Рассказы - Игорь Малышев

Конец забаве положили родители, вернувшиеся из театра. Кошка, наверное тоже поняла, что игра окончена и спряталась. Свет включили сразу же после их прихода, словно кто-то решил для себя, что ничего интересного больше не будет и можно давать ток. О своих царапинах я что-то соврал, на том эта история и окончилась.

Но с тех пор, глядя в глаза кошкам, я всегда недоумеваю, как люди не боятся держать рядом таких опасных зверей. Поглядите в их узкие зрачки и на вас посмотрит оттуда хищник, если надо убивающий без жалости. Кошка — это дикое животное, которое только позволяет считать себя домашним. Очень люблю кошек.

Тогда-то, вероятно, я и вынес для себя нечто, что руководит мною до сих пор. Странное и непередаваемо сладкое чувство жизни на острие, истинной жизни, которую несут опасности, начинающиеся там, где кончается зрение. Скорее всего, я мог бы получить все то же самое или похожее, если бы прыгал с парашютом, занимался альпинизмом, подводным плаванием, работал в уголовном розыске, записался добровольцем на войну или еще Бог знает чем. Но все это как-то сложно, для этого нужны разные приспособления, экипировка, при этом надо обязательно работать в контакте с другими людьми, а у меня это выходит всегда из рук вон плохо. Не могу общаться с людьми. Ступор нападает, хоть разбейся. Может это оттого, что где-то в глубине души я не люблю людей и не вижу нужды в общении сними. Наверное поэтому и стремлюсь спрятаться от них там, где они почти не бывают.

Кстати, интернет мне нравится именно, как наименее личностный способ общения, наиболее «темный» что ли. Напечатанные на машинке или компьютере слова обезличиваются. Здесь нет ни почерка, ни цвета чернил, ни даже запаха, каким бы могла пропитаться бумага от пишущего. Нет даже ошибок, которые, тоже, в общем-то, могут сказать кое-что о написавшем письмо. Есть лишь голубоватый свет монитора, да черные червячки букв на экране. А каков способ доставки послания? По проводам, как по бесконечным темным пещерам, несутся орды электронов, гонимых магнитным полем, как дикие монгольские пастухи гоняли когда-то по степям бесчисленные конские табуны. В этом нет ничего человеческого — поля и электроны. Хороший способ спрятаться человечку, не умеющему говорить с живыми людьми. Хотя, как мне кажется, я — человек будущего. Со временем, как это ни печально, люди будут общаться друг с другом напрямую всё меньше и меньше. Все превратятся в одиноких и грустных человечков, которые никогда не смогут догадаться о своей грусти и одиночестве. Я то хоть, по крайней мере, знаю об этом своем уродстве.

