Мама джан - Алексей Фролов

– Так же, как партийные. Коммуняки…

– Коммунисты всегда умели пить. И не пьянели, – дед нравоучительно поднял палец. – Пьянеть им было нельзя.

– Ну да, не пьянели, – дразня деда, перебила Лера. – Сами же Союз и пропили.

– Союз Ельцин пропил. Как только из партии вышел, так и стал пропивать, – и в свою очередь перешел в наступление на Леру. – Слушай, а чего это твои кореша так по-идиотски тебя приветствуют?

– С чего ты взял, что по-дурацки?

– А то нет?! «Хайль Гитлер»… Разве это не дурость? Вы же называете себя русскими националистами. Русскими! И «Хайль Гитлер»… Мы ему жопу надрали. А вы – «Хайль Гитлер». Ну, не глупость ли? При том не просто глупость, а несусветная глупость. Согласись.

– Ну, это просто ритуал такой, – Лера не знала, как возразить деду. – Не я это придумала.

– Слава КПСС, что не ты.

– К тому же, дед, приветствуя друг друга, мы говорим «Зиг хайль», а не «Хайль Гитлер».

– Какая разница? Что в лоб, что по лбу. А эту гадость, «Майн кампф», по кой хер читаешь? И еще этого мудака – Муссолини…

– Разобраться хочу. Сама…

– Да с ними давно уже разобрались! А вы всякий хлам из могил повытаскивали. Остолопы, одно слово.

– А коммунисты твои не остолопы? – ехидно спросила Лера.

– Остолопы, – вздохнул дед. – Если такую страну просрали, то, конечно, остолопы. Тут и спорить нечего.

Он огорченно опорожнил внеочередную рюмку и сердито откусил рогалик. Помолчали. Разговор разладился.

– Мать-то где? – спросил дед, заскучав.

– На собрании.

Они допили чай, Лера вымыла посуду и собралась гулять.

– А бабки откуда?

– Мать дала на фарш.

– Без фарша посидим, не хера! Мне Витька угостить надо!

– Хорошо, уговорил. Но перед матерью сам будешь оправдываться. Пошла я, закрой.

Лера, хитря, согласилась. Мать вернется с собрания наверняка в разобранных чувствах, и тогда уж дед разделит выволочку вместе с Лерой. Если поделить на два, ей меньше достанется.

Она перешла дорогу и оказалась во дворе Максима. В беседке сидел незнакомый ей скин. Она поняла, что это – тот самый.

– Парниш, Слава России! Ты Макса Свинцова знаешь?

– Слава! А это ты – Лера?

– Да.

– Я Кольян, то есть Коля.

Они пожали руки у локтей – так принято у скинхедов.

– Что ж, будем знакомы. Пойдем. Сведу тебя с нашими. Бригада у нас именуется «Юго-Восточные Штыки». В ней 58 человек, в том числе три девчонки. Если тебя интересует, две из них – шалавы. Всю бригаду ты сразу не увидишь. Сейчас – максимум 20 бойцов явятся. Все мы собираемся только на дело.

И точно. Около двадцати бритых сидели на лавочках во дворе, куда Лера привела новичка. Поздоровавшись со всеми, Кольян предложил отметить пивом знакомство. На пьянку Лера не осталась – еще надо писать сочинение по литературе, заданное неделю назад. Она давала списывать отстающим, а подводить класс не могла. Штык напомнил ей про налет на еврейскую школу во вторник в час дня.

Дома, конечно, ее ждал разнос, но вопреки ожиданиям, так – не очень… Маме рассказали про Алиева, однако, рассудив, что Максим защищал ее дочь, она быстро успокоилась. К тому же, как и предполагалось по плану, досталось и деду. Даже крепче, чем Лере. За пропитые им деньги, оставленные матерью на фарш.

Перебаламутив семейку, она села за сочинение, а потом принялась за «Майн кампф». В два ночи пришла SMS-ка от Максима: «Спокойной ночи, солнышко. Сижу вот на берегу речки, скучаю. Люблю, целую… »

Лера ответила и вырубилась.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Луч солнца осветил лицо Леры, и она открыла глаза. Спешить было некуда, но она заставила себя встать. Посмотрела в окно. Почувствовала, что Улица дышит сегодня легко и свободно. Асфальт по-прежнему радуется, вминая в себя шаги прохожих. Тихо покачиваются провода над дорогами, как гирлянды мелькают светофоры. Несутся машины. Много дорогих иномарок. Проносятся мимо, оставляя шум… Да, Улица – это живое существо. Оно дышит, питается нашими чувствами и размножается нашими мыслями. Как ты примешь Улицу, так и она примет тебя. Для Леры это утренняя прохлада глухих подворотен и широких людных проспектов. Для кого-то всего лишь отвратительная автомобильная гарь – как отнестись.

