Ценник для генерала - Николай Леонов

Дрался? Когда, с кем? Как он исчез с поезда, в котором нашли его вещи? И самое главное, зачем?

Гурову захотелось подойти к другу, присесть на край больничной койки, положить руку ему на грудь и тихо сказать что-нибудь обнадеживающее, успокаивающее. Главное, что жив, что нет особенно страшных ранений. С сотрясением мозга и потерей памяти доктора как-нибудь разберутся. Лишь бы выжил. Бедный Стас, как ему досталось! Как спокойно его лицо. Вообще-то Крячко всегда отличался выдержкой и философским спокойствием. Поможет это ему сейчас?

— Ну и что скажете? — тихо спросил врач, наклонившись к Гурову. — Он?

— Да, он, — подтвердил Лев Иванович. — Пойдемте отсюда. Там поговорим… — Гуров хотел было выйти из палаты, но резко повернулся и уставился на Крячко.

Ему показалось, что Стас подсматривает за ними сквозь чуть опущенные веки. Тут глаза Крячко открылись. Он смотрел на гостя, на врача спокойно, выжидающе.

— Это кто? — потом спросил Стас чуть хрипловатым голосом. — Откуда? Из милиции?

Гуров опешил, уставился на раненого товарища. Что?.. Милиция? Почему он так сказал?

Крячко едва ли не всю свою жизнь проработал в милиции. Только несколько лет назад ее в России переименовали в полицию. Из-за травмы головы сработала давняя привычка? Вообще-то все сотрудники управления давно уже привыкли к словам «полиция», «полицейский».

Это было первое, о чем подумал Гуров. Только потом он с горечью осознал, что Стас его не узнает. Крячко смотрел на старого друга. В его глазах было ожидание, надежда, множество вопросов, но никак не радость от встречи.

Лев Иванович вздохнул, вернулся к кровати, решительно пододвинул стул и уселся на него. Гуров очень беспокоился, что врач начнет его сейчас выгонять или останется рядом и примется слушать их разговор. Так и случилось. Врач уселся на второй стул рядом с сыщиком.

— Значит, вы ничего не помните? — спросил Гуров, начиная разыгрывать свою партию. — И меня не узнаете?

— А вы кто? Я знал вас? Как меня хоть зовут? — Крячко стал кряхтеть и приподниматься на подушках, чтобы сесть. — Хоть что-нибудь из моей жизни мне расскажите. Может, это послужит толчком для воспоминаний. Вы не представляете, как это страшно — не помнить вообще ничего!

— Редкий случай. Я пытался даже поискать такое в медицинской литературе, — сказал врач. — Обычно в подобных случаях выпадает из памяти определенный кусок воспоминаний, очень четко локализованный по времени. А тут полная потеря при внешне нормальном состоянии. Относительно, конечно. Ни комы, ни операции на черепе.

— Типун вам на язык, — проворчал Крячко и поморщился. — Головная боль просто вымотала.

Гуров размышлял. От его решения сейчас зависело многое. Легче всего назвать вымышленные имя и фамилию, сказать Стасу, что он всю жизнь прожил в Беларуси, что они коллеги по адвокатской деятельности. Но есть ли в этом смысл, не помешает ли такое сообщение восстановлению памяти?

А ведь Крячко сейчас чуть ли не узловая фигура. На него напали. Он, настоящий профессионал, понимал, кто и почему это сделал. Осталось лишь вернуть ему память, и он все расскажет. Тогда появятся ответы на многие вопросы.

«А ведь он все еще жив лишь потому, что ничего не помнит, — думал Гуров. — Наверное, в этой ситуации преступники не станут его трогать. Даже при таком развитии событий лишние трупы никому не нужны. А вот если я начну врать, тогда кто-то через доктора, по другим каналам, может, через «жучки», установленные преступниками в палате, это поймет. Негодяи сообразят, что им морочат голову, и решат, что проще все-таки довести дело до конца. Странное дело, но бывает и такое в оперативной работе, когда, разыгрывая какую-то роль, приходится прибегать к чистейшей правде. Нет, не всегда, конечно».

— Вас зовут Станислав, — спокойно сказал Гуров, наблюдая за другом. — Станислав Васильевич Крячко.

— Станисла-ав, — произнес больной, как будто прислушиваясь к звуку, пробуя его на вкус. — Крячко-о. Вот зараза, не радует слух!

Гуров молча пожевал губами. Прогресс есть. Сейчас Станислав выдал одно из своих самых любимых словечек: «зараза».

— Вы не расстраивайтесь, — попросил Гуров. — Полежите, полечитесь. Постепенно все вспомните. Никто вас не торопит.

Крячко понимающе смотрел на Гурова, но вопросов больше не задавал. Это было как-то странно. Ведь врач только что рассказывал, что его пациент всех замучил расспросами о себе. А тут пришел человек, который его явно хорошо знает, а вопросов нет. Успокоился, почувствовал надежду?

