Виктор Суворов: исповедь перебежчика - Дмитрий Гордон

— …до лучших времен. Виктор, я знаю, что ты собираешь русские и советские боевые ордена…

— это правда.

— Много их у тебя?

— Коллекция хорошая, но ею не принято хвастаться, а самые дорогие награды — отцовские.

— Они здесь, с тобой?

— Некоторые.

— Можешь их показать?

— А почему нет? У него было четыре ордена, но наиболее ценные для меня — две солдатские медали «За боевые заслуги». Вот здесь, посмотри: «За оборону Киева» и «За оборону Москвы» — о чем это говорит? Оборона Киева началась 10 июля сорок первого года — значит, он воевал.

— …с первого дня…

— 140-я дивизия 36-го стрелкового корпуса (у меня есть комплект документов) в составе действующей армии с 22 июня, то есть в первом эшелоне была. В первое сражение мой отец вступил 23 июня и прошел через всю войну. Медаль «За оборону Киева» дорога мне еще и потому, что Богдан Васильевич Резун награжден ею 21 июня шестьдесят первого года (отмечали как раз двадцатилетие обороны!), а вручена она ему 18 июня семидесятого. Девять лет эта награда его искала.

-…м все-таки героя нашла…

— Она очень скромная, — это не звезда Героя Советского Союза! — но для меня, безусловно, важна (потом еще он «За победу над Германией» получил). В этих медалях — вся война, а вот еще, погляди, «За победу над Японией». Отца же отправили на Дальний Восток, и он против Японии воевал. Там его еще на двенадцать лет задержали, и в тех краях меня угораздило появиться на свет.

— Ты, насколько известно, собираешь также стрелковое оружие — коллекция у тебя большая?

— Не большая, но необыкновенная: винтовка Мосина, например, есть, а это, скажу тебе, великое дело. Она тридцать восьмого года, сделана на Ижевском заводе, но без винтов, то есть с гладким стволом. Купил я ее в Испании: мы с Танечкой ходили там по горам, по долам и как-то забрели в далекую горную деревушку. «Ну, — думаю, — мужики-то хозяйственные: вот бы винтовочку какую-нибудь сообразить». — «Нет, — говорят, — не держим».

— Что это за мужики пошли? Винтовки не держат…

— Советский Союз между тем поставлял туда танки и стрелковое оружие — конечно же, кое-что испанцы в горах припрятали. Приносят, короче, мне «винтер», а я сразу, не глядя: «Это же не винтовка — она гладкоствольная». Они: «Да ты че?». Я плечами пожал: «Ну, открывайте».

Смотрят — и вправду нарезов нет, а дело тут вот в чем. В середине тридцатых СССР шлет в Испанию вооружение, а начальник разведывательного управления Красной Армии Берзин был там главным военным советником и туда-сюда циркулировал. Возвращается он в Москву и докладывает: «Товарищ Сталин, оружие мы отправляем в Испанию очень хорошее, но без толку: республиканцы войну все равно продуют, а раз так — зачем же нам вкладываться?». Иосиф Виссарионович трубочкой пыхнул: «Ну, в танках кое-что упростить можно, в самолетах тоже, а в винтовке-то что?».

Берзин нашелся: «Самая деликатная у оружейников операция — в длинном стволе делать нарезы. Остальное все просто, а вот это. А что, если мы будем гнать туда просто гладкие стволы? Что поставили, то поставили, а дальше винтовочки в партиях уже не нарезные пойдут». Сталин засомневался: «Республиканцы потерпят крах, а потом скажут: “Это, русские, из-за вас, из-за вашего плохого оружия”». Берзин Иосифа Виссарионовича успокоил: «Да они и не сообразят, потому что не чистят его никогда».

Эту историю я знал из ГРУ, и на понт в испанской деревне сказал: «Ребята, винтовка же ненарезная». Поднимаю — и вправду она без нарезов. Цену я сбил, потому что бурчать стал: «Ну что вы мне тут.»

— «… брак подсовываете»…

— Они: «Ох-ох-ох!» — им и невдомек, что винтовка Мосина с гладким стволом, которая винтовкой и не является, стоит во много раз дороже обычной. Теперь она на стеночке у меня висит — я бы тебе показал, но в поезде везти не с руки.

«Таня убеждена, что бывший разведчик (а бывших, как мы уже заметили, не бывает) права на контакт с прессой не имеет»

— Мы уже на финишную прямую выходим… С высоты прожитых лет ты не жалеешь о принятом в семьдесят восьмом году решении уйти к англичанам?

