Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Позвольте!.. – попытался возразить Николаи, но не успел. Пространство с треском разломилось на части и погрузилось в темноту.
* * *Ревельская, одетая и загримированная под мальчишку, неторопливо фланировала по стокгольмским улочкам в поиске места, где в очередной раз возможно быстро и незаметно преобразиться. Моментальная смена облика, как неотъемлемая часть оперативной работы, увлекла её, напомнив так любимые в детстве маскарады. Анне казалось, что она не наносит грим, а надевает шапку-невидимку, превращаясь в сказочного персонажа. Получалось волнующе, занятно и весело, не смотря на привкус смертельного риска, регулярно напоминавшего о себе танцующей под сердцем болью.
Банкир, превращенный обоюдными стараниями напарников в скандинавскую бабушку, тихо посапывал в инвалидной коляске, пребывая в мире Морфея после надёжной дозы снотворного, обещая находиться в состоянии овоща не менее часа и не мог помешать манипуляциям со своим внешним видом. Найдя безлюдный переулок, Анна сняла с него капор и женскую меховую шапочку, снегом смыла с физиономии “бабушкинский” макияж, водрузила на голову “родной” головной убор банкира, критично оглядев полученную скульптуру. “В сумерках – сойдёт…” Принялась за себя. Сбросив мальчуковую куцую курточку и вытащив из коляски собственное пальто, выпрыгнула из мешковатых, понявистых штанов, освободив и расправив юбку, водрузила на голову женскую шапочку. Всё! Можно двигаться! Они заранее оговорили с Григорием основной и запасной маршрут движения, условные знаки, предупреждающие о слежке, и даже вариант действий на случай, если он не встретится ни в одной из условленных точек. Но про план “Б” Анна не смела даже подумать, твердо решив: если в течении часа не увидит Распутина, выбросит в сугроб тушку банкира и отправится спасать напарника, где бы тот ни находился.
– Сударыня! – неожиданно раздалось над ухом. – Разрешите помочь докатить вашего подопечного до достойного финала!
– Мальчишка! – вырвалось у Анны неожиданно и вполне искренне, – какой же вы несносный хулиган, товарищ полковник! Но именно таким вы мне и нравитесь…
Глава 11. 500 вёрст до Петрограда
Балтийское море в январе – синее серебро. Слепит глаза, качает, баюкает. Пологая, неспешная волна поднимает и опускает утлый каботажный кораблик-паром. Осколки серо-зеленого льда то и дело проверяют на прочность корпус, от чего судно содрогается, словно от удара хлыстом. Кажется, маленький айсберг вот-вот проломит борт, и студёная вода хлынет внутрь. Путешественники болеют, страдают в каютах, дети плачут, женщины причитают… А Григория, как ни странно, объяло непонятное спокойствие. Он стоял, опершись на перила, и улыбался морю, чувствуя себя свободным и счастливым.
Издали выплывали окутанные плотным туманом берега Аландских островов. Корабль, медленно рассекая синюю рябь, раздвигая сверкающие льды, не спеша входил в сеть шхер, скользил по извилинам между скалистых круч мимо красных домиков и белых сугробов, словно лыжник по первопутку. Иней на редких деревьях. Перевернутые смоляные лодки. Рыбаки у зимних лунок. Дымы из труб пароходов и зданий. И везде, даже на мрачных, холодных скалах – солнце.
Аландские острова – беспорядочно сваленные в кучу гранитные валуны. Тысячи лет невозмутимо лежат они здесь, обточённые ветром и водой, неприветливые, угрюмые великаны, не обращая внимания на копошащуюся на их спинах цивилизацию. Однако есть люди, понимающие душу этих скал, кому эти громады близки. Скандинавские викинги прибыли на острова, как первооткрыватели-мореходы. Пришли и остались. Чем-то заворожил этот мрачный край вечных воинов и путешественников, приковал к себе, заставил осесть, угомониться, стать христианами и настроить церквей из местного гранита по всему архипелагу.
Двести лет, со времён войн с беспокойным Карлом XII, Аланды, взятые на шпагу у шведов, служили форпостом России на северо-западе в Скандинавии, намертво запирая Ботнический залив, пока революционеры не начали торговать территориями в обмен на собственное международное признание. Но это будет позже. А сегодня, в январе 1917, Аланды ещё принадлежат России. Тут начинается империя и, быть может, именно поэтому сердце трепещет в такт андреевскому флагу над канонеркой, несущей брандвахту.
Причал, к которому пришвартовался пароходик, был не столь величественен и монументален, как скалистые берега, что не омрачало торжественности момента возвращения на Родину. Прогибающиеся под ногами сходни, под которыми хлюпала вода и шуршала ледяная крошка, упирались в потемневшие от времени, изрядно изношенные балки пристани с обшарпанными перилами, не знавшими кисти маляра с момента начала своей нелёгкой пограничной службы. Неказистость и неряшливость внешнего вида портового хозяйства, особо бросающаяся в глаза после шведской педантичной аккуратности, органично дополнялась потрясающим либерализмом пограничной стражи и таможенников, весьма формально относящихся к проверке прибывающих.
“И это в воюющей стране,” – пробормотал Распутин, пряча в карман липовые документы, на которые пограничник едва кинул взгляд, и беря в руки саквояж, который даже не попросили предъявить к осмотру. “Всё-таки бардак – это наше национальное достояние…”
Пока из чрева парома разгружались почта и багаж, палубная команда наводила порядок в помещениях, а пассажиров – нордических финнов и шведов – разбавляла говорливая публика из Питера и его окрестностей, Григорий успел обзавестись приличной пачкой свежих газет, вернулся в салон первого класса и жадно, с головой погрузился в чтение, забыв на какое-то время про свою спутницу.
– Думаешь, там найдется нечто более важное, чем показания Ашберга и Ганецкого? – ревниво произнесла Ревельская, надув губы и заглядывая через плечо Григория.
– Солнце моё! Я тебе уже говорил честно и откровенно, как шпион шпиону – четыре пятых разведывательной информации добывается из открытых источников. Вот смотри, что пишут Петроградские Ведомости от 14 января 1917[17] года:
“Только у нас в годину исключительного народного горя наблюдается исключительная вакханалия цены на предметы первой необходимости, как точно рассчитанный план загасить народную энергию и патриотизм и вызвать тяжелую внутреннюю смуту. Либеральные купцы и промышленники на общегосударственном бедствии набивают себе карманы. Глядя на бар, ошалели у нас и мужики, предпочитающие закапывать в землю, но не продавать по установленным ценам, хлеб”.
Распутин отложил в сторону первую газету, развернул следующую.
– А вот “Русское слово” в редакционной статье в поисках ответа на извечный вопрос “Кому на Руси жить хорошо”, опираясь на
