Заказ на олигарха - Владимир Гриньков

Листок бумаги он нашел в той же самой книге с бандитскими физиономиями на обложке – при прошлом обыске Китайгородцев обнаружил там спрятанный Петей список уродов, которых Петя ненавидел. Шестьдесят два человека, как помнилось Китайгородцеву. А сейчас – страничка текста, набранного на компьютере. Даже подпись – Swiss’да – набрана компьютерным шрифтом. Никаких рукописных добавлений или пометок.

Чтобы не терять времени, Китайгородцев, не читая, переснял текст цифровым фотоаппаратом, а бумажный листок вернул на место.

«Давай с тобой договоримся: ты будешь возвращать мне все письма, которые я тебе пишу. Это для конспирации, чтобы никаким уродам в руки не досталось. Ты напишешь мне ответ, будешь прятать его в наш тайник, и это мое письмо положи в тайник тоже.

Ты правильно понял, что главный урод – это твой отец. Когда отец бросает своего ребенка – он преступник. Только других преступников в тюрьму сажают и даже расстреливают, а эти живут в свое удовольствие, и ничего им за это не делается. У меня тоже был такой отец. Сначала все было хорошо и он жил с нами. Со мной и с мамой. У меня были игрушки, какие хочешь, и мобилка самая крутая, а еще мы все жили в большом доме за городом, и у нас было много всяких домработников и домработниц, а еще охранники с пистолетами, и это было круто, потому что мне в школе все завидовали. Но отец, значит, не любил меня, если он нас бросил, и мне сразу стало плохо. Теперь мы с мамой живем в квартире, там тесно, и во дворе у нас уроды всякие, и это все из-за отца, потому что это он нас бросил. Теперь уроды, какие прятались, все повылезали. Они мне мстят за то, что раньше у меня все было и они тогда мне завидовали, а теперь назло мне говорят, что так мне и надо. Отец хотел мне доказать, что он меня любит, и брал к себе на лето в дом, я там могла кататься на крутых машинах и на великах крутых, но это все туфта, потому что раньше оно было мое всегда, а сейчас, получается, только дают попользоваться, а потом, когда я снова уеду в свою уродскую квартиру, у меня там ничего этого не будет. Отец думал, что я дура и что я ничего не понимаю, что можно меня бросить и все крутые вещи себе оставить, а у меня чтобы не было этого всего, а я знаю, что тоже имею на это право. Если я отцу подчинилась, если я ему поверила, то я, когда вырасту и стану взрослая, буду, как все эти уроды в нашем дворе. Я рожу сопливых детей, буду жрать растворимый суп из пакетиков, буду за пятьсот или пускай даже за тысячу пятьсот рублей каждый день ездить на работу на троллейбусе, и у меня никогда не будет денег, чтобы поехать в Диснейленд или даже мобилку крутую купить. А уроды эти все вокруг будут надо мной смеяться только. А они не имеют права. Потому что это они уроды, а я не урод. Я крутая. Я не маленькая. Я все понимаю. И я всем хочу доказать. Только крутой имеет право! А уроды не имеют!

Я пока больше не пишу. Я тебе только потому пишу, что поняла, что мы с тобой похожи. Хотя я еще не знаю. Может, ты вовсе не такой. Может, я ошиблась. По компу не поймешь, в компе все крутые на словах. Я вот однажды взяла спичку, зажгла, а потом пальцами ее потушила. Было больно, а я не плакала. Вот так. Ты мне напиши. Письмо оставь на том же месте в понедельник вечером. Swiss’да».

Понедельник – это завтра. А пальцы на левой руке у Пети Проскурова обожжены, Китайгородцев обратил внимание сегодня.

В понедельник, во второй половине дня, Петя Проскуров разыскал Китайгородцева и объявил ему:

– Надо съездить в Москву.

– Куда? – изобразил неосведомленность Китайгородцев.

– Где мы с тобою были. Где Отрадное, там недалеко.

В другое время Китайгородцев отказался бы, возможно, сославшись на занятость – но не теперь.

– Быстро обернемся? – осведомился с озабоченным видом.

– Туда – обратно.

– Машину неприметную берем?

– Угу.

Приехали на уже знакомую Китайгородцеву площадку техосмотра, где по случаю понедельника было безлюдно. Петя скрылся за постройкой и очень скоро вернулся. Руки были пусты, но под одеждой у него что-то предательски топорщилось. Письмо он там прятал, не иначе. Китайгородцев вполне правдоподобно изобразил равнодушие.

– Едем? – спросил невозмутимо.

– Ага! – сказал вспотевший от волнения мальчишка и нервным жестом поправил под одеждой свою добычу.

Точно, письмо.

Почитаем.

Нам интересно.

