Роль музеев в информационном обеспечении исторической науки - Сборник статей

Открыл ты не форточку,

открыл мышеловку…

Б. Л. Пастернак. «Materia prima»

Современный кризис, обозначаемый как кризис исторического метарассказа, не нов. Комплекс сложнейших методологических проблем исторического познания решается уже более двух столетий. Иррационализм, субъективизм, провозглашенные В. Дильтеем «воображение», проникновение в «дух эпохи» уже с конца XIX в. были предложены как единственно возможные способы познания прошлого, а историю предлагалось воспринимать не как науку, а как художественное творчество. Сегодня проблемы познания не менее остры, создавая «поле напряжения „между фикцией и объективностью“, между историческим нарративом и историческим знанием» [Медушевская, 1997. С. 39]. Постмодерн, разочарованный в глобальных историко-теоретических построениях (М. Ф. Румянцева), провозглашает относительными историческое знание о прошлом, сущностные качества наследия; в исторических представлениях постмодерна «господствует незнание и нежелание знать, куда движется человеческое общество» [Померанц, 2000. C. 113]. Ценностные ориентиры утрачивают свою уникальность и значимость, чем дезориентируется человек в музейном и любом ином пространстве, отвечающем за налаживание и поддержание коммуникационных функций в социуме.

Однако ограничиваться поиском и презентацией «гения места», «символа, образа, предания», «культурно-символических смыслов памятников наследия» вместо общения с реальными историческими артефактами все же преждевременно. Традиции русской исторической школы, в т. ч. гуманитарное познание, основы которого ею заложены и развиты, ориентируют на изучение реального объекта (исторических источников, их совокупности и синтеза), открывающее «возможность логического построения феноменологии общечеловеческой культуры» [Медушевская, 1997. С. 51]. В отстаивании этих традиций, позволяющих адекватно представлять наследие, сегодня огромная роль принадлежит именно музеям.

Необходимо отметить, что создание и функционирование музеев в современном обществе теснейшим образом, возможно – как никогда ранее, связано с вопросом о «функции исторического сознания в динамической цивилизации» (Г. Люббе). Проблема видится в том, что в результате темпов изменения мира «наше собственное прошлое все быстрее превращается в чужое прошлое» и для его понимания, сохранения и усвоения «требуется специальная работа научно-дисциплинированного исторического сознания», чем «компенсируется утрата чувства знакомого в культуре», и что «позволяет нам отчетливо выразить, кто мы такие… Усилия исторического сознания компенсируют опасности темпорального растворения идентичности». Потребность эта все острее осознается обществом, которое стремится «установить связь между сокращающимся настоящим и расширяющимся прошлым» [Люббе, 1994. С. 113], актуализировать наследие как социокультурный опыт, передающийся во времени, от поколения к поколению. Решение подобных мировоззренческих вопросов может занять десятилетия, но движение по этому пути намечается сегодня, и в музейном пространстве также: представлением самобытного наследия с позиций гуманитарного знания, творческой презентацией научных интерпретаций, ответственной и точной работой с источниками.

Как известно, музей имеет дело с особым историческим источником – музейным предметом, являющим собой, по определению Т. Шолы, «чистую и совершенную память». Представляется очевидным, что в современной ситуации, когда процветает конъюнктурная идеологизация исторического знания и с трудом вырабатываются позитивные идеи, именно исторический источник (музейный предмет), проецируя культуру во времени и пространстве, должен стать точкой стабильности, помочь избежать субъективизма и очередных штампов исторического знания и сознания. Безусловно, музейщикам «трудно оставаться независимыми и объективными перед лицом проблем», которые встают перед обществом [Жауль, 1993. С. 4]. Это одна из причин появления образцов исторического мифотворчества, которые постепенно начинают пронизывать все культурное пространство, включая музейное проектирование, создание культурных брендов, формирование имиджа территорий. И музей играет в этом процессе далеко не последнюю роль, зачастую способствуя созданию и продвижению новой мифологии.

