Соломон. Царь тысячи песен - Виктор Зонис

— И есть такой человек? — оживился Соломон.

— Мне кажется, есть! Я хочу собрать сегодня всех старших помощников своих и показать тебе его. Да ты и сам поймешь все, если захочешь поприсутствовать на собрании.

Вечером, после окончания работ, в большом шатре Хирама собрались все начальствующие на строительстве люди. Они расселись вокруг мастера, не заметив в темном углу царя, пожелавшего до поры остаться неузнанным.

Совещание, как всегда, начал Хирам.

— В целом, я доволен сегодняшним днем, — глядя в листок папируса, сказал он — Но строительство замедлилось. Причем уже несколько дней, как я замечаю это. И если к рубщикам камня у меня нареканий по-прежнему нет, — он кивнул в сторону засиявшего улыбкой тысячника Ревуима, — то остальные все больше и больше отстают. В чем дело? — обратился он к Ахии, начальнику над укладчиками камня.

Тот вскочил с места и, размахивая руками, сразу закричал:

— Почему всегда виноват именно я? Нарубили камень — не нарубили, обтесали — не обтесали, доставили его вовремя — не доставили, — все это не так заметно. А вот как поднимаются стены — сразу видно всем. Да, мы не так быстро делаем кладку, как раньше. Но стены стали выше, значит, и камень укладывать стало сложнее! А сам камень? Сколько раз я говорил — камень стали обрабатывать хуже! Мои люди теряют много времени, укладывая его. Да еще и подправляют постоянно. Камень последние несколько дней идет неровный, это замедляет работу.

— Что ответит на это тысячник Ессей? — нахмурился Хирам.

— Нас просто заваливают глыбами рубщики камня. Разве не понятно, что обработать камень дело непростое и требует большего времени и умения, чем вырубить его в горах. И мои работники нервничают, потому что не успевают переработать его, — он зло посмотрел в сторону Ревуима, по-прежнему сияющего от недавней похвалы. — Хотите от нас хорошую работу — дайте больше времени. Не нужно нас торопить!

— Почему ты раньше мне не говорил об этом?

— Да, скажи и сразу станешь виноватым во всех бедах. Тут же найдутся доброжелатели, сразу же царю донесут, — махнул рукой Ахия. — Лучше уж промолчать — целее будешь…

В этот момент из своего укрытия вышел Соломон. Среди присутствующих раздался удивленный ропот, все вскочили.

— Садитесь и продолжайте, — произнес он. — А я с разрешения Хирама хочу просто поприсутствовать.

Люди уселись на места, наступила тишина. Тысячники, потупив глаза в пол, застыли, словно боясь пошевелиться.

— Хорошо, тогда буду говорить я, — Соломон вышел в центр круга и усадил Хирама на скамью. — Мне показалось, что все вы думаете не о том, как быстрее и лучше построить Храм, а только как выделиться среди прочих и осложнить работу своим товарищам. В общем деле нет правых и виноватых, есть те, кто умеет и хочет, и те, кто не хочет и не умеет. И вы все здесь начальствующие люди — тысячники, призваны заменить таких людей и обеспечить бесперебойную и качественную работу. Но вы не хотите этого делать, потому что для вас важнее и приятней неудачи ваших соседей, чем общие успехи в строительстве Храма. Тогда я заменю вас всех. Есть хоть кто-то среди вас, способный говорить о том, что и как нужно делать, а не кто виноват в том, что не сделано?

Наступила мертвая тишина. Никто не хотел говорить первым, чтобы не вызвать на себя гнев царя. Наконец, из заднего ряда присутствующих поднялся молодой человек.

— Это сотник над каменщиками, — скороговоркой прошептал в ухо царю Хирам. — Присмотрись к нему…

— Я не большой начальник, но раз меня позвали сюда, разреши сказать, — обратился он к царю.

Соломон кивнул головой.

