Великие открытия (илл.) - Аугуста Йозеф

С особой тщательностью Клаач откапывал череп, темя которого выступало из земли. Следует сказать, что, когда он добрался до лобной части и увидел массивный надглазничный валик, его мнение относительно возраста находки поколебалось.

— Если и челюсти, особенно нижняя, окажутся столь же примитивными, то перед нами, дорогой господин Гаузер, действительно самая значительная антропологическая находка из всех, какие сделаны до сих пор! — сказал он.

Обрадованный этим замечанием, Гаузер терпеливо ждал. Вскоре показалась верхняя челюсть, в которой отлично сохранились шестнадцать зубов. Все внимательно следили за Клаачем. Еще горсть земли — и в его руке нижняя челюсть.

— Мы нашли его! Это неандерталец, мощный и примитивный! — радостно заключил Клаач и, обратившись к Гаузеру, добавил: — Ваш диагноз правилен — сомнения исключены!

Работы продолжались. К 12 августа 1908 года, когда они были завершены, ученые уже знали, что скелет принадлежал молодому неандертальцу охотнику, которого не бросили, а погребли, похоронили. Он лежал на боку, колени были подогнуты к груди, правая рука — под головой, а левая протянута вперед. Голова покоилась на больших камнях, вокруг скелета уложены кремневые орудия и кости животных. Одна кость обгоревшая. Рост неандертальского юноши около 160 сантиметров, возраст 16–18 лет.

Драгоценный скелет, найденный под Ле Мустье (его называют обычно мустьерским), не остался во Франции. Вместе с другим скелетом, обнаруженным в еще более древних слоях, Гаузер продал его в Германию за 160 тысяч марок (по тогдашнему курсу). Он не искал выгод, а просто хотел вернуть себе хотя бы часть средств, истраченных за полтора десятилетия поисков. Однако ему не повезло. Банк, в котором лежали деньги, обанкротился, и три четверти вклада обратились в ничто. А французская пресса начала кампанию против Гаузера за то, что он продал находку за границу.

Я понимаю недовольство французов, но не могу строго судить Гаузера, зная, сколько собственных средств вложил он в многолетние поиски, тем более что Франция не могла тогда взять на себя бремя этих расходов и, самое большее, отметила бы Гаузера наградой.

Так случилось, что скелет мустьерского человека попал в Берлинский музей. Известно, что, приезжая из Швейцарии в Берлин, Гаузер всегда отправлялся туда, чтобы положить у витрины со скелетом букет роз.

Древние скелеты, найденные Гаузером, могли бы остаться за стеклом музея и до наших дней. Однако во время второй мировой войны оба черепа, представляющие особую ценность, хранились отдельно и пропали[8] а все остальное было спрятано в подвалах музея до февраля 1943 года, пока в здание не попала тяжелая бомба. Оно было разрушено и охвачено пожаром. Очевидно, скелеты тогда и погибли, потому что в 1945 году, когда начались раскопки руин, удалось найти лишь несколько обломков костей. Судьба утраченных научных сокровищ говорит о многом. Тысячелетия пролежали они в земле. Их извлекли оттуда с величайшим благоговением и еще почти полстолетия хранили в музее. И нескольких мгновений оказалось достаточно, чтобы война уничтожила их. Никто и никогда уже не положит букет у витрины с останками мустьерского человека.

Находка в Ле Мустье вызвала естественное недоумение антропологов, так как после раскопок в Крапине они представляли себе неандертальцев грубыми, примитивными существами, чьи сердца не знали чувства сострадания. А здесь ученые были поставлены перед неизвестным ранее фактом, что неандертальцев связывали более глубокие отношения, раз они хоронили своих мертвых соплеменников, а не оставляли их на съедение диким зверям. Поскольку погребение мертвых всегда сопряжено с каким-то культом, после открытия мустьерского человека неандертальцы предстали уже в совершенно ином свете, чем после раскопок в Крапине. Существует мнение, что каннибализм уходит своими корнями в самые истоки истории человечества; после находки в Ле Мустье мы можем утверждать: сочувствие и благоговение — категории не менее древние.