Сегодня вторник – сегодня разгром еврейской школы. За несколько дней до этого Штык, собрав всю бригаду, объявил об этом. Кто-то с недоумением спросил, зачем соваться в еврейскую школу. Лидер как-то туманно ответил: «Такой приказ… А приказы не обсуждаются». Ну, не обсуждаются, значит, не обсуждаются. И теперь Лера ощутила, что Улица на ее стороне. Это ощущение вселяло уверенность в успешном исходе акции.

Дед и мать еще спали.

Лера оделась нейтрально, чтобы не привлекать внимание милиции. И написав на листочке: «Буду в пять», вышла из дома. Через час она была у метро «Чистые пруды». Там все и собрались. Человек пятьдесят, одетых в черно-синее и в тяжелых ботинках, ловили на себе равнодушные взгляды метрошных ментов. Штык окинул бригаду взглядом: «Ну, вроде все, кто смог, в сборе… Вперед!» Бойцы двинулись за Штыком по Мясницкой. Местное быдло смотрело на скинов тоже не очень дружелюбно, но обошлось без стычек. Лидер загорланил маршевые кричалки.

– Мы построим новый рай!..

Толпа подхватила: «Зиг хайль, зиг хайль!»

За оградой школы текла мирная жизнь, но Леру все равно послали на разведку. Спокойно войдя в школу и осмотревшись, она уже собралась уходить, но ее тормознул охранник.

– Девушка, вы к кому?

Лера вломилась в двери и заорала:

– Погна-али!!!

И тут же появились скины. Ворвавшись, они мигом расправились с охранником, потом стали мясить всех и все, за исключением малышей. В ход шли цепи, биты, бутылки. Виктор и Гусь – самые крупные парни в бригаде, встали у дверей. У застигнутых врасплох школьников не было шансов на спасение.

Лера не билась. Ее задача была стоять у телефона, чтобы никто не вызвал ментов. Изредка ей швыряли девок – просто не всем бойцам позволяла совесть их бить, еврейки натыкались на Лерины ботинки.

Вдруг она увидела, что в самой гуще этой вакханалии, прилепившись спиной к стене, закрыв голову руками, скрючилась в комочек девочка, совсем малышка, У Леры мелькнула мысль: затопчут. Она метнулась к ней, хотела поднять с пола, взять на руки, но девчушка истошно заголосила, стала отбиваться и Лере никак не удавалось совладать с ней.

– Не бойся, не бойся, – захлебываясь, выкрикивала Лера. – Я ничего плохого тебе не сделаю…

Девчонка, обессилев, как-то обреченно опустила руки и так посмотрела на Леру огромными, черными, выразительными еврейскими глазами – так посмотрела, что у Леры в душе что-то оборвалось. Никогда еще она не встречалась с подобным взглядом. В следующее мгновение ей удалось подхватить девочку на руки, Лера впихнула малую в класс и захлопнула за ней дверь.

– Кто там засел? – крикнул подбежавший скин.

– Никого, я проверила, – выдохнула Лера.

И тут шухерные, стоявшие в начале и в конце Улицы, доложили ей на мобилу, что появились менты.

– Обла-ава, легавые!!! – заорала она.

Ее вначале не услышали. Потом до Штыка доперло, он вскочил на стол и зычно скомандовал:

– АКАБы,[1] уходим!

Скины бросились врассыпную. Лера юркнула из школы, огляделась, оценивая обстановку, и пошла прямо навстречу ментам, стараясь не выдать себя волнением. Две омоновских «Газели» и две девятки на огромной скорости пронеслись мимо. Через пять минут машины «скорой помощи» и еще через три – журналисты. «Оперативно работают», – подумала Лера. Теперь она не сомневалась, что никого не примут. Все пути отступления были продуманы заранее. И вдруг ей вспомнилась еврейская девочка. Ее жуткие обреченные глаза. И еще лицо Айны всплыло в ее воображении. Не веселое лицо, каким всегда было, при жизни, а скорбное-скорбное, словно она хотела о чем-то спросить Леру и не могла…

Через час она была дома. Дед смотрел ящик. В выпуске «Вестей» диктор монотонной скороговоркой сообщал:

«Сразу два инцидента произошли сегодня на улицах Москвы. Около часу дня группировка скинхедов напала на еврейскую школу на Мясницкой улице. Милиция прибыла через десять минут после вызова, но ни одного налетчика задержать не удалось. Есть раненые, в реанимацию доставлен охранник. Возбуждено уголовное дело.

Примерно в это же время был прерван марш АКМ, проходивший на улице Наметкина. Колонна двигалась из Воронцовского парка и внезапно с крыши одного из домов коммунистов закидали самодельными дымовыми шашками. Шествие было остановлено. На проезжей части дороги произошла авария, что вызвало пробку, и движение транспорта было затруднено. Затем с крыши сбросили подожженное красное знамя».

– Совсем твои скины охренели. При советской власти за антисемитизм вообще расстреливали.

– Знаю я. Только зачем это было нужно?

– Как зачем? Сталин объявил, мол, антисемитизм – явление глубоко чуждое советскому народу, – дед поскреб затылок. – Правда, на деле-то он евреев не любил. Но так и сказал, дескать, советскому народу чуждое…