Загадочное происшествие в Стайлзе - Агата Кристи

Потом я вспомнил загадочный разговор между Пуаро и Эвлин Ховард. Может, они именно это имели в виду? Может, это и была та чудовищная возможность, в которую Эвлин не хотелось верить?

Да, все подходило.

Неудивительно, что мисс Ховард предложила все замять. Теперь я понял ее незаконченную фразу: «Эмили сама…» В глубине души я согласился с мисс Ховард. Разве сама миссис Инглторп не предпочла бы скорее остаться неотомщенной, чем позволить такому ужасному бесчестию упасть на семью Кавендиш?

– Есть еще одно обстоятельство, заставляющее меня сомневаться в вашем предположении, – вдруг сказал Джон, и неожиданно прозвучавший голос заставил меня вздрогнуть.

– Что именно? – поинтересовался я, довольный тем, что он ушел от вопроса, каким образом яд мог попасть в какао.

– Хотя бы тот факт, что Бауэрштейн потребовал вскрытия. Он мог этого и не делать. Уилкинс был бы вполне удовлетворен, объяснив трагическую кончину нашей матери болезнью сердца.

– Да, – произнес я с сомнением. – Но неизвестно, может, он считал, что в итоге так будет безопаснее. Ведь кто-нибудь мог заговорить об отравлении позднее, и министерство внутренних дел приказало бы провести эксгумацию. Все могло выплыть наружу, и тогда он оказался бы в очень неловком положении, потому что никто бы не поверил, что человек с его репутацией известного специалиста мог совершить такую ошибку и назвать отравление болезнью сердца.

– Да, вполне возможно, – согласился Джон. – И все-таки… Ей-богу, не понимаю, какой тут мог быть мотив?

Я вздрогнул.

– Послушайте! – торопливо проговорил я. – Может быть, я совершенно не прав. И помните, все это абсолютно конфиденциально.

– О, конечно! Само собой разумеется.

Продолжая разговаривать, мы вошли через небольшую калитку в сад. Неподалеку слышались голоса: стол к чаю был накрыт под большим платаном, как в день моего приезда.

Цинтия вернулась из госпиталя. Я поставил мой стул рядом с ней и передал желание Пуаро посетить больничную аптеку.

– Конечно! Я буду рада, если он придет. Лучше пусть приходит к чаю. Надо будет с ним об этом договориться. Он такой славный! Хотя странный и даже немного смешной. На днях Пуаро заставил меня снять и заново переколоть мою брошь. Сказал, что брошь была неровно приколота!

Я засмеялся:

– Это его мания.

– Правда? Интересно.

Минуты две прошли в молчании, а затем, бросив взгляд в сторону Мэри Кавендиш и понизив голос, Цинтия снова обратилась ко мне:

– Мистер Гастингс! После чая мне хотелось бы с вами поговорить.

Ее взгляд в сторону Мэри заставил меня задуматься. Пожалуй, эти две женщины мало симпатизировали друг другу. Впервые мне пришла в голову мысль о будущем девушки. Миссис Инглторп, очевидно, не оставила в ее пользу никакого распоряжения, но я полагал, что Джон и Мэри, скорее всего, будут настаивать, чтобы она пожила с ними. Во всяком случае, до конца войны. Джон, я знаю, симпатизировал Цинтии, ему будет жаль, если она уедет.

Джон, отлучившийся на некоторое время, вернулся к чайному столу, но его обычно добродушное лицо было сердитым.

– Черт бы побрал этих детективов! – возмутился он. – Не могу понять, что им надо? Шарили по всем комнатам, повытаскивали все вещи, перевернули все вверх дном… Просто невероятно! Наверное, воспользовались случаем, что в доме никого не было. Ну, я поговорю с этим Джеппом, когда увижу его в следующий раз!

– Полно, Пол Прай,[46] – проворчала мисс Ховард.

Лоуренс высказался, что детективам приходится делать вид, будто они активно действуют.

Мэри Кавендиш промолчала.

После чая я пригласил Цинтию на прогулку, и мы медленно побрели к лесу.

– Слушаю вас, – сказал я, как только листва скрыла нас от любопытных глаз.

Девушка со вздохом опустилась на траву и сбросила шляпку. Солнечный свет, пронизывая листву, превратил ее золотисто-каштановые волосы в колышущееся от дыхания ветерка живое золото.

– Мистер Гастингс, – начала она, – вы всегда так добры и так много знаете…

В этот момент у меня мелькнула ошеломляющая мысль, что Цинтия – очаровательное создание, намного очаровательнее Мэри, которая никогда не говорила мне ничего подобного.

– Итак! – крайне благожелательно подтолкнул я ее, видя, что она колеблется.

– Хочу попросить у вас совета. Я не знаю, что мне делать.

– Что делать?

– Да. Видите ли, тетя Эмили всегда говорила, что она меня обеспечит. Полагаю, она забыла или не думала, что может умереть. Во всяком случае, не обеспечила меня и не оставила на мой счет никаких распоряжений. Теперь я просто не знаю, что мне делать. Как вы думаете, я сразу должна отсюда уехать?