— Ни в коем случае, и даже не дослушав твой вопрос до конца, отвечаю: ни в коем случае, никогда! Ну, кем бы я был в Советском Союзе? Полковником и сейчас сидел бы на пенсии, а «Иосифа Сталина» в сердце никто не поставил бы. Видишь ли, я совершил нечто такое, чего никто до меня не совершал. Может, кто-то другой тоже созрел бы, но я себя еще и реализовал, поэтому у достаточного числа тех, кто критикуют, стараются всячески оболгать и льют на меня грязь и помои, срабатывает еще и элементарная авторская зависть.

Это нормальная ревность мужская: оно ж вот лежало. Один человек, хороший ученый, признался мне, что просто завидует: «Как же я, профессиональный историк, мимо всего этого прошел? Оно ведь каждый день под каблуками хрустело».

— Задумывался ли ты когда-нибудь о том, как сложилась бы твоя судьба, если бы остался врядах ГРУ СССР?

— Задумывался, и нередко, — это мне часто снится. Как бы сложилась? Неудовлетворенность вылилась бы в какую-то злость. Когда сразу после училища меня направили в учебную дивизию, я встречал там здоровых верзил. Из таких никогда хороших командиров не получается, а мои солдатики из 145-го полка 66-й дивизии, пожалуй, до сих пор вспоминают меня и высоту 333,8 под Черновцами, куда их гонял, потому что бонапартовского вообще-то склада. Был бы, короче, рьяным воякой и ненависть к системе вымещал бы.

— …на людях?

— Да нет, на службе.

— В результате считаешь ли ты себя победителем?

— Однозначно, и попробуй прикинуть, сколько книг обо мне написано — обо мне!

— Тома…

— Десятки томов! Думаю: про Гитлера столько-то, про Сталина… - и я там же. Недавно один из моих высокопоставленных врагов генерал армии Махмут Ахметович Гареев.

— …известный военный историк…

— а ранее заместитель начальника Генерального штаба по научной работе возмущался в «Красной звезде»: «Вхожу на Арбате в магазин “Военная книга” и что же там вижу? На полках Манштейн и Резун» (Смеется.). Я улыбаюсь: «Во куда занесло!». Манштейн, генерал-фельдмаршал, и я, Витя Суворов.

— Вынесенный приговор — высшую меру! — никто не отменял, но ты открыто путешествуешь по миру, встречаешься с читателями и сюда вот, в Лондон, из Бристоля приехал с женой без охраны…

— Ну кто это знает? Они ж невидимки.

— Когда ты понял, что российские спецслужбы оставили тебя в покое?

— Ух! ГРУ отступился, когда распался Советский Союз и вдруг в одночасье все рухнуло. Сразу же появилось несколько публикаций: выступили начальник ГРУ Евгений Тимохин, его первый заместитель генерал-полковник Павлов (чья подпись в моем дипломе стоит) и мой резидент в Женеве Валерий Петрович Калинин, — и все они писали обо мне только хорошее. Это было так странно, что бывшие начальники отзывались обо мне с пиететом. Ну как — служил добросовестно, замечаний не было, но предатель.

— Цитирую снова «предателя»: «“Мочить ” меня спецслужбам невыгодно — за идеи в России сейчас не убивают». Смертный приговор по отношению к тебе остается еще в силе? Могут его привести в исполнение или уже нет?

— Какое-то время я думал, что худшее позади, но когда Саша Литвиненко из госпиталя позвонил, мнение свое изменил. А почему бы и нет?

— Жена Татьяна, как ты уже сказал, разведчица, но до сих пор ни одного интервью не дала…

— ни одного!..

— …и считает, что и тебе тоже нужно помалкивать…

— Да, сидит она рядом со мной и считает.

— Ты, выходит, ее не слушаешь?

— Расхождения у нас только в этом, а в остальном все нормально. Таня убеждена, что бывший разведчик (а бывших, как мы уже заметили, не бывает) права на контакт с прессой не имеет. «Пиши книги свои, — говорит, — я тебе помогу». И помогает.

«Партбилет на имя Виктора Суворова я купил за один фунт»

— Это правда, что ваши с Татьяной дети несколько раз посетили Украину под чужими фамилиями?

— Я этот вопрос не обсуждаю: не знаю, не помню, но чувство Родины им присуще. То, что они любят эту страну, сомнению не подлежит, и если возможности побывать в Украине нет, ничто не мешает им хотя бы на границу приехать, чтобы через пограничные столбы на нее посмотреть. Это они делали — я подтверждаю.

— Родственники твои до сих пор в Украине живут?

— Да, в Черкассах.

— Мама Вера Спиридоновна и старший брат Александр — офицер-ракетчик…

— Сейчас он полковник.

— Они здесь гостили?

— Брат — нет, потому что нельзя (впрочем, он и не пробовал), а мои и Татьяны родители — да: сначала одни, потом другие, затем еще раз, еще.