Трансчеловек - Юрий Никитин

Он говорил уверенно, но глаза грустные, мерзкий холод пробежал по моей спине. Леонид умен, знает, что говорит. Вполне возможно, что бессмертие хранится у природы в той же коробочке, где и термоядерный синтез. Сколько я себя помню, о нем говорят, что вот-вот будет достигнут. Да что там я, отец мой с детства слышал заверения, что термоядерные станции пустят вслед за атомными. И что термоядерные будут намного экономичнее, так что сразу вытеснят атомные.

Коля сказал с гусарским смешком:

– У Гете была последняя надежда продлить жизнь, как он считал, когда в возрасте восьмидесяти двух посватался к восемнадцатилетней девице…

Леонид кивнул.

– Да, тогда считалось, что молодая девушка способна разогревать застывающую кровь старцев. Но у Гете вышел облом, он был безобразно тучен, и девица не решилась… Да и не помогло бы, как не помогут все эти современные средства. Надо не тешить себя беспочвенными надеждами, а принять свой жребий. И постараться пройти жизненный путь достойно.

Лицо скорбное, даже торжественное, словно обращался к вечности и то ли укорял ее, то ли бахвалился, что вот, дескать, как мужественно по-керкегоровски и даже а-ля Камю смотрит в лицо беспощадному небытию.

Жанна сказала мягко:

– Вы слишком всерьез это принимаете. У Володи это вызвано… ну, вы же знаете, особыми причинами.

– Его потряс, – поддакнул Аркадий, – сам факт, что мы – смертны. Обычно об этом не думаем. Мы все живем, как будто мы бессмертны. А тут вдруг пришлось взглянуть в лицо беспощадной реальности.

Я помалкивал, обо мне говорят, как о свихнувшемся, ну да ладно, пусть говорят. Так они самоутверждаются, так они выше, умнее и вообще. Но когда я смотрю на них, то приходит в голову дикая мысль, что как раз их знания и усвоенный пласт многовековой культуры и является тормозом на пути понимания новых реалий.

У меня, к примеру, нет этой высокой культуры, потому легко усваиваю все новое, даже если это новое подобрал на помойке. А вот они хорошо и твердо знают, что возможно, а что невозможно, что противоречит высшим ценностям, а что в струю, они видят плавное течение жизни, а я вижу впереди, вот прямо на следующем шаге, период сокрушающей переоценки ценности жизни. Все века и тысячелетия человек мечтал просто выжить, уцелеть. Кроме того, еще важнее было выжить клану, общине, племени, ведь там дети, кровь, ростки, и человек все века воспитывался в убеждении, что жизнь клана важнее жизни индивидуума. И потому самоотверженно жертвовал жизнью ради процветания племени: бросался в разлом на римском форуме, клал руку в огонь, ложился на амбразуру.

Сейчас же, когда исчезают не только кланы и племена, но и народы стремительно сливаются в человечество, отпадает необходимость жертвовать жизнью ради победы «синих» над «оранжевыми». Сейчас границы почти открыты, миллионные стада туристов туды-сюды, как тараканы, и видят, что и те и другие вообще-то одинаковы и вообще воевать не за что.

В этих условиях ценность человеческой жизни неизмеримо выросла сама по себе. Или сама собой.

Аркадий сказал участливо:

– Володя, а может быть, в самом деле… вам стоит заглянуть к психоаналитику? Я могу порекомендовать одного, прекрасный специалист. И все те тайны, которые вы ему скажете, умрут вместе с ним…

Я сказал устало:

– Аркадий, это вам всем нужно к психоаналитику. Стремление избежать смерти – самое естественное и здоровое желание. Любой зверь убегает от опасности! Это инстинкт. Только зверь еще не знает, что помимо смерти в когтях хищника есть еще смерть от старости, а человек вот знает. И тоже старается избежать. Пока только здоровым образом жизни да пластическими операциями, но когда-то…

– Ну-ну, – сказал Аркадий поощряюще.

Я ответил, хотя и понимал, что им как о стенку горохом, а я только выгляжу дураком:

– Когда-то человек добьется того, что люди перестанут умирать. Мне кажется, сейчас все выступают против бессмертия по принципу «зелен виноград». Горько допустить мысль, что бессмертие все-таки будет достигнуто через три-четыре поколения, но мы не доживем!.. Вот и начинаем придумывать оправдания, почему нужно умирать. А если предположить, что бессмертие открыли сегодня и уже сегодня мы можем жить столько, сколько хотим… как бы вы поступили?

Аркадий сказал поспешно:

– Взгляды от материальных выгод не меняют!

– А почему? – спросил я. – Ну наивный я такой вот, не понимаю: почему на самом деле должны отказываться? А от долгой жизни вижу только выгоды. Не говоря уже о самом главном доводе…

Все замолчали, Аркадий спросил осторожно:

– Каком?

– Просто жить хочется, – ответил я.

Даже Коля наконец уяснил, что я не пью, а если пью, то фруктовые соки, мне наливать не стал, зато остальные пили, как мальчишки, которым нужно обязательно «перепить» один другого, потому ревниво следили друг за другом, чтобы не пропускал, а то я пью, а он – нет, как можно, нечестно, неспортивно.

Я по настойчивой просьбе Леонида и Михаила начал довольно нехотя рассказывать, каким будет мир, по моему мнению, через пару десятков лет, а лучше – лет через пятьдесят, когда жизнь человеческую начнут продлевать и продлевать до тех пор, пока смогут открыть или изобрести бессмертие.

Слушали не только они двое, даже их жены притихли и ловили каждое слово. Я сообразил наконец, что в самом деле для них эксперт: постоянно слежу за этими новостями, которые никогда не бывают на первых страницах газет или на телевидении. Даже утонченный Аркадий и то гораздо лучше знает, с кем очередной шоумен поссорился, помирился или вступил в однополый брак, чем ответит насчет марсохода или космического аппарата «Кассини».

И все-таки это он, выслушав достаточно внимательно, вскричал патетически:

– Володя, какой-то уж совсем жуткий мир ты нарисовал! Я не хотел бы в нем жить!

И огляделся горделиво, как дуче на трибуне, полагая, что это и есть самый весомый довод. Вот он, такой замечательный, не восхочет жить в том мире, значит – тому миру сгинуть, как же он, этот мир, обойдется без него, уникального?

Я сжал челюсти, этих уникальных столько, что хоть дороги асфальтируй. Прошлое столетие простому человечку постоянно льстили, что каждый человек – уникален, самобытен и вообще – целая вселенная! Это как доски в заборе, к ним если очень долго присматриваться, тоже можно заметить уникальность: в одной сучок в одном месте, в другой – в другом, а третья так и вовсе треснутая…

Вежливый я донельзя, а то бы прямо в лоб закатал, что, дескать, обойдутся… вернее, обойдемся, в своем жутком мире без него. Никто его и не приглашает в общество, которое я нарисовал. Даже будет проситься – не пустим. Когда-то неумелых и криворуких охотников вообще изгоняли из племени, потом пришел гуманизм, ни к чему не годных начали кормить бесплатно, а они в ответ до сих пор пытаются совершать революции, чтобы изменить такое общество, создают молодежные банды, пингвинозащитничество, а также все виды андеграунда. Сейчас эта лафа кончилась.