Мефистон. Кровь Сангвиния - Дариус Хинкс

Я так близок к исполнению судьбы, похищенной у Ангела, но, если не смогу укротить ее… если я не смогу направлять эту силу… если она будет становиться неистовее, а я не смогу покорить ее… — Он замотал головой, и, когда заговорил снова, в голосе его ощущалась боль. — Тогда мне следовало бы умереть Калистарием под камнями. Тогда я не спасу нас, но стану последним гвоздем в крышке гроба сынов Ангела.

Мефистон замолчал, и через некоторое время заговорил Рацел. Он заметил удивление Антроса и отбросил своеобычный сардонический тон.

— Десятилетиями я наблюдал за старшим библиарием в этом тайном зале. Лицезрел его страдания вновь и вновь, пока он загонял себя на грань погибели, пытаясь найти ключ к разгадке. — Эпистолярий поднялся и прошел по полу, на котором вновь расцвели кровавые знаки. — Но каждый раз мы сталкивались с неудачей.

Когда Рацел приблизился к стене сферы, из ослепительного сияния возник медный постамент высотой ему по пояс. На вершине изящной и покрытой прекрасной филигранью плиты покоилась книга — тяжелая, в кожаном переплете, закрытая на металлический засов. На обложке не было названия, но ее украшала крылатая капля крови, выведенная сусальным золотом. Рядом стояли перо и чернильница.

— Я записываю все, — объяснил Рацел. — Каждое слово и деяние, что доводит старшего библиария до предела; и в момент, когда я чувствую, что его рассудок может не выдержать… — он кивком показал на лежащий на полу шприц, — …я возвращаю его.

— Значит, вы контролируете эту силу, — произнес Антрос.

— Каждый раз мне все сложнее услышать зов Гая. — Мефистон покачал головой и подался вперед. Его глаза поменяли цвет, сверкая подобно сапфирам, как и глаза Рацела. — Если я высвобожу всю таящуюся во мне мощь, то ничто не вернет меня. Поэтому я держу себя на цепи, словно пса. Всегда сдерживаю себя. — Он поднялся и зашагал по залу. — Но эта сила ниспослана Ангелом! Бессмысленно было бы отрицать это. И неправильно. Я должен найти способ высвободить всю силу дара. Я сдерживал его столь долго, что он начал пожирать меня изнутри.

Властелин Смерти остановился и посмотрел на Луция пылающими глазами, сбросив маску безмятежности.

— Зачем Ангел показал мне столь великое предназначение, но лишил возможности исполнить его? Что за испытание он мне устроил? В моих руках безграничная сила. — Он схватил в горсть воздух, отчего тот пошел маревом. — Но я не могу ее использовать.

Он застыл, с надеждой глядя вдаль.

— Но теперь я вижу шанс. Я слышал тот же зов, что преследует Зина. Кто-то зовет меня на Дивинус Прим. Там меня что-то ждет. Нечто, что даст мне ответ. Зин думает, что я слеп к этому, но до сих пор я просто не мог дать этому имя.

Мефистон обнажил Витарус и провел острием по полу, вызвав очередное перестроение алого шифра. Антрос склонился вперед, глядя на то, что возникает из кровавых символов. Он заметил, что Рацел смотрит на символы с тем же напряженным ожиданием, и понял, что Мефистон не рассказывал об этом даже своему советнику.

— Сегодня, лексиканий, ты нашел название тому, что так долго ускользало от меня. — Он пристально посмотрел на Антроса. — Все эти годы я искал вдали то, что было так близко. И теперь ты вошел в мои покои со словом спасения на устах.

— Но я не смог найти ничего о Детях Обета, — удивленно покачал головой Луций.

Радел не отводил взгляда от того, что проступало под мечом Мефистона, и, когда узнал очертания, его глаза расширились. В крови вырисовывалась причудливая рукоять клинка. Антрос заморгал, озадаченный благоговейным выражением лица наставника, ведь эта штука выглядела не только уродливой, но и бесполезной. Рукоять имела треугольную форму, ее почти невозможно было держать. Создавалось впечатление, будто ее придумал ребенок.

— Окаменелый меч, — прошептал Рацел и, упав на колени, потянулся к образу. Его пальцы застыли прямо над ним.

Мефистон кивнул. Его рука слегка дрожала на эфесе Витаруса.

— Он там, Рацел. Я не надеялся, даже когда Антрос обратил мое внимание на то, что Зин употребил слово «обет», но мои сомнения развеялись, как только Луций вошел сюда с этим названием, гремящим в его разуме. Окаменелый меч на Дивинусе Прим, Гай. Эти полоумные жрецы понятия не имеют, за что бьются. Они молились ему втайне, еще до становления Империума, не имея представления о его истинном значении. Они думают, что это реликвия, и ничего больше. Именно из-за нее исповедник Зин так отчаянно пытается вернуть этот мир, ведь Дети Обета построили свое вероучение вокруг клинка. Больше всего они хотят сохранить это в секрете.

— Меч? — спросил Антрос, узнав форму рукояти по выделенным буквам, которые показала ему схоласт Гор. — Господин мой, я не понимаю. Вы намерены помочь Зину добраться до этого проклятого мира из-за меча? Разве в наших хранилищах нет более достойного вас оружия?

Мефистон поднял Витарус, и образ исчез, распавшись на непрестанно кружащиеся цифры и линии.

— Окаменелый меч — вовсе не то, чем кажется. Его форма — лишь совпадение, — ответил Властелин Смерти. — Это устройство из Темной эры Технологии, нейронный проводник. Оно создано еще до появления легионов, лексиканий. Никто не знает, как оно называется на самом деле, но оно появилось во времена гораздо большего понимания науки, чем ныне. — Мефистон расхаживал взад-вперед, каждым шагом тревожа кровавую карту под ногами. — Оно позволяет подчинять и направлять даже самые грозные эмпирейные волны, — пояснил он. — Это психическая линза, достойная бога.

— Вы сможете высвободить свой дар, — выдохнул Рацел, явно пораженный открывающимися возможностями. — Позволите своему разуму воспарить.

Антрос пытался понять, насколько важен такой археотех. Он мысленно вернулся на Термию и представил, каким бы был гнев Мефистона, если бы он продолжал расти, ничем не сдерживаемый. Психическая буря, достойная примарха. И пока он размышлял, в его разум нежданно ворвались образы старшего библиария, омытого кровью тысяч лежавших у его ног зарезанных и изувеченных священников Экклезиархии. Но прежде всего потрясали не трупы, а суетившиеся среди них разнообразные непостоянные существа, которые формировались и изменялись, прыгая и скользя по запекшейся крови. Безумные твари из самых темных кошмаров, исчадия варпа хихикали и визжали, пожирая души мертвых.

Антрос тяжело осел в кресле, и, взглянув на него, Мефистон замер.

Луций не осмелился встретиться взглядом со старшим библиарием. Видение наполнило его невыразимыми сомнениями, которые не должны были приходить в голову ни одному из служителей либрариума. Что, если сила Мефистона проистекала не от Сангвиния? Что, если ее источник был иным, стократ худшим? Он подумал о черном пламени, рябившем на коже Властелина Смерти.

Мефистон