«Я, когда первое письмо прятала, я подумала, что мы с тобой, как шпионы. Вокруг одни уроды и опасно, а мы с тобой прячемся и делаем вид, что мы, как они, а на самом деле мы другие. Мы крутые.

Я тебе еще забыла написать про отца. Про своего. Еще он делал вид, что он меня любит, когда он на лето брал меня к себе. Ну мы же родные типа. Получалось, что как собачку – взял меня к себе, когда захотел, косточку дал, радуйся, собачка, а потом надоела и тогда снова уезжай в свою конуру. А я ему не собака. Я ему живой человек. А он не понимает этого. Он маму не любил и меня тоже. Он маму, получается, тоже когда-то взял к себе, на ней женился, когда захотел, а когда расхотел, он ее выгнал. А мама тоже не собака. Он урод, и это навсегда, до самой смерти.

Я с мамой живу хорошо. Я раньше думала, она меня не любит, а она меня, оказывается, любит. Это она из-за урода этого плакала, и ей было не до меня. А я ее спросила, она меня любит или нет. Она тогда заплакала и сказала, что точно любит. А я ей сказала, что не плачь и что давай лучше вместе куда-нибудь поедем. И мы поехали с ней в Диснейленд, который был во Франции. Я там на всех аттракционах покаталась и мама тоже, и нам было очень хорошо. Еще мы сделали фотки. Я их показала уродам с нашего двора, а они спрашивают, а это где. А я им говорю, что в Диснейленде типа. Они потухли сразу, потому что поняли, какие они уроды, и снова меня зауважали. Теперь я могу говорить им все, что хочу, и они меня слушают. Потому что мы с мамой скоро снова едем в Диснейленд, только в другой уже, в Америке. А ты собираешься с мамой в Диснейленд? Напиши. Может, мы вместе тогда поедем. Я жду от тебя письмо в эту среду вечером. Swiss’да».

Хамза показал Китайгородцеву милицейскую сводку за прошедшие сутки. Происшествий по обыкновению было много, но взгляд сразу зацепился за сообщение, отчеркнутое красным фломастером. А в этом сообщении – еще и выделенное специально: «Вектор Плюс». Рука Хамзы здесь трижды оставила кроваво-красные тревожные отметины. В ночь с понедельника на вторник на территории Южного административного округа города Москвы неустановленными лицами было совершено нападение на склад строительных материалов, который арендовала фирма «Вектор Плюс». Погибли два охранника. Похищены два помповых ружья и боеприпасы к ним.

– Я узнавал через своих, – сказал Хамза. – Там только оружие пропало. Больше ничего на складе не взяли.

– За оружием шли?

– Да. И еще там особенность такая. Мне ребята рассказали. Склад арендованный – это такой большой ангар, отдельно стоящий. Два охранника запираются на ночь изнутри и сидят там взаперти до самого утра, покуда люди на работу не придут.

– А тут они кому-то дверь открыли ночью…

– Вот именно.

– Открыть могли тому, кого они знают.

– Ну! – уже заинтересовался Хамза.

– Тесадзе! – пробормотал Китайгородцев. – Где Резо Тесадзе?

Других версий у него пока не было.

Алексей Алексеевич Котелков улыбнулся Китайгородцеву, как родному. Дал понять, что прекрасно помнит о той совместной поездке, которая им предстоит вскоре, и что ничего против не имеет, поскольку лучшей кандидатуры для заграничного пребывания трудно себе представить.

– Вы Резо Тесадзе помните? – спросил Китайгородцев.

И тотчас улыбка на лице Котелкова погасла. Догадался, что будут говорить о делах, притом о неприятных.

– Естественно, – сказал Алексей Алексеевич с серьезным видом.

– И Шарова Гену тоже помните?

Тут Котелков и вовсе загрустил. Как же, мол, можно не помнить о человеке, который совершил нападение на семью хозяина и при этом еще и люди погибли.

– Как вы думаете, они знакомы были друг с другом? – спросил Китайгородцев.

– Да!

Котелков ответил сразу и твердо. И у Китайгородцева от этого сильно испортилось настроение.

– Они общались? – спросил Китайгородцев.

– Довольно часто. Мне кажется, что каждый раз, когда Резо сюда по работе приезжал.

– И в последнее время – тоже?

– Да. До тех самых пор, пока Шаров не исчез.

Шалва Тесадзе не принял Китайгородцева.

Китайгородцев смог беспрепятственно миновать пост охраны на входе в здание, он лишь сказал охраннику, что от Проскурова, и тот Китайгородцева пропустил, записав, правда, его данные в специальный журнал, а вот секретарша к Тесадзе никого без предварительного доклада не пропускала. Китайгородцев представился, сообщил, что дело срочное, секретарша скрылась в кабинете и возвратилась очень скоро с таким выражением лица, что без всяких слов было понятно: Китайгородцев не будет принят ни сегодня, ни завтра и вообще никогда.