— Все правильно ты сказал, великий царь. Мы работаем не вместе, а каждая группа сама по себе. У нас нет единой цели — только соревнование, кто заткнет за пояс соседа своего. И в этом виноват он! — Иеровоам ткнул пальцем в сторону Хирама. По шатру пронесся удивленный и испуганный ропот. — Да, Хирам прекрасный зодчий, равных которому нет во всем мире. Но он финикиец и не знает наших людей. Поэтому полностью доверяет тысячникам, которые постоянно враждуют и сводят между собой счеты. Для них, чем хуже соседу, тем лучше ему. Я работаю на вырубке камня, и мы завалили им стройку на двадцать дней вперед. Но будет ли от этого строиться Храм быстрее? Нет, не будет, потому что стены растут медленнее, чем мы этот камень заготавливаем. А почему так? Потому что с первого дня строительства ничего не меняется. Кто мог заранее знать, сколько людей и на каких работах должно быть? Это все стало понятно только через некоторое время. Тогда почему ничего не меняется спустя вот уже почти два года? Камня уже можно рубить значительно меньше, а людей послать на другие работы. Но нашим тысячникам это безразлично. Вся их забота — это выгородить себя и очернить своего товарища. Поэтому они дают Хираму неправильные сведения, а тот принимает все за чистую монету. А ведь совсем скоро начнутся отделочные работы, и куда тогда девать лишний камень… — Иеровоам вдруг осекся, замолчал, растерялся, испуганно посмотрел на царя. — В общем, как хотите, вам виднее, я сказал, что думаю, — он махнул рукой и сел на свое место.

— Погоди, ругать и критиковать может каждый. Что бы ты сделал, если бы тебя поставили управлять строительством? — спросил Соломон.

— Как я могу сказать, если кроме каменоломни своей, ничего больше не вижу. Но из того, что я знаю, — нужно сократить вчетверо количество людей, рубящих камень, и перевести их на его обработку.

— А смогут они? — усомнился Соломон.

Иеровоам хмыкнул.

— А что там особенно уметь? Моя сотня давно уже потихоньку камень обрабатывает, когда остальные люди не поспевают за нами.

— Хорошо, продолжай.

— Переносчики камня его не складывают, а бросают кое-как, потому что торопятся доставить очередную партию к стенам Храма. От этого много камня ломается и крошится, а значит, непригодно для кладки. Я бы добавил телег для доставки камня, а высвободившихся каменотесов послал в помощники укладчикам — пусть его наверх подают. И вообще, тысячников и сотников нужно менять местами, тогда они поймут, что и другие участки работ тоже важны, — Иеровоам сделал паузу, посмотрел на царя и, увидев, что тот благосклонно улыбается, осмелев, добавил: — Да и начальствующих людей слишком много, мешают они только.

Соломон переглянулся с Хирамом и сказал:

— Значит, начальников над тобой много? И работать, говоришь, мешают? Ну, а двух начальников выдержишь? Я имею в виду Хирама и меня?

Иеровоам растерянно оглядел присутствующих.

— Это как понимать, великий царь? — испуганно выдавил он.

— А очень просто понимать: с завтрашнего дня станешь во главе всего строительства. Вот и начальников над тобой уменьшится, но и отвечать за всех теперь ты будешь!

Только добравшись до дворца, Соломон почувствовал, как смертельно устал. Отмывшись от всепроникающей пыли, поплавав в бассейне и умастив себя благовониями, царь почувствовал себя значительно лучше и решил посетить гарем. Недолго поразмыслив, с какой из жен ему хочется провести сегодняшнюю ночь, Соломон направился к египетской принцессе. Выбор царя был сделан в ее пользу совсем не потому, что Аменет была любима им больше остальных, и не потому, что она была искусней их в плотских утехах, а потому, что Соломон всеща помнил, что его главная жена — дочь фараона Египта, царя самой могущественной страны из всех соседствующих с Израилем. Избалованный изысканными ласками своих хананейских, иевусейских, амалекитянских, моавитянских жен и наложниц, он все же никоща не забывал своей первой ночи в объятиях загадочной Аменет…

Соломон, подумав о гареме, тяжело вздохнул. Многочисленные жены и наложницы, количество которых перевалило за седьмую сотню, доставляли ему хлопот едва ли не больше, чем государственные заботы.

Целая армия евнухов не могла управиться с интригами, скандалами и драками, постоянно и во множестве возникающими в самых неожиданных местах и по самому малейшему поводу. Царский гарем — государство в государстве — жил по своим жестоким законам, мгновенно и неотвратимо карающим любые попытки внешнего вмешательства, несмотря на подозрительное и всевидящее око Соломона.

Соломон с детства не доверял никому. Честолюбие и подозрительность, постоянное ощущение опасности, пришедшие на смену младенческим страхам, прочно, по— хозяйски поселились в нем еще в столь юном возрасте, когда у ровесников его только начинал проявляться инстинкт самосохранения. В дни, когда царь Давид и даже родная мать были особенно ласковы с ним, Соломон пытался увидеть в этом скрытый смысл, опасность для себя, пытался понять — что потребуется от него взамен. Казалось, Соломон рос таким же, как все его братья и сестры, но вместе с тем вырастали в нем и крепли недетские сомнения и недоверчивость, совершенно не свойственные его сверстникам.