Возвращение - смерть - Елена Юрская

Два часа я делала лицо, превращая искусство в процесс, а мысли о предварительной старости в философию поражения. У кого много времени, тот всегда опаздывает. Зато часто думает, и мозги от этого становятся крепче, даже без йодистой подкормки. Но в этом кое-кому предстояло убедиться при личной встрече.

Такси я решила вызвать оттуда. Поэтому час в общественном транспорте окончательно убедил меня в том, что Сливятин не так уж и плох со своей идеей долгосрочного кредита. Ведь все он не украдет? Что-то останется люди станут чистить зубы, купят хорошие плащи и начнут пить приличные алкогольные напитки. Общественный транспорт превратится в оранжереи. Я могла бы помочь Остапу Бендеру в организации турнира в Нью-Васюках...

- Куда? - спросил меня детина, мало похожий на швейцара.

- У меня встреча, я пресса.

- Покажите удостоверение! - рявкнул он.

И что сказать? Устроены так люди! Владимир Игнатьевич съел бы собственную руку, если бы за это заплатили хоть сколько-нибудь. Разумеется, он и не подумал выписать мне никакого документа. Этак все позарятся. Бумаги не наберешь. Когда я буду богатой и знаменитой, я подарю ему лес... А пока он сказал: "Все равно ты пишешь под псевдонимами. Так что, на каждый пропуск?"

Я мигом достала из сумки паспорт. Охранник зачитался. В основном моим брачным вкладышем. И посмотрел на меня с нескрываемым уважением.

- Да, - сказала я. - И не надо завидовать. Нечему, потому что.

- Подойдите к портье. Там позвонят и предупредят о вашем визите, - он ласково провел по моей одежде миноискателем и разочарованно вздохнул. Больше общих тем для разговора у нас с ним не было. Красота - великая сила. Я уверенно зашагала в холл, миновала приятно ледяного портье и, воспользовавшись лифтом, поднялась на пятый этаж, который в этой гостиничке назывался красивым словом "пентхаус".

Дверь была приоткрыта. Руки мои позолотели от внезапного предчувствия, знакомого мне по кинофильмам: по идее - труп диссидента должен сидеть в кресле с пулей во лбу.

Но, хвала создателю, труп, то есть Чаплинский, курил на крыше-балконе и смотрел на меня, чуть сощурив свои украшенные мешками глаза. Судя по всему, он следил за моим приходом. Сверху - как положено. Я ощутила неловкость. В теле, и в деле, в этом плюшевом,

плохо обставленном номере.

- Значит, Клара Цеханасян, - улыбнулся он. - А знаете, я иногда об этом мечтал. А кто не мечтал отомстить? Согласны?

Он все смотрел на меня. Спокойно, без издевки и мозгового надругательства. В словах не было второго и третьего смысла, я решительно включила диктофон.

- Не надо, - он подошел ближе и слегка дотронулся до моей руки. - Не надо.

И я почему-то послушно выжала кнопку. После позорного разговора у меня напрочь отпало желание нападать. И даже сопротивляться было неохота. Лучше всего у меня получился бы обратный ход. Лифт, портье, охранник, дом. И тяжелый разговор с депутатско - бандитским корпусом. В этом Чаплинском было все, и вроде - ничего не было. Ни роста, ни типажа, ни стандарта, ни игривого кошелька. Просто голодную женщину не стоило звать на пресс-конференцию. Это хамила не я, а колбаса, слишком мелко нарезанная для такого гостеприимного хозяина.

- Аня похожа на вас. Только для нашего государства она слишком независимая космополитка , - он улыбнулся и знаком предложил мне сесть.

- Спасибо, - я выдавила слово, как залежавшуюся пасту из тюбика. Если бы я знала, что все это будет так тяжело... Почему то хотелось плакать. Вот что значит, с утра не выполнять обязательные водные процедуры.

- Давайте сразу о деле. Что от меня требуется? И кому? Знаете, когда я начал вас искать, все так оживились... Так что давайте сразу о деле.

- Долгосрочный кредит и встреча в ресторане, - созналась я.

- В ресторане? Тоже, стало быть, кредит. Скажите, что я согласен обсудить условия, поскольку нахожусь здесь с неофициальным визитом, то не уполномочен что-то решать. Вот так...

Вот так... А знаете, я ведь действительно приехал за головой.

Мне ничего не оставалось, как нервно дернуться и прикрыться руками. Если бы я знала, что и в гостиницу "Дружба" добрались наши кафедральные противники с СГД, то вела бы себя более сдержанно, но ножки кресла неожиданно подломились, и я, полная русалочьего обаяния, оказалась лежащей на местами потертом ковролине. Чаплинский неуклюже подобрался к месту моего падения и осторожно, но крепко поддерживая меня за плечи, поставил на ноги.

