Дело лис-оборотней - Хольм Ван Зайчик

— Вэй! Вэй! — закричал Гаврилкин в трубку. — Вэй! Очень плохо слышно! Я все еще стою в заторе на Лигоуском, — и отключился. Потом безо всякого перерыва схватился за диктофон, нажал на кнопочку и поднес Багу. — Спасибо, драгоценный преждерожденный Лобо, что наконец-то согласились дать интервью для читателей газеты «Вечерняя Александрия». У читателей накопилось множество вопросов…

Баг прикрыл диктофон ладонью.

— Нет? Разве нет? — картинно вытаращил глаза Отшельник, выключая диктофон. — А как же читатели? Они ждут, драгоценный преждерожденный! Они истомились ждать! Вы обещали, как я понял, рассказать о неких до сих пор не известных широкой публике деталях ваших последних удивительных расследований…

Вернулся служитель и поставил перед Гавом блюдо с какой-то диковинной ватрушкой, пирожками и огромный стакан с темной жидкостью, в которой плавали, глухо постукиваясь боками, крупные прозрачные кубики. «Чай со льдом», — с отвращением подумал Баг. Что делать: в «Яшмовом фениксе» влияние так называемой цивилизации чувствовалось особенно сильно.

— Нет, — качнул головой Баг. — Нет еще. Но вот Олежень Фочикян…

— Олежень Фочикян, тридцати двух лет, неженат, любимая собака Аля черного цвета и неясной породы, одно из прозвищ «Олежень-незалежень», недавно стал главным редактором «Асланiвского вестника», известен своим свободомыслием и вкладом в разоблачение человеконарушительной группы Черного Абдуллы и движения так называемых незалежных дервишей в Асланiвськом уезде… — тут же, не задумываясь, выдал Отшельник Гав. Схватил стакан и вовсю зазвенел льдом. — Позавчера приобрел билет на куайчэ в Александрию, приедет в следующую шестерицу, — на лице Фелициана живо отразилось недоумение. — Что с ним не так? — Отшельник сделал приличный глоток.

— Все так, — улыбнулся Баг, наливая чай. «Ну и шустрый же Фочикян! Уже и билет купил!» – А вы знаете, преждерожденный, зачем он едет в Александрию?

— Стыдно признаться, — Гаврилкин жизнерадостно вгрызся в ватрушку, — но не знаю.

— Интервью у меня брать едет. — Баг аккуратно откусил полпирожка с семгой. Прислужник был совершенно прав: изумительные пирожки!

— Не-е-е-ет… — Гаврилкин шлепнул ватрушку обратно на блюдо. Заулыбался, растерянно роняя крошки. — Да нет же! Это ведь шутка? Ну скажите, драгоценный преждерожденный, что это шутка? Я так люблю шутки! Знаете, как это – не пошутишь и не весело.

— Совершенно не шутка, — отвечал Баг. — Я ему давно обещал.

Вновь зазвонила трубка. Гаврилкин не обратил на нее никакого внимания, так он был огорчен.

— Это… это… — Отшельник Гав не находил слов. Руки его жили отдельной жизнью.

— Но делу можно помочь, — невозмутимо бросил Баг, берясь за следующий пирожок. — Я дам интервью вам обоим.

— Да! Да! — Фелициан воодушевленно схватил стакан и единым глотком выпил половину. Радостно захрустел льдом. — Это будет справедливо и сообразно! Я всегда знал, драгоценный преждерожденный Лобо, что вы не оставите наших читателей…

— А скажите-ка мне, преждерожденный Гаврилкин, — Отшельник с готовностью уставился на Бага, — вот вы писали статьи про лекарственные средства… — Отшельник усиленно закивал: было, помню. — А про снадобье «Лисьи чары» у вас ничего не написано. Это что за средство такое? Тонизирующее или, может, психоисправительное? Я что-то не пойму.

— А что такое? — рука Отшельника опять потянулась к диктофону. — Почему «Лисьи чары» интересуют Управление внешней охраны?

— Нет-нет, — Баг поднес чашку к губам. — У меня совершенно частный интерес.

Фелициан разочарованно вздохнул. Из вороха информации, которую одаренный журналист, постоянно прерываемый телефонными звонками – ожил даже ближайший аппарат на стойке, – вывалил на Бага, следовало, что «Лисьи чары» – не что иное, как новомодные пилюли, назначенные для тех, чья мужская сила пошла на убыль или даже стала утрачиваться. Пилюли выпускает Лекарственный дом Брылястова, и они пользуются бешеным успехом: между ватрушкой и пирожком Гаврилкин поведал, что в лекарственных лавках их еще не так просто и найдешь, и это при том, что цена на «Чары» немалая. Пилюли просто-таки волшебные, давясь пирожком, сказал Фелициан, все покупатели очень довольны, никто еще не жаловался, по себе знаю, я ведь когда те статьи писал, все снадобья лично перепробовал, от «Лювэй дихуан вань»[47] и до этих «Чар», так вот – некоторые снадобья были полная дрянь и видимость одна, тьфу просто! хотя написано, что-де они и недужного старца поднимут с ложа страданий и позволят старцу этому провести остаток лет в здоровье и радостях жизни, а вот «Лисьи чары» – это да, мне хоть и не надо совершенно, ну вы понимаете, драгоценный преждерожденный, у меня все в порядке, я еще о-го-го! но когда я принимать стал – знаете, такое со мной сделалось! такое! На ночь надо принимать, так если примешь – всю ночь потом только о Великой радости и думаешь! Да что там думаешь! От меня тогда даже подружка сбежала: не выдержала. Жеребцом обозвала на третий день и сбежала. Так и сказала, знаете ли: жеребец ты, говорит. Конь. Когда обратно человеком станешь, тогда звони. И сбежала. Я ей совершенно спать не давал, поверите ли? То есть ни от каких других пилюль такого эффекта я не испытывал. Да и не только я…