Потом со мной произошел еще один довольно страшный случай, только укрепивший меня на выбранном пути. Это случилось во время моего визита в подвал одного из домов. Дом этот был очень большой, из тех, что часто называют «китайской стеной», длиной, наверное, двести с лишним метров. Впрочем, на свету я обращал на него мало внимания, а в темноте расстояния изменчивы. Я довольно часто бывал там и прилично ориентировался. В подвале был теплый влажный воздух от труб с горячей водой, которые часто протекали, множество комаров и зимой и летом, плесень и хорошая добротная темнота. Интересный экземпляр коллекции. Там можно было бы представить себя в тропическом лесу, пропитанном дождями. Мешали этому только спертый воздух, который вообще характерен для подвалов, да шум воды в канализационных трубах. В общем, этот подвал мало чем отличался от других, разве что размерами, и то, что случилось со мной потом, вполне могло бы произойти в любом другом городском подвале. Я шел, немного помахивая руками впереди себя, чтобы вовремя обнаружить то, что могло помешать мне. Шершавая стена бетонной перегородки — надо немного пригнуться. Насквозь ржавая труба с холодными каплями — можно переступить, надо только повыше поднять ноги. Еще одна бетонная переборка — здесь и пригнуться и переступить одновременно. Дальше три трубы поперек дороги — пролезть меж ними. (А мать потом снова будет отчитывать за то, что куртка с джинсами в ржавчине). Так все глубже и глубже в чрево подвала. Тишина, лишь звук моих шагов, да падающие капли. Я шел беззаботно, зная, что бояться мне особенно нечего — люди здесь не бывают, а с невидимыми препятствиями и ловушками я справлялся довольно легко. Тишина. И вдруг слева неподалеку от меня что-то грузно зашевелилось, послышался хруст гравия и бетонной крошки под чьими-то ногами и восставшее существо стало приближаться. Страх охватил меня и сжал, как тюбик с пастой. Показалось, что сейчас стошнит, но я переборол это чувство и сделал шаг в сторону от приближающихся звуков. Это что-то продолжало надвигаться ко мне. Мне захотелось крикнуть, спросить, кто это, но я не смог и просто бросился бежать быстро, как только мог. Каким-то чудом я вспоминал все препятствия к которым приближался и проходил сквозь них не ощупывая и не снижая скорости. Три трубы — пролез. Переборка — пригнулся и подскочил одновременно. Труба — подскочил. Бог знает сколько раз я подпрыгивал и нагибался. Все шло хорошо, только один раз я зацепился за трубу ногой и чуть не споткнулся, но удержал равновесие и побежал дальше. Шаги сзади, меж тем, не только не стали дальше, но даже, как будто подобрались ближе. Тот, преследовал меня тоже преодолевал все препоны не тратя времени на их изучения и, видимо, либо зная их наизусть, либо чувствуя, как я. Самое страшное, что кроме тошнотворного скрежета гравия я не слышал ничего — ни дыхания, ни шороха одежды, словно за мной неслись одни ноги. От этого прямо поджилки затряслись, я запаниковал, но бежать быстрее уже не мог, я и так был на пределе своих сил. Скоро уже должно было показаться узкое окошко, сквозь которое я попал сюда. Если бы я стал пролазить в него это существо наверняка схватило бы меня, оно было слишком близко, но тут сзади раздался сильный глухой удар и звук падения тяжелого тела. Наверное, преследователь забыл или не почувствовал какое-то препятствие и на полной скорости врезался в него. Неимоверная радость охватила меня. Я победил! Странно, радость была не только оттого, что остался жив, добавляло удовольствия еще и то, что я оказался быстрее, чувствительнее к темноте. Победил равного соперника в честной борьбе. Судьей была темнота. Тот, кто лучше знал ее, лучше чувствовал, тот и выиграл. Остаток пути до окна я пробежал с чувством, как будто только что взял олимпийское золото. Хотя я получил всего лишь свою жизнь. Мне казалось, что мрак вокруг тоже радовался моей удаче. Тьма побеждающая, тьма ликующая.

Через неделю по городу поползли слухи, что из подвала «китайской стены» извлекли тело мертвого бомжа с разбитой головой. Что это был за человек, установить не удалось, поскольку труп был сильно испорчен крысами и разложением. Однако это не помешало экспертом определить, что бомж был слепой и, вероятно, с рождения.

Солнце, свет, тепло. Есть во всем этом что-то от нашей дрянной и хрупкой цивилизации. Может это потому, что наглядевшись на их уродливые пародии, рожденные человеческой страстью к приспособленчеству и самозащищенности я уже не могу воспринимать оригиналы во всей их чистоте и полноте. А тьма — это то, с чем так упорно и тщетно боролся человек с самого начала истории. В этой борьбе с первоосновой мира он готов уничтожить все, до чего можно дотянуться, вырубить все леса, чтобы развести спасительные огни, извлечь из земных недр уголь, нефть, газ, уран, все, что может спасти и защитить его жалкое тельце с полузадушенной душой внутри от жгуче черных глаз тьмы, то холодной, как кавказский ледник, то раскаленной, как сгорающей в атмосфере безумец-метеорит. Одна страсть и одно желание ведет людей — избежать, спрятаться от сладко-томительного гипнотического взгляда, обещающего все мыслимые наслаждения и гибель одновременно. Как всем хочется остаться здесь на свету, в тепле и забыться, спрятаться, зарыться в ворохе старых и новых газет, несущих новости, которые уже завтра станут прахом и пустым напоминанием и тщетности и суетности жизни. Зарыться в повседневную пустую суету, как морские свинки зарываются в хлам в своих коробках. Иногда кажется, что самое заветное и тщательно скрываемое желание человечества — это лишиться всех чувств, которые позволяют видеть слышать и чувствовать окружающий мир и стать придатком к некоему глобальному компьютеру с безопасной виртуальной реальностью.

В моих словах слишком много злобы, вероятно это моя месть людям за то, что я не могу быть с ними вместе. Но с другой стороны, если в них много злобы, это вовсе не значит, что в них нет правды.

Честертон в своем «Клубе удивительных профессий» сказал что-то вроде: «люди сейчас практически не живут полноценной жизнью. Когда они хотят любовных переживаний — они читают книги, когда хотят острых переживаний — читают книги и даже когда хотят просто съехать по перилам — читают книги». С появлением компьютеров, положение только ухудшилось.