И это на самом деле так. Юношу, чей скелет нашли под Ле Мустье, соплеменники погребли со всеми почестями. Его поза, предметы, положенные в могилу, кости животных — остатки пищи, которой снабдили его в вечную дорогу, — все это характеризует отношения между людьми.

Можно возразить — и не без оснований, — что одна-единственная находка еще не дает права на столь далеко идущие выводы. Но находки повторялись. В том же 1908 году, когда и Гаузер совершил свое открытие, в пещере Буффиа неподалеку от Ла Шапелль-о-Сен в департаменте Коррез в Южной Франции был обнаружен еще один скелет. Его нашли аббаты А. Ж. Буиссонье и Г. Бардон. Скелет был также захоронен на глубине около 60 сантиметров, вокруг тоже лежали каменные орудия, а череп покоился на «подушке» из камня. Могила эта — явное свидетельство чувства сострадания у тех, кто ее оставил. Если в Ле Мустье был похоронен молодой, здоровый мужчина, которым племя дорожило как охотником и бойцом, то в Ла Шапелль-о-Сен — человек с острым воспалением суставов. К концу своих дней он был в таком состоянии, что никакой пользы племени приносить не мог. Скорее наоборот — он был обузой. И тем не менее соплеменники похоронили со всеми почестями этого калеку, у которого к тому же было сильное нагноение челюстей.

Не удивительно, что находки в Ле Мустье и Ла Шапелль-о-Сен вызвали множество откликов во французской прессе. В газетах стали появляться статьи о недостающих звеньях между обезьяной и человеком. Журналисты со свойственной им порой склонностью к сенсациям напечатали фотографию естествоиспытателя Марселена Буля с черепом гориллы в руке, утверждая, что это — вновь открытый и описанный именно Булем череп неандертальца из Ла Шапелль-о-Сен.

Мы назвали неандертальца из пещеры в Ла Шапелль-о-Сен старым. Так ли это? При беглом осмотре можно сказать, что череп действительно принадлежал старику. И все-таки это ошибка: стариком мы сочли бы мужчину, которому едва исполнилось сорок лет — все передние зубы его выпали из-за нагноения.

Два года спустя вслед за находкой в Ла Шапелль-о-Сен последовала еще она — неподалеку от Ле Бюг в департаменте Дордонь, а еще через год — снова на том же месте. Находки продолжались, и среди них — самая знаменитая, сравнительно недавняя находка в пещере Тешик-Таш в Узбекистане (речь о ней впереди).

Итак, примитивные неандертальцы оставили нам много свидетельств о себе, которые позволяют утверждать, что они уже хоронили своих мертвых, следовательно, задумывались о явлениях, интересующих человечество и сегодня… Непосредственным поводом к таким размышлениям была, вероятно, естественная или насильственная смерть одного из соплеменников. Почему тело внезапно перестало двигаться? Что ушло из него, отчего оно стало бездыханным? Оттого что не набирает больше воздуха или оттого что из него уже не течет кровь? Ответить на эти сложные вопросы древние люди еще не могли.

Да и не это было самым главным. Но им, даже не знавшим причин смерти, предстояло определить свое отношение к тому, кто бездыханным лежал где-то, а по ночам, в их снах ожившим возвращался к людям. Из всего этого неандерталец должен был сделать вывод, что смерть не прерывает связи с живыми, что мертвые продолжают таинственно жить и приносят неприятности. Может быть, именно так неандерталец пришел к мысли, что следует как-то защитить себя от мертвого — положить его возле огня, у которого он жил, в землю и укрыть землей, чтобы он не мог выйти. Мы не утверждаем, что неандертальцы думали именно так, но подобные мысли вполне могли появиться у них, побуждая предать мертвого земле и покинуть место погребения.

По некоторым находкам мы знаем, что неандертальцы клали своих покойников на бок, заводили правую руку под голову, подгибали ноги к груди. Так же делали охотники на мамонтов и северных оленей в начале и в конце каменного века. Подобные погребения мы находим даже в бронзовом веке, и только в погребениях более позднего времени такое положение тела встречается в единичных случаях.