Невеста принца - Линда Миллер

Наконец ему удалось вообразить милый облик жены, но удержать его надолго он не сумел.

И тотчас ему явилось лицо Анни.

На глазах Рафаэля вскипели слезы.

— Джорджиана, — прошептал он, стараясь вернуть ее обратно, умоляя ее не покидать его память, его сны, его сердце.

Но он уже знал, что просит о невозможном. Джорджиана ушла от него навсегда вместе с ребенком, которого она носила.

Благодаря Анни Треваррен, Рафаэль вновь вернулся к жизни, и теперь он уже не мог притворяться, что его жена ненадолго отлучилась в гости или за покупками, будь то в Лондон или в Париж.

Она больше не вернется.

В первый раз после смерти Джорджианы, когда весь бренди Европы не мог бы унять его тоску, Рафаэль от всей души заплакал по своей жене и по той части себя, которая с ней вместе обратилась в прах.

Так он еще не горевал и не знал, что способен на такое. Его страдание было жгучим и тяжелым. Оно накрыло его с головой, а потом приняло облик черного ангела, не покидавшего его всю ночь. Вновь и вновь он разбивал себе сердце, сотни раз опускался на самое дно отчаяния. Его душа была истерзана, и временами он думал, что разум больше не в силах терпеть такую боль. Но как бы то ни было, страдание очистило его. Он ощутил, что в него влились новые силы, и вспомнил, что в огне металл становится еще крепче.

Утро он встретил другим человеком, и, когда злые драконы подняли головы, он быстро сокрушил их. Весь израненный, он не щадил себя в борьбе, поэтому сумел победить.

Если говорить проще, Рафаэль вытащил себя из могилы Джорджианы и выкарабкался на поверхность. Тогда к нему вернулась всепоглощающая жажда жизни.

На рассвете Рафаэль встал, вымыл прохладной водой свое потное тело и надел чистое платье. Потом, позавтракав на кухне и тем самым приведя в ужас повариху и ее хихикавших помощниц, он пошел в конюшню и оседлал своего любимого коня.

Могила Джорджианы находилась на самом высоком месте среди других могил, принадлежавших семье Сент-Джеймсов, под стражей высокого дуба и мраморных ангелов. С этого священного для него места Рафаэль мог видеть широкие дали за стенами замка и даже сверкавшее на солнце море.

Он наклонился и положил руку на могильный мрамор, но ничего не сказал, потому что уже распрощался с Джорджианой и смирился с ее смертью.

Сегодня, в это прекрасное солнечное утро, он приехал на ее могилу, чтобы отдать должное их общей жизни и обещать ей быть сильным, ибо этого она хотела больше всего на свете. Ему предстояло еще многое сделать, прежде чем принести покаяние за грехи всех Сент-Джеймсов.

Наверное, не раньше, чем через час, Рафаэль возвратился в конюшню, бросил поводья слуге и направился в кабинет.

Через несколько минут явился необычно взъерошенный Барретт, и хотя Рафаэль заметил, что его друг чем-то обеспокоен, он тотчас забыл об этом, так как у него были более неотложные и важные дела.

— Я хочу, чтобы ты выделил небольшой отряд своих людей, — объявил Рафаэль. — Хочу поехать и сам посмотреть, что творится кругом. Давно я этого не делал.

Барретт побелел и, едва не расплескав кофе, поставил чашку на стол. Он посмотрел в лицо Рафаэлю.

— Ты совсем сошел с ума? — не выдержал он. — Там люди, которые хотят вас убить, ваше высочество, причем совсем не быстрым и милосердным способом!

Рафаэль уселся поудобнее в кресле и поднял брови.

— Бавия — все еще моя страна, — спокойно возразил он. — Я все еще здешний правитель.

Барретт, обхватив себя обеими руками, наклонился над столом и горящими глазами уставился на принца. Жилка подрагивала у него на виске, да в глазах была видна усталость.

— Не желаю смотреть, как ты собираешься совершить самоубийство!

Рафаэль вздохнул и вновь взялся за ручку, которую отложил, когда вошел Барретт. Он работал над документом, который его личный гонец привез ночью из столицы.

— Твоя забота о моей безопасности достойна всяческих похвал, — сказал он, — но если ты не хочешь лишиться своей работы, придется тебе подчиняться моим приказам вне зависимости от того, что ты о них думаешь. Понятно?

Барретт не двинулся с места.

— Нет, черт возьми, не понятно! Можешь подавиться своими проклятыми приказами и своей королевской стражей, и…

Рафаэль встретил яростный взгляд Барретта.

— Чего ты от меня хочешь? — спросил он. — Чтобы я бежал? Сидел под столом и хныкал, как побитый пес? Бросил мой народ? Ну же? Ты ведь меня знаешь лучше кого бы то ни было!

Судорога боли исказила обыкновенно спокойное лицо Барретта. Он отошел от стола и на мгновение повернулся к Рафаэлю спиной, борясь с бурей внутри себя. Когда он вновь посмотрел в глаза Рафаэлю, он уже был такой, как всегда.

— Я хорошо тебя знаю, ты ведь мой друг, — сказал Барретт. — Но быть осторожным не то же самое, что бежать и бросать все, что тебе дорого. Я всего лишь прошу…

— Ты просишь меня оставаться в замке, пока его не возьмут мятежники. Точно так же я могу лежать в гробу и там ждать их прихода. Неужели ты не понимаешь, Барретт? Я хочу собственными глазами видеть моих людей и собственными ушами слышать, что они говорят. Мне мало того, что мне доносит фон Фрейдлинг и другие…

— Рафаэль…

— Займись своим делом, — холодно перебил его Рафаэль, — или освободи свое место. Выбор не так уж сложен и остается за тобой.

Барретт взял свою чашку и запустил ею в камин. Она как будто расплылась сначала в огне, а потом лопнула, взорвавшись множеством осколков. Старинную деревянную дверь толщиной в несколько дюймов Барретт захлопнул за собой с такой силой, что она еще долго дрожала на петлях.

Рафаэль спокойно взялся за ручку и продолжил работу. Несколько минут он не поднимал головы, пока в кабинет не ворвался второй посетитель.

Это был Люсиан, все еще не пришедший в себя после стычки с братом накануне, но улыбавшийся со своей обычной дерзостью.

— По-моему, Барретт в плохом настроении, — весело заметил он. — Насколько я понимаю, он против твоего грандиозного плана явить себя твоему народу.

Рафаэль нахмурился.

— Опять подслушиваешь? Мне это начинает надоедать, Люсиан.

— Для младшего сына такая привычка жизненно важна.

Несмотря на ранний час, Люсиан направился к бару и налил себе бренди. Рафаэль почувствовал тошноту.

— А, знаешь, Барретт прав. Сейчас тебе никак нельзя покидать замок. Глупо. Это и вправду самоубийство.

Рафаэль перестал делать вид, что работает, и сложил руки на груди.

— Уверен, ты не переживешь, если со мной что-нибудь случится.

Люсиан рассмеялся и прижал правую ладонь к груди.

— Я буду в отчаянии.