — здания для богов? Но ведь боги сказали, что лучше не жертвовать вовсе, чем жертвовать слишком много! Неужели Чинги-Мэнгу можно купить сладкими песнопениями и постройкой в его честь этих пирамид? В этом городе люди задыхаются от тесноты — наверное, так же тесно и душно тут и их богам. То ли дело — простор и свежесть рощ, где богам так же хорошо, как людям в лесах…

Гонг закричал второй раз. По вымощенной алым гранитом улице — как раз напротив строя анласов — появилась медленно шествующая пышная процессия. Между двумя рядами конных латников в вызолоченных доспехах дюжие рабы несли паланкин из алого с золотой отделкой шёлка. Следом шли толстые лысые люди в пышной одежде, которым совершенно не шли широкие сабли на плечах. Потом вообще трудно было кого-либо выделить в движущейся куче тканей и драгоценностей, при виде которой просто рябило в глазах.

Паланкин опустился. Узкая смуглая рука откинула занавеску, и, чуть пригнувшись, из недр драгоценной коробочки вышла высокая — по здешним меркам — молодая женщина. Огромное количество наложенной косметики не могло испортить впечатления от непривычного, но всё-таки красивого лица. Улыбнувшись алыми губами, она величественным жестом протянула руку вперёд, к анласам — и заговорила.

— Сююуджи Юргул приветствует тебя, вождь пришельцев — и всех твоих воинов. Она рада видеть вас в урхане, и это большая честь…

— А она ничего, клянусь волосами дев ветра, — сказал кто-то из пати.

— Заткнись, — Йохалла ловко соскочил с коня и, подойдя к паланкину, чуть наклонил голову. — Переводи, лысый, раз уж откуда-то знаешь наш язык… Мы тоже рады побывать в вашем гостеприимном городе. Я даю слово, что никому из твоих подданных, правительница Юргул, не будет причинено обиды. Но у меня за городом ещё пять тысяч человек и скот.

— Твоих людей и животных накормят, — поспешно перевёл ответ лысый. — А тебя и твоих ближних людей правительница просит пожаловать к себе во дворец. Сегодня вечером там будет пир в честь гостей — в честь вас, господин!

Вадим, если честно, и представить себе не мог, что можно без современной техники соорудить такой громадный зал — нет, залище. Потолок скорей напоминал небо и даже расписан был звёздами и светилами, но вместо небосвода они располагались всё на том же божестве — казалось, кракен заполнил собой всю Вселенную. А нарисован он был так жутко, что Вадиму, по правде сказать, стало не по себе и он специально заставил себя смотреть на потолок довольно долго.

— Чего ты туда уставился? — толкнул его в бок Ротбирт. — Садись давай! Посмотри, вот это столы!

Скамей или табуретов у низких столов не было. Садились, скрестив ноги — вполне привычно для анласов, но Вадим про себя чертыхнулся насчёт местных обычаев. Воины снимали шлемы, клали рядом мечи. Кто-то заехал в ухо слуге, попытавшемуся взять топор. Кое-кто ставил на стол жуткие чаши из человеческих черепов, оправленных в золото и серебро — хангары заперешёптывались, подталкивая друг друга и кося глазами.

Столы, надо сказать, буквально ломились от кушаний и кувшинов с напитками — большинство из того, что здесь стояло, анласам было незнакомо… пахло слишком остро или слишком странно. Вдоль стен под тройными факелами золочёными истуканами замерли латные воины. На возвышении у стены играл огромный оркестр — музыка была дикой и непривычной, какой-то диссонансно-завывающей. Среди столов шныряли расторопные слуги с огромными подносами.