Народ, или Когда-то мы были дельфинами. - Терри Пратчетт

— А что они отвечают?

— Они не то чтобы отвечают. Но проходит день, порой на мою долю выпадает немножко пива, и мне кажется, что ответ богов звучит у меня в голове. Я думаю, что они говорят мне: «Потому что эта возможность гораздо приятнее другой».

Он посмотрел на растерянное лицо Мау.

— Потому что быть живым приятнее, чем мертвым, понимаешь?

— Не верю, — сказал Мау. — То есть я хочу сказать, ты просто слышишь собственные мысли.

— А ты никогда не задумывался, откуда берутся мысли?

— Не думаю, что их нашептывает демон!

Атаба улыбнулся.

— Посмотрим.

Мау воззрился на старика. Надо держаться гордо. Остров принадлежит ему, Мау. Он должен вести себя как вождь.

— Я собираюсь кое-что предпринять, — важно сказал он. — Это для моего Народа. Если я не вернусь, оставайся здесь. Если останешься, в Женской деревне есть хижины. А если я вернусь, я принесу тебе пива, старик.

— Есть пиво, которое бывает, и пиво, которое не бывает, — заметил жрец. — Я предпочитаю первое.

— Сначала должно появиться молоко, которое бывает, — улыбнулся Мау.

— Принеси его, демонский мальчишка, — сказал Атаба, — и я поверю во что угодно!

Глава 5

Молоко, которое бывает

Мау поспешил наверх, к Женской деревне, и вошел туда смелее, чем в первый раз. Нельзя было терять время. Солнце клонилось к закату, и в небо уже поднимался призрак луны.

Сперва нужно добыть пива. Это несложно. Женщины делали «мать пива» каждый день, и Мау нашел чан, тихо пузырящийся на полке. В нем плавали дохлые мухи, но это было не страшно. Он проделал пивную церемонию, спел песенку о четырех братьях, как того требовало пиво, а потом набрал охапку бананов и свистящего ямса. Бананы и ямс были старые и под-вядшие, в самый раз для свиней.

Народ был богат — у него было четыре трехногих котла, и два из них находились здесь, в Женской деревне. Мау развел огонь под одним котлом, вывалил туда бананы и ямс. Добавил немного пива, прокипятил, пока корневища не стали мягкими и мучнистыми, а потом уже ничего не стоило размять все это в кашу древком копья.

Но все равно тени уже начали удлиняться, когда Мау продолжил свой путь в лес — с лыковой плетеной сумкой, из которой сочилась пивная каша, в одной руке и небольшим калебасом — в другой. Это был лучший калебас, который ему удалось найти. Кто-то очень тщательно выскреб всю оранжевую мякоть и бережно высушил корку, так что калебас получился легким и прочным, безо всяких трещин.

Копье он прислонил у входа в Женскую деревню и оставил там. Одиночке копье все равно не поможет против разозленной свиньи: кабан перекусит древко пополам или насадит себя на копье и попрет дальше напролом — шар живой ярости, который кусается и пронзает врага клыками, не зная, что уже мертв. А свиньи с поросятами еще хуже. Так что если пиво не сработает, Мау ждет верная смерть.

Хоть в чем-то Мау повезло. На тропе валялась старая жирная свиноматка в окружении поросят. Мау увидел свинью самую чуточку раньше, чем она его. Он остановился как вкопанный. Свинья хрюкнула и слегка колыхнула жирным телом. Она словно раздумывала, стоит ли бросаться на пришельца, но готова была атаковать, стоит ему сделать неверный шаг.

Он слепил кашу из сумки в большой ком и бросил в сторону свиньи. Каша еще не успела удариться о землю, а он уже бежал, ломясь через лес, как испуганный зверь. Через минуту он остановился и прислушался. За спиной раздавалось очень довольное чавканье.

Пришла пора грязной работы. Мау двигался теперь гораздо тише. Он сделал изрядный круг, чтобы зайти обратно на тропу, где лежала свинья. Она пришла туда из большой грязной промоины, вытоптанной свиньями в том месте, где ручей пересекал тропу. Свиньи обожали там валяться. Там было очень грязно. Грязь воняла свиньями, и Мау хорошенько в ней вывалялся, чтобы и от него запахло так же.

Он на цыпочках крался обратно по тропе. С него падали комья склизкой вонючей грязи. Ну что ж, зато от него точно не пахнет человеком. Да уж, наверное, он теперь уже никогда не будет пахнуть по-человечески.

Старая свиноматка вытоптала себе гнездо в подлеске и, довольно храпя, забылась счастливым пьяным сном. Поросята лазили по ней и шумно ссорились.

Мау бросился на землю и пополз. Свинья лежала с закрытыми глазами. Ведь она же не унюхает его за всей этой грязью? Ладно, придется рискнуть. Поросята толкались, отпихивая друг друга от сосков. А вдруг они догадаются, что он такое? Они так и так визжат не переставая, но вдруг у них есть специальный визг, чтобы натравить на него свинью-мать? Ну что ж, заодно и проверим. Да и удастся ли вообще добыть молоко? Мау в жизни не слыхал, чтобы свиней доили. И это выясним. Очень многое придется выяснить за такое короткое время. Но он бросит вызов Локахе везде, где тот расправит свои темные крылья.

«Да не будет», — пробормотал Мау и скользнул в массу дерущейся, визжащей, шевелящейся свинины.

Дафна подтащила к огню еще бревно, выпрямилась и уставилась на старика. «Мог бы и он что-нибудь сделать», — подумала она. И одежда кое-какая ему не помешала бы. Но он только сидел у огня и время от времени кивал ей. Он съел больше своей доли запеченной рыбы (Дафна померила рыбу палочкой), а ей, Дафне, пришлось своими руками измельчить часть рыбы в кашу и скормить ее неизвестной женщине, которая зато стала выглядеть чуть лучше и хоть немного поела. Она все так же прижимала к себе ребенка, а он уже не плакал, и это пугало больше, чем любой плач…

Что-то заорало в холмах и орало не прекращая, все громче и громче.

Старик со скрипом поднялся на ноги и взял в руки дубинку Мау, которую едва мог поднять. Он попытался замахнуться ею и упал навзничь.

Вопль приближался, а за ним — вопящая фигура. Она походила на человеческую, но воняла, как болото в жаркий день, и с нее капала зеленая грязь. Фигура сунула Дафне теплую, тяжелую тыкву. Дафна, не успев ничего сообразить, взяла тыкву. «Молоко!!!» — проорало неизвестное существо и скрылось в темноте. Послышался плеск — оно нырнуло в лагуну.

Запах висел в воздухе довольно долго. Когда случайный ветерок отнес его к костру, пламя на мгновение вспыхнуло синим светом.

Мау провел ночь на берегу, в отдалении от костра, а как только рассвело, опять пошел поплавать. Запах был очень стойким. Мау мог сколько угодно сидеть на дне лагуны, отскребая себя песком и водорослями, потом плавать под водой туда-сюда, и все же, стоило ему вынырнуть, запах был тут как тут — поджидал его.

Мау поймал несколько рыб и оставил там, где люди должны были их увидеть. Люди пока что спали. Мать и младенец закутались в одеяло. Они спали таким мирным сном, что Мау им позавидовал. Старик спал с открытым ртом. Он выглядел как мертвый, хотя, судя по звукам, был вполне живой. Девочка опять ушла на «Милую Джуди» по какой-то загадочной, понятной только брючникам причине.