Розанов - Александр Николюкин

В октябре 1880 года решили пожениться, и Аполлинария запросила официального согласия родителей, 3 ноября нижегородский нотариус заверил свидетельство о том, что мешанин города Горбатова на Оке Прокофий Григорьевич Суслов, проживающий в собственном доме по Большой Солдатской улице в Нижнем, и его жена Анна Ивановна не имеют ничего против брака их дочери, домашней учительницы Аполлинарии, со студентом третьего курса историко-филологического факультета Московского университета Василием Розановым. Через неделю, 11 ноября, Розанов получил от ректора университета свидетельство о «неимении препятствий к вступлению в законный брак». Венчание с Аполлинарией Прокофьевной Сусловой (1839–1918) состоялось в начале следующего года.

Много лет спустя Розанов вспоминал, что впервые встретился с «Суслихой», как он ее называет, в доме, где он давал уроки Александре Михайловне Щегловой. Вся в черном (носила траур по брату), со следами «былой замечательной красоты» — она была «русская легитимистка», ожидавшая торжества Бурбонов во Франции, где оставила лучших своих друзей. В России у нее не было никого, и в России она любила только аристократическое, традиции и трон.

Розанов же до этого был «социалистишко» и потянулся к «осколку разбитой фарфоровой вазы» среди мещанства, «учителишек» и вообще «нашего брата». Острым взглядом «опытной кокетки» она поняла, что «ушибла» юношу Розанова, говорила холодно, спокойно. «И словом, вся — „Екатерина Медичи“. На Катьку Медичи она в самом деле была похожа. Равнодушно бы она совершила преступление, убила бы — слишком равнодушно, „стреляла бы в гугенотов из окна“ в Варфоломеевскую ночь — прямо с азартом. Говоря всеобще, Суслиха действительно была великолепна… — не уставал восхищаться Розанов и 35 лет спустя. — Еще такой русской — я не видал. Она была по стилю души совершенно не русская, а если русская — то раскольница бы, „поморского согласия“, или еще лучше — „хлыстовская богородица“» [86].

Умна она была средне, говорит Розанов, но «все заливал стиль». Младшая ее сестра, известный врач-ученый Надежда Суслова, умоляла ее помириться после ссоры, но она при всяком въезде Надежды в дом родителей вылезала с подушкой и одеялом из окна в сад, прокрадывалась на улицу и уходила ночевать к знакомым. И сестра-врач, видя, что она выгоняет старшую сестру из дому, перестала ездить к родителям.

О родителях Розанов добавляет, что они были чудесные: старик отец — весь «добро», мать — «мудрая». «Я их любил, очень. С сестрой познакомился у умирающей тещи».

Но больше всего разговоров было с Аполлинарией о Достоевском, возлюбленной которого она была:

«— Почему же вы разошлись, Аполлинария Прокофьевна?

— Потому что он не хотел развестись с своей женой чахоточной, „так как она умирала“.

— Так ведь она умирала?

— Да. Умирала. Через полгода умерла. Но я уже его разлюбила.

— Почему „разлюбили“?

— Потому что он не хотел развестись.

Молчу.

— Я же ему отдалась любя, не спрашивая, не рассчитывая. И он должен был так поступить. Он не поступил, и я его кинула».

Таков был ее стиль поведения и разговора. Розанов продолжает: «Мы с ней „сошлись“ тоже до брака. Обнимались, целовались, — она меня впускала в окно (1-й этаж) летом и раз прошептала: — Обними меня без тряпок.

Т. е. тело, под платьем. Обниматься, собственно дотрагиваться до себя — она безумно любила. Совокупления — почти не любила, семя — презирала („грязь твоя“), детей что не имела — была очень рада. („Куда бы я пошла с детьми, когда муж такой мерзавец и ничтожество“.) Лучшее ее удовольствие — врать на меня всякую околесицу… — знакомым, заходившим к нам после обеда („я сплю“). Я слыхал и удивлялся: „Что это Поленька врет! Неужели она это в самом деле думает?“»

Розанов рисует портрет своей первой жены, в котором выразилась не только она, Аполлинария Суслова, но и Василий Васильевич: «Лицо ее, лоб — было уже в морщинах и что-то скверное, развратное в уголках рта. Но удивительно: груди хороши, прелестны — как у 17-летней, небольшие, бесконечно изящные. Все тело — безумно молодое, безумно прекрасное. Ноги, руки (не кисти рук), живот особенно — прелестны и прелестны; „тайные прелести“ — прелестны и прелестны. У нее стареющим было только лицо. Все под платьем — как у юницы — 17–18–19 лет, никак не старше. В сущности, я скоро разгадал („потрогай меня“), что она была онанисткой, лет 20, т. е. с 18. Я это не осуждаю. „Судьба“. И „что делать старым девушкам“. Скорее от этого я еще больше привязался к ней».

Жизнь с Сусловой, особенно в Брянске, где Розанов стал учительствовать в прогимназии, — «вся сплошная мука». Он называет эту жизнь «мистической трагедией». А в письме к А. С. Глинке-Волжскому 24 мая 1915 года сравнивает Аполлинарию с молодой прекрасной женщиной, чрезвычайно религиозной, суровой и строгой, которую любил (и был в связи) старый князь Волконский в «Униженных и оскорбленных» Достоевского и которая была необыкновенно развратна. Князь говорит: «Барыня моя была сладострастна до того, что сам маркиз де Сад мог бы у ней поучиться». А Розанов добавляет о Достоевском: «Мне всегда казалось, что это он написал о Суслихе».

Но вместе с тем, размышляет Розанов, к ней подходит и Дуня, сестра Раскольникова в «Преступлении и наказании», и Аглая в «Подростке». Только Грушенька (в «Братьях Карамазовых») — ни-ни-ни. Грушенька вся русская, «похабная». В Суслихе — ничего грубого, похабного.

Розанов никогда не видел такой «удивительной женщины». Ее любимым образом в литературе и мифах была Медея, когда она из-за измены Язона убивает детей. Она была нереализованным героическим типом «исторических размеров» и в другое время «наделала бы дел». Но в Брянске она безвременно увядала.

«Меня она никогда не любила и всемерно презирала, до отвращения, — вспоминал Розанов. — И только принимала от меня „ласки“. Без „ласк“ она не могла жить. К деньгам была равнодушна. К славе — тайно завистлива. Ума — среднего, скорее даже небольшого». С нею никто не спорил никогда, просто не смел. Всякие возражения ее безумно оскорбляли. Она «рекла», и все слушали и восхищались «стилем».[87]

Василий Васильевич горько переживал все ее «фанаберии»: «Бедная моя Поленька! Бедная моя Поленька!!.. С тобой что-то случится», «ты — умрешь», «у тебя рак будет», «ты бросишься под рельсы». И сколько раз, тоскуя, он с фонарем отыскивал ее ночью в Брянске, когда она беспричинно уходила из дому.

Кончилось тем, что уже 43-х лет (возраст для женщины в понимании тех лет весьма преклонный) она влюбилась в студента Гольдовского, прелестного юношу, гостившего у них в Брянске. Влюбилась безумно «последнею любовью». А он любил другую — прелестную поповну. Его одно неосторожное письмо к Василию Васильевичу с бранью на Александра III она переслала жандармскому полковнику в Москве, и студента «посадили», да и Розанова стали жандармы «тягать на допросы».