Урок - Эдвин Поляновский

Оперативно действовали институтские дружинники: командир Владимир Бабаевский, начальник штаба Анатолий Кирик (оба – начальники смен вычислительной лаборатории). В первые же секунды были перекрыты все ходы и выходы, больше часа безуспешно искал Петраков пути к бегству.

Власов меж тем, не найди также выхода, перемахнул через институтский забор и тут же был остановлен двумя работниками милиции Провоториным и Щербининым. Первый направился дальше, в институт, а Щербинин повел преступника. Конечно, милиционеры допустили просчет: не обыскали. Преступник неожиданно выхватил оружие и, крикнув: «Прощайся с жизнью», выстрелил. Немного-таки уклонился Щербинин, пуля прошла в бедро. Раненый милиционер схватил бандита, и, борясь, не отпуская его, крикнул прохожим: «Помогите! Я из уголовного розыска!» Трое людей, шедших каждый своей дорогой, кинулись на помощь – А. Мордвинцев, П. Рожко. В. Гречко. Власова обезоружили и доставили в милицию.

В трудные минуты, повторюсь, не спасовал никто.

Я спросил Павла Яковлевича Крайнего, он председательствовал в судебных заседаниях, хорошо изучил обоих преступников:

– Если бы в ту минуту, когда Петраков выскочил из кассы, путь ему преградил кто-то...

– Он бы выстрелил не задумываясь.

Этим «кем-то» мог оказаться любой из тех ста пяти жителей Апрелевки.

Что мы обычно знаем о кассирах? Почти ничего. Регулярно, каждый месяц встречаемся с ними и даже двумя словами не обмолвимся. Такая должность – даже не улыбнешься на работе.

Но Антонину Семеновну Павлову знали в институте хорошо. Общительная была, жизнерадостней, спеть, сплясать на вечере – она. Туристских поездок почти не пропускала. А еще – добрая была, отзывчивая. Как-то показали ей девочку в институте, из деревни приехала, из большой семьи, одета скромненько, всех сторонится. Антонина Семеновна ее пригрела, та и жила у нее некоторое время.

А кассиром она была полтора десятка лет безупречным. Много, много хорошего узнал я о скромной труженице, кассире Павловой. И Таня, дочь, в этом смысле помогла. Но она, конечно, не о кассире Рассказывала, о маме.

– Я не удивилась, что она так поступила. Как-то в подъезде ее хулиган остановил, сумочку потребовал, она ему: «Пошел прочь!» И двинулась дальше, даже не оглянулась. Мама на работе строгая была, когда у нее деньги – она даже мне дверь не открывала. А в этот раз так вышло... Она ведь деньги-то в этот день в банке не получила... Были там мелкие, немного. Как мама погибла, так тут же и папа умер, и дедушка – мама у него единственной дочерью была.

Таня боялась идти на суд, боялась увидеть Петракова. И в первую же минуту там, на суде, взгляды их встретились. Петраков смотрел на Таню, и в пустых глазах его она не увидела ничего – ни страха, ни раскаяния.

Он не понял, что произошло по его вине в чужой семье. И того даже не понял, что произошло с ним самим, на что употребил, на что потратил и во что превратил он единственную свою жизнь. А ведь у него появились иные, новые связи с жизнью: после преступления, почти тут же, родилась дочь.

Надо сказать, что многоопытный Власов в первые дни судебного следствия был обеспокоен и замкнут, а к концу спокоен и красноречив: не он убивал, не он.

– Прошу понять мои чувства,– говорила на суде Вера Ивановна Петракова,– сын для меня – самый родной человек... И я одна у него. Для него дороже матери нет ничего на свете...

Потерпевший Щербинин взял за руку потерпевшую Таню:

– Ты эти слова запомни, Танюша, и повтори их. Так и скажи: дороже матери нет ничего...

Подошло к концу повествование. Щербинин, пролежав три месяца в больнице, по-прежнему несет службу. Он награжден орденом Красной Звезды. Вручены медали «За отличную службу по охране общественного порядка» Колоскову и Иванову. Ценные подарки, благодарности МВД СССР получили все, кто помогал обезвредить преступников.

Один только человек остался в стороне, как бы в тени. Кассир Антонина Семеновна Павлова. Руководители института вначале хотели ходатайствовать о награде ей, и она в списках отличившихся намечалась первой. Но потом передумали. Почему? В парткоме института сослались на указание милиции: дескать, столько нарушений допустили. Чье конкретно указание, да и было ли вообще оно, выяснить не удалось. Так или иначе, а в окончательной редакции фамилию кассира решили в ходатайстве не упоминать.

Что еще добавить. Изменены здесь две фамилии – преступников. У Власова остались трое несовершеннолетних детей. У Петракова – мать, жена, братья. И дочь, которую он так и не увидел.

1978 г.