Врач поднялся со стула, положил Гурову руку на плечо и заявил:

— Я думаю, что вашего товарища не стоит переутомлять. Сейчас он испытал своего рода стресс, связанный с вашим появлением. У него возникла надежда на восстановление воспоминаний, а это сильные эмоции. Я даже вижу заметную разницу в его поведении. Будем дозировать ваши встречи и беседы. Скажем, по два раза в день. Утром и вечером. Но не очень поздно. Больной не должен перевозбуждаться перед сном. Не позже шести вечера. Хорошо?

— Да, конечно, — согласился Гуров и сказал Стасу: — Я приду завтра утром, и мы пообщаемся.

— Хорошо бы, — со странной интонацией проговорил Станислав. — Не представляете, как тоскливо тут лежать одному. Эх, а еще видения всякие во сне, воспоминания… Кто мне подскажет, какие из них ложные, а какие истинные?

— Я подскажу, — пообещал Гуров. — Я хорошо знаю ваше прошлое, Станислав Васильевич. Разберемся.

Гуров и врач вышли из палаты, где к ним сразу в кильватер пристроилась Маша.

Лев Иванович принялся громко рассуждать, стараясь делать вид, что скрывать ему совершенно нечего:

— Насколько я помню, доктор, чаще всего выпадают как раз последние воспоминания. Я прав?

— Да, ретроградная амнезия как раз этим и отличается.

— Но это не главное, — продолжил Гуров. — Важно остальное вспомнить. А что предшествовало травме, куда он упал, это не самое существенное в жизни. Надо, чтобы он себя вспомнил, потихоньку возвращался к нормальной жизни. А то ведь он и в магазин сам не сможет ходить. Да, беда!..

Гуров и Маша вернулись в машину. Девушка тут же забралась на заднее сиденье и полезла за сигаретами.

— Сделали дело, — доложила она, опередив Гурова. — Друг опознан, но с памятью у него пока беда. Наверное, он и маму родную сейчас не узнает. Вот ведь загадка какая — мозг человека.

— Помолчи, Маша, — попросил Гуров и стал рассказывать сам: — Значит, так. Я решил попытаться вызвать у него воспоминания, выложив часть правды. Я сказал, как его зовут, но не стал распространяться о нашей работе в полиции и о том, что он тут на задании, полученном в Москве.

Михаил очень внимательно выслушал Льва Ивановича, потом спросил:

— Почему? А вдруг он что-то интересное, очень важное уже узнал? А это нам в работе еще как пригодится!

— Вот как раз поэтому. Видите ли, ребята, его хотели убить, это очевидно. Люди так просто из поезда не пропадают, а мой друг, с которым я не один десяток лет проработал вместе, никогда не был малахольным. Его спасло только то, что он потерял память. Учтите это. Еще я думаю, что за ним будут наблюдать. Может, санитарку свою подставят или аппаратуру в палату воткнут, чтобы слушать наши разговоры. Как только он вспомнит, кем на самом деле является, ему конец. Учтите это.

— Я могу достать машинку, которая определяет наличие «жучков», — предложил Михаил. — Будете, по крайней мере, точно знать, есть они в палате или их там нет.

— Хорошо, привези. Это сделать надо обязательно. Наличие «жучков» нам скажет о многом. Теперь мы свою работу на время приостановим, чтобы заняться моим другом. Единственное, что можно себе позволить, это последить за генеральным директором «Комплект-Ресурса». Нужно получить представление о его окружении, образе жизни. Вот вы этим с Машей и займитесь. А я найду какое-нибудь жилье в городе и поработаю со Стасом.

«Жучков» в палате не оказалось. Михаил, изображавший личного водителя Гурова, внес туда свертки и пакеты с фруктами и кое-какими средствами индивидуальной гигиены. Пока Гуров топтался посреди помещения, пространно расписывая, что и зачем он привез, Михаил успел пройтись с прибором вдоль стен и не уловил никаких сигналов. Немолодая женщина-санитарка помогала Станиславу распаковывать продукты и не видела, чем занят Михаил. Да она все равно не поняла бы смысла его действий, даже если обратила бы на них внимание.

Гуров вчера вечером связался с Орловым и обрадовал его тем, что Стас найден, жив, но находится в непонятном состоянии. Вопрос с деньгами генерал-лейтенант решил за пять минут. Идею восстановления памяти Крячко прямо в белорусской больнице он поначалу не одобрил, но потом согласился с доводами Гурова. Любая попытка срочно вывезти Стаса в Москву могла навести преступников на мысль о том, что он начал вспоминать. Нарываться на бомбу в самолете, подвергать опасности жизнь пассажиров поезда или других видов транспорта, разумеется, не стоило.