– Господи, конечно, нет! Кавендиши не захотят расстаться с вами. Я в этом уверен.

Цинтия заколебалась, потом какое-то время сидела молча, вырывая траву маленькими руками.

– Миссис Кавендиш захочет от меня избавиться, – произнесла она наконец. – Мэри меня ненавидит.

– Ненавидит? – удивился я.

Цинтия кивнула:

– Да. Не знаю почему, но она меня терпеть не может. И он тоже.

– Ну, тут я точно знаю, что вы не правы, – тепло возразил я. – Напротив, Джон вам очень симпатизирует.

– О да… Джон! Но я не его имела в виду. Я говорю о Лоуренсе. Мне, конечно, безразлично, ненавидит он меня или нет, но все-таки это ужасно, когда тебя никто не любит, верно?

– Цинтия, это не так, они вас любят! Уверен, вы ошибаетесь. Послушайте, и Джон, и мисс Ховард…

Цинтия с мрачным видом кивнула:

– Да, пожалуй, Джону я нравлюсь. И, конечно, Эви. Несмотря на ее грубоватые манеры, она и мухи не обидит. Но вот Лоуренс почти никогда со мной не говорит, а Мэри с трудом заставляет себя быть любезной. Мэри хочет, чтобы Эви осталась, даже упрашивает ее, а меня нет, и я… и я не знаю, что мне делать.

Бедный ребенок вдруг расплакался…

Не знаю, что на меня вдруг нашло? Может, подействовала красота Цинтии и золото ее волос? Или радость от общения с человеком, который явно не мог быть связан с преступлением? А возможно, просто искреннее сочувствие к ее юности и одиночеству? Как бы то ни было, я наклонился вперед и, взяв ее маленькую руку, неловко проговорил:

– Цинтия, выходите за меня замуж!

Совершенно случайно я нашел верное средство от ее слез. Она сразу выпрямилась, отняла руку и резко отрезала:

– Не говорите глупостей!

Мне стало досадно.

– При чем тут глупость? Я прошу вас оказать мне честь и стать моей женой.

К моему полнейшему изумлению, Цинтия неожиданно рассмеялась и назвала меня «милым чудаком».

– Право, это очень славно с вашей стороны, – заявила она, – но на самом деле вы этого не хотите.

– Нет, хочу. У меня есть…

– Неважно, что у вас есть. Вы этого не хотите… и я тоже.

– Ну, это, разумеется, решает дело, – холодно заметил я. – Только не вижу ничего смешного в том, что я сделал вам предложение.

– Да, конечно, – согласилась Цинтия. – И в следующий раз кто-нибудь, может быть, примет ваше предложение. До свидания! Вы очень меня утешили и подняли мне настроение. – И, снова разразившись неудержимым взрывом смеха, она исчезла среди деревьев.

Возвращаясь мысленно к нашему разговору, я нашел его крайне неудовлетворительным.

И вдруг решил пойти в деревню, поискать Бауэрштейна. Должен же кто-нибудь следить за этим типом! В то же время было бы разумным рассеять подозрения, которые могли у него возникнуть. Я вспомнил, что Пуаро всегда полагался на мою дипломатичность.

Я подошел к небольшому дому, в окне которого было выставлено объявление: «Меблированные комнаты». Мне было известно, что доктор Бауэрштейн живет здесь, и я постучал.

Дверь открыла старая женщина.

– Добрый день, – любезно поздоровался я. – Доктор Бауэрштейн у себя?

Она удивленно смотрела на меня:

– Разве вы не слышали?

– Не слышал о чем?

– О нем.

– Что – о нем?

– Его взяли.

– Взяли? Он умер?

– Нет, его взяла полиция.

– Полиция?! – У меня перехватило дыхание. – Вы хотите сказать, что его арестовали?

– Да, вот именно. И…

Я не стал слушать и бросился на поиски Пуаро.

Глава 10

Арест

К моему величайшему неудовольствию, Пуаро не оказалось дома. Старый бельгиец, открывший дверь на мой стук, сообщил, что, по его мнению, Пуаро уехал в Лондон.

Я был ошеломлен. С какой стати он отправился в Лондон? Что Пуаро там делать? Было это внезапное решение или он уже принял его, когда расстался со мной несколько часов назад?

Несколько раздраженный, я снова направился в Стайлз. В отсутствие Пуаро я не знал, как мне дальше действовать. Ожидал ли Пуаро этого ареста? Что послужило его причиной?

Ответить на эти вопросы я не мог и не представлял, как мне вести себя дальше. Должен ли я сообщить об аресте Бауэрштейна остальным? Мне не хотелось признаваться самому себе, но меня тяготила мысль о Мэри Кавендиш. Не будет ли для нее это известие ужасным шоком? Я полностью отбросил прежние свои подозрения. Мэри не могла быть вовлечена в преступление, иначе я уловил бы хоть какой-нибудь намек. Но и скрыть от нее известие об аресте Бауэрштейна не было возможности. Завтра же о нем сообщат во всех газетах. И все-таки я не решался все рассказать. Если бы здесь был Пуаро, я мог бы спросить у него совета. Непонятно, что же заставило его так неожиданно отправиться в Лондон?