Баг терпеливо слушал. Все это он в общих чертах уж знал – ну за исключением того, что от Фелициана сбежала из-за «Чар» подружка и как именно она его обозвала напоследок. Но прерывать журналиста было несообразно. Пусть говорит. Если хочешь, чтобы человек был с тобой искренним – веди разговор о нем самом.

— А вот не было ли каких-то сведений, скажем, противуположного свойства? — осторожно спросил Баг, когда в речи Гаврилкина возникла пауза: Гаврилкин питался.

Давясь то ли пирожком, то ли возмущением, Фелициан что было сил замотал головой.

— Ни разу не слышал! Знаете, это тот редкий случай, когда даже я не унюхал ни тени скандала!

Понятно. Баг приуныл.

— Хотя… — вдруг сказал Отшельник Гав без уверенности, и Баг тут же навострил уши. — Я этим совершенно не интересовался, это не наши, неордусские проблемы… Кому интересно про чужие скандалы читать? У варваров даже скандалы какие-то варварские, тьфу на них! Так вот там что-то такое… я слышал краем уха. Исключительно краем. Чуть ли не четыре пятых всего выпуска пилюль поступает за пределы Ордуси, там спрос больше, и потому Брылястов может цены заламывать еще выше, хотя и здесь, доложу я вам, они еще те! Но там – вообще небесные. Вы зарубежных фильм синематографических не смотрите? И правильно делаете, что время тратить на глупости! А мне вот иногда приходится по работе, чтобы в курсе новых веяний быть, — Гаврилкин допил наконец чай и замахал служителю, чтоб принес еще. — Так вот, характерная деталька: уж который год что ни фильма – а у них это важнейшее из искусств, — то обязательно заметят так или иначе, что у главного героя нефритовый, извините, стебель размером… ну… ну, в общем… — Фелициан развел руки в стороны, потом подумал и развел еще шире. — Не меньше. И, мол, постоянно готов к сражению. Вот где кони! Рысаки племенные! Как-нибудь так или этак, но обязательно эту мысль доведут до зрителя. Ну например, главной героине ее дети или младшие братья про главного героя расскажут, потому что подсмотрели: а мы видели в душе, у него нефритовый стебель – во какой! И что вы думаете: героиня в героя сразу влюбляется. А то другой герой, второстепенный, главному где-нибудь в бане скажет: эх, мне бы, мол, такой, как у тебя, а с моим стеблем жизни, мол, нету никакой… Или третьего дня смотрел фильму, правда старую: там одна медсестричка ходила за хворым в больничном покое, он в коме был, хворый этот, семь лет лежал и – ни гу-гу, а она за ним смотрела: причесывала, подмывала, все такое. Ну и разговаривала с ним, будто он в сознании. И вот однажды разговаривает как обычно, а потом простынку подняла, посмотрела на его стебель и говорит с чувством: давай, мол, приходи в себя, тебе есть ради чего жить. Радостно так говорит. И что вы думаете? Этот, в коме который, тотчас и очнулся! — Гаврилкин явно перестал смущаться темой, и его понесло. — То есть синематограф буквально вдалбливает и мужчинам, и женщинам, что нормальный нефритовый стебель, ну… для общения не пригоден. Мал и вял. И это же входит в подсознание! У всех зрителей – а там зрители все – раньше или позже возникает комплекс. И все думают, как увеличить стебель. Чтоб больше. Проблема! Что им остается? Жизнеусилители глотать, разумеется! А некоторые к лекарям ходят, те им куски кожи из других мест вырезают и к нефритовому стеблю пришпандоривают, — Гаврилкин выхватил у служителя новый стакан с чаем. — То есть сначала людям вывихивают мозги на этой почве, а потом компании, которые жизнеусилители производят, гребут деньги лопатой. Но Брылястов их всех сделал на их же поле! — Отшельник жизнерадостно захохотал. — «Чары» продаются лучше всех прочих снадобий. «Виагры» там жуткие, электростатические стеблеподъемники, что в кармашке трусов надо держать во время Великой радости… Тоже неплохо, правда? Великая радость в трусах. Ага! И теперь получается, что весь Голливуд много лет работал на Брылястова, на его «Чары»!