И БЫЛЬЕМ ПОРАСТАЕТ

Хорошо в Тюмени на закате лета. Улицы – зеленые, причесанные. Дома – высокие, светлые. Идут навстречу парни, девчата – черные от загара. Вот тебе и Сибирь – загар-то не хуже сочинского!

«Любит – не любит». «От щедрости сердца»... Это зовут афиши. Приехал Иркутский драматический театр.

Областная спартакиада, футбол. В городском саду концерты, игры, танцы...

Идет девочка навстречу. «Алгебра» под мышкой. «Танцы под духовой оркестр», «Встречи с интересными людьми»... Афиши ведут от яркого солнечного центра на тихие, зеленые, как в южных приморских городках, улочки. «Танцы в городском саду». На пустынном задворке парень в голубой рубашке крепко держит в ладонях руки девушки.

– Честное слово, вот увидишь...

Она весело смотрит на него.

В этот момент я и спросил:

– А где здесь тюрьма?..

Девчонка испугалась, даже вопрос не поняла:

– Как это... какая тюрьма?

Я разыскивал их ровесников.

У каждого человека наступает ответственный момент в жизни – ломается голос, меняется походка, формируется характер, взгляд на жизнь, человек становится вдруг (чаще всего «вдруг», как бы он ни готовился к этому) самостоятельным: вчерашний школьник – рабочим, солдатом, студентом.

Рождается личность

Из Курского училища приехали в Тюмень двадцать два человека. Мальчики. Никто из них еще ни разу не брился. Приехали наслышанные о героике, о романтике, о трудовых подвигах, Сибири. Кровати им дали – одну на двоих, и старые простыни. Десять дней проболтались ребята без дела, потом будущих связистов-монтажников разбросали далеко друг от друга, по деревням и селам.

Селезнев, Каплун и на их беду Перемычкин оказались в одной бригаде. Началось для них непонятное, неожиданное. Кочевали.

В деревне Скрепкине: Всю работу закончили, но уехать не смогли, не было транспорта. 10 дней сидели без денег и без работы.

В Коневе: Прораб привез подростков на новое место и тут же уехал. Сказал, через два дня деньги будут. Ждали денег 12 дней.

В Ермаках: Из четырех месяцев почти полтора сидели без работы, не было столбов, ставить нечего.

В Тошнолобове: На работу ходили пешком за 20 километров, не было транспорта.

Юноши ехали в Сибирь, наслышанные не только о романтике. Знали, не манна небесная ждет их, и к трудностям готовы были. Но это оказались не трудности. Это оказались мытарства. Трудности – когда иначе нельзя. И тут – хоть в две смены, хоть в три пота. Чем труднее, тем приятнее победа. А двадцать километров топать просто так, за здорово живешь... Топали и, между прочим, знали, что в совхозе, для которого тянули связь, есть машины, но просто руководство СМУ не договорилось с совхозом.

В каждой деревне ребята устраивались на жилье сами. С трудом находили хозяйку, которая брала к себе постояльцев. Чтобы заработать. Устраивались почти везде на полу, на грязных тюфяках.

Я уверен, мытарства эти не для каждого взрослого посильные, для подростков еще и вдвойне обидны. К трудностям они были готовы, но к равнодушию – нет. Ребята работали и жили одни – сами себе хозяева. Единственный взрослый человек навещал их – прораб Пятилетов. Но бывал он раз в месяц, не чаще: бригад много, а он один.

Сейчас уже трудно найти следы первых шагов к преступлению. Может быть, все началось с того, что Перемычкин и Каплун выпили и пошли воровать кур у хозяйки? Может быть. Селезнев – «тихоня» потом долго укорял их.

А может быть, все завязалось еще тогда, когда Перемычкин украл и спрятал деньги. Селезнев нашел эти деньги и вернул пострадавшему.

Даже и неважно, в какой момент началось падение. Важно, что оно все время встречало сопротивление в собственной же среде. И если бы в это время к ним наведался и разобрался во всем кто-нибудь старший (не обязательно из руководства СМУ, просто старший по возрасту, по опыту), Селезнев бы победил.

Случилось так, что сами обстоятельства толкнули руководителей управления помочь ребятам. В середине лета в Конево приехали долгожданные взрослые люди, ответственные за судьбу ребят. У всех выпускников Курского училища связи заканчивался срок практики, после которой они должны были остаться работать здесь же, в Тюменской области, и комиссия приехала в Конево принимать государственные экзамены. Прибыли главный инженер СМУ-507 В. Дениченко, секретарь парторганизации СМУ Л. Рогозин, мастер из Курского училища, представитель Тюменского профтехучилища. На эти экзамены Каплун пришел прямо из-под ареста – только что отсидел шесть суток за то, что угнал колхозную машину («покататься»). Пришел он наголо остриженный, осунувшийся. На торжествах выглядел, как дыра на праздничной скатерти,– нельзя не заметить.