Теперь я оказалась в его власти, в его объятиях, в его руках. Это хорошее начало для любовного романа меня несколько покоробило. Мне не приходилось встречать мужчин, которые могли достойно выйти из столь близкого незнакомого стояния. Мне не было страшно, мы были с ним одного роста, и меткого удара моей коленки хватило бы для того, чтобы он на веки вечные забыл о безболезненном пользовании своим детородным органом.

Но он меня поцеловал. Спокойно, но не методично. Потом отодвинул от себя и снова поцеловал. Ему, кажется, нужна была женщина. Старая гвардия в этом вопросе ещё очень и очень сильна. Но он снова поцеловал меня, и мысли как-то глупо разлетелись по всему свету. Маленькие короткие пальцы оказались сильными, а темные глаза требовали иного пространственного обрамления.

- Не надо, - попросила я, пытаясь вписаться в сценарий. А он прижал меня к груди, как дорогую игрушку, и аккуратно погладил по волосам.

Так не ищут любви. Так не соблазняют женщину. Так спасаются. Бегством или стоя, так спасаются от жизни, от одиночества, от несделанного. В этом объятии не было сексуального трепета, эротического напряжения, прочитанная мною "Камасутра" помогала мало. Так не любят. Так плачут. Чужим людям в вагоне поезда. Или на лавочке в парке, или на пляже за преферансом. Я была всего лишь партнером. Но не статистом. А потому разрыдалась бурно, с выходом, взахлеб.

Через полчаса мы были квиты и все ещё стояли, вытирая друг о друга свои пограничные слезы. "Дети разных народов, мы мечтою о мире живем". Лично я бы постояла так еще... Но из приличий отстранилась.

- Незваный гость хуже татарина, - улыбнулась я, чтобы снять неловкость.

- Ну почему? - он все ещё стоял рядом, упорно глядя куда-то сквозь, мимо, и для какого черта я столько просидела в парикмахерской. Мне, право слово, надоело играть в спектакль "Люди и манекены". Я притянула его за уши и поцеловала сама. Все судьи поставили бы мне шесть - ноль за технику и где-то четыре с половиной за артистизм. Мы явно толкли воду в ступе, надеясь на рождение гомункула.

И ещё - он мне нравился. Причем так, как давно и никто. Исходя их моих новых карьерных увлечений я придумала для него фразу - он был экзистенциальный. Между нервозностью и надежностью нельзя строить дом, но можно перекинуть мост.

- А давайте продолжим беседу в ресторане, куда нам там приглашали, сказал он.

- И это вы называете беседой? - я не хотела, чтобы он увиливал и делал вид, что ничего не происходит, даже если это было для него и не важно. Я и сама так умна.

Он засмеялся и показал здоровые, наверное фарфоровые, зубы. Они были большие и белые как у пони. Ими запросто можно было откусить голову или перегрызть шею. Оставалось надеяться, что не мою.

- Дайте мне свою фотографию, - самым что ни на есть деловым голосом попросила я.

А он обиделся - знай наших. Ни в канавах, ни в пентхаусах мы не дадим врагам ни одного шанса.

Из номера мы вышли вместе. Под одобрительные взгляды охраняющей публики, сопровождаемые звонками в места отдаленные и не очень. Надеюсь, что эту ночь Сливятин будет спать с чувством выполненного долга. А там посмотрим. Я с растущим профессиональным интересом разглядывала молчаливого человека, который едва-едва не стал моим любовником. Но все впереди. А может, и позади. Это не имело значения. Просто сегодня что-то треснуло и совпало. А хорошее интервью с Наумом Чаплинским можно продать даже в Нью Йорк таймс.

- Может быть, перейдем на "ты"? - спросил он у меня уже в машине.

- Нет, ни за что, - я покачала головой. На "ты" - это слишком слишком близко .Так близко, что скучно и бесперспективно. Раз в жизни выдалась возможность поиграть во что-то значительно. И неужели я её упущу?...

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

А всю дорогу мы молчали. Мне лично не нравился водитель-телохранитель, он же киллер - профессионал по имени Максим. И это чувство было на редкость взаимным. Я мешала ему отдыхать и тихонько исполнять свои несупружеские обязанности. Вообще, жизнь вторых лиц при королях - незавидная штука. Не пить, не курить, не принимать наркотики и не смотреть на тех женщин, которые по возрасту и прочим человеческим показателям совершенно не подходят шефу, но зато как подходят несчастливому сопровождающему.

Из-за напряженного молчания аура вечера и невзятого интервью разрушилась, потому что нельзя сидеть сразу на всех стульях и быть хорошим специалистом! Так, пожалуй, к концу жизни я чему-то дельному и научусь. Вот была бы я настоящим репортером, то уже сейчас знала бы какого цвета трусы носит министерский израильский