Взаимоотношения музея с предметом развиваются поэтапно. Как известно, точка отсчета для выстраивания разнообразных исторических конструкций в музейных залах – постановка исследовательской проблемы, и это – особая тема для другого разговора. Необходимо только напомнить, что выбор методики исследования и последующая интерпретация напрямую зависят от характера поставленных задач и уровня подготовленности исследователя к их решению. При этом основой исследования и познания остаются источники, памятники, – и с ними возможны несколько вариантов взаимодействия, которые могут привести к формированию псевдоисторических сюжетов в музейном пространстве.

Первое. Специфика взаимодействия музея как учреждения и музея как хранилища социальной памяти зачастую создает впечатление, что это два автономных и независимых друг от друга объекта. Имеется в виду, прежде всего, следующее: при работе с музейной коллекцией повсеместно наблюдается игнорирование некоторых памятников (комплексов памятников), но при этом постоянное использование одних и тех же предметов. Памятники могут оказаться в изгнании по многим причинам. Чаще всего это – сознательно избегаемая демонстрация проблемных исторических артефактов, которые нуждаются: а) в дополнительном серьезном научном исследовании; б) в интерпретации; в) в поднятии и раскрытии темы неудобной, спорной, неполиткорректной и т. п. Недостаточное внимание к составу коллекций приводит к тому, что уникальный культурный потенциал, поликультурная насыщенность музеев зачастую не востребованы или используются однообразно, неинтересно. Тогда как именно введение в оборот новых источников помогает решать исследовательские и просветительские задачи, расширяя музейное пространство и интегрируя его в пространство социокультурное.

Проведение акций, подобных «Раскопкам в музее» (Мэрилендское историческое общество Балтимора, США), свидетельствует: обычная практика экспозиционной деятельности музеев такова, что сознательно или невольно поддерживаются расистские взгляды или игнорируются национальные проблемы. «Шахтная разведка» фондов многих музеев привела к выявлению никогда ранее не выставлявшихся и не замечаемых сотрудниками музеев объектов, относящихся к жизнедеятельности и культуре национальных и конфессиональных меньшинств. В результате – «наследие отчасти утрачивает свой смысл, если его никто не видит, если оно не является символической собственностью каждого человека» [Меро, 1997. C. 47], а «видимая», подвергнутая жесткому отбору часть наследия конструирует неполное (искаженное, одномерное, тенденциозное – нужное подчеркнуть) пространство социальной памяти и, зачастую, ложную картину мира.

Между тем отношения с «проблемным» экспонатом могут способствовать выстраиванию новой системы взаимоотношений с посетителем. Например, все более актуальным становится поиск путей взаимодействия с местным населением, баланса между интересами сохранения культурного наследия в музеях и правом коренных жителей на владение и распоряжение собственными реликвиями; стремление сохранить контекст, ритуальное и символическое значение экспонатов. При соответствующей работе посетитель может стать соавтором музея, а что может быть жизнеспособнее, чем этот вариант диалога?

Опасность другого рода некоторое время назад была обозначена музеологом Т. Шолой: «В условиях распространения новых взглядов на природу музейного экспоната (поскольку на практике им может считаться любой предмет) возникнет искушение… не считать более предмет необходимостью… Сегодня часто приходится сталкиваться с таким взглядом, что музеологическая программа должна основываться не на памятниках, принадлежащих музею, а на идеях, которые он хочет донести до посетителя. Последствия такого подхода могут быть самыми непредвиденными. Собирание коллекций относится к сфере материальной, тогда как цели музейной деятельности носят метафизический характер, и только творческий подход позволит преодолеть этот разрыв, о чем следует прежде всего помнить» [Шола, 1987. C. 51]. Коррелируя с современной ситуацией, необходимо добавить – и научный подход. Действительно, наличие подлинного, реального предмета не считается ныне некоторыми исследователями обязательным для презентации «образов», «символов» и «хронотопов», составляющих постмодернистский палимпсест. Музейное качество придается неким «образам», возникающим перед мысленным взором адептов «виртуальной реальности»: реальный предмет рассыпается мозаикой, состоящей из импульсов, безусловных и условных рефлексов «чувствующего» субъекта в процессе самолюбования и самоцитирования.