Честь виконта - Жаклин Санд

Ивейн заправила за ухо длинный блестящий локон и кивнула.

– Мне потребовалось много времени, так как при упоминании имени погибшего мужа Мари начинает безудержно рыдать, однако кое-что из нее я все-таки вытянула. Например, ответ на вопрос, уезжал ли ее муж вечером по субботам. Так вот, он уезжал.

Сезар подался вперед, словно почуявший дичь пойнтер.

– Она знает – куда?

– Если и знает, то не сказала мне; но, похоже, она действительно не в курсе. Мари не слишком-то вникала в дела Жюльена. Он уезжал по субботам поздно вечером и не возражал, если жена отправлялась без него на какой-нибудь прием. Она не помнит, как долго это продолжалось. Точно дольше месяца.

– Любопытно, – пробормотал Сезар.

– Ключ ко всему может быть в письмах Поджигателя, – уныло произнес Ксавье Трюшон, – и я чувствую себя виноватым, потому что не добыл их.

– Ну, не стоит, – утешил его виконт, – это непростая задача.

– А вы не могли бы воспользоваться своими связями в Сюртэ и попросить встречи с их шефом? – спросила у него графиня.

Сезар развеселился.

– Сударыня! Явно вы читали бездарные статьи обо мне. Мы с Сюртэ терпеть друг друга не можем. Я считаю, что на одного талантливого инспектора там приходится десяток бездарностей, а они полагают меня выскочкой, да и знакомство с Видоком не делает мне чести. Кстати, Трюшон, а вы не знаете случаем, кто ведет дело Поджигателя?

– Как же, знаю. Инспектор Кавье; говорит вам о чем-нибудь это имя?

Виконт усмехнулся.

– Разумеется, говорит. Мы с инспектором давние хорошие знакомцы.

– Вы так это сказали, что я ни единому вашему слову не верю, – заметила Ивейн, разливая чай. Горячий ароматный напиток плескался в чашке, исходя паром.

– Ну да. Инспектор Кавье, возможно, относится ко мне чуть лучше, чем все остальные, однако не будет рад, если я вновь влезу в его дело.

– А вы и раньше влезали в его дела?

– Да, прошлой осенью была у нас целая история.

Журналист навострил уши, но Сезар не собирался оправдывать его надежд. То происшествие с Анри Жиффаром и мадам де Виньоль благополучно похоронили в архивах, и в прессу почти ничего не просочилось. Так незачем рассказывать об этом сейчас.

– Я и смотрю, в Сюртэ вас куда как любят, – весело заметил Трюшон, так и не дождавшись подробностей, но ничуть по этому поводу не расстроившись. – Думаю, это даже к лучшему. В очередной раз сможете доказать, что криминальная полиция в подметки не годится – как они это называют? – дилетанту.

Виконт поморщился.

– Трюшон, я вовсе не жажду что-то доказывать и вам не советую. Это некрасиво. Криминальная полиция работает, может, и не блестяще, но делает то, что в ее возможностях. И при всех талантах я не могу и не хочу собою ее заменять. Право слово, не делайте из меня второго Видока. Я не он и не буду как он, у меня меньше талантов, и я в каком-то смысле дилетант. И частенько лезу не в свое дело, коли уж посчитал его своим. Разве меня касается это дело с Поджигателем? Нет, по большому счету. Всему виною любопытство.

– То есть вам все равно, что будет с людьми? И что Поджигатель может убить еще? Вам просто… любопытно? Это что же, спорт такой?

Голос графини де Бриан звенел от напряжения. Виконт помолчал, рассматривая ее лицо, – сейчас, при свете свечей, оно казалось красивым. И этот выбившийся локон, который она заправляет за ухо, где он никак не желает находиться, и высокая шея, и маленькие уши, и грудь, видная в вырезе платья… А графиня – весьма и весьма привлекательная женщина. Сезар наконец ответил:

– Нет. Мое любопытство основано в том числе и на человеколюбии. Я не люблю жестокости, не люблю бессмысленных жертв.

– Разве бывают осмысленные жертвы?

– Да. В эпоху войн и революций бывает все. И что вы скажете о матери, жертвующей собой ради своего ребенка? Не желаю вам когда-нибудь встать перед таким выбором – и вспомнить, о чем мы говорили.

Журналист с большим интересом наблюдал за спорщиками, усмехаясь.

– Как бы там ни было, – продолжил Сезар, – пока мы не слишком продвинулись вперед. И, честно говоря, направлений не слишком много. Мы выяснили только, что Жюльен де Буавер уезжал субботними вечерами так же, как и Алексис де Шартье; возможно, это и есть та самая ниточка, связь, которую мы ищем. Но для более полного расследования нам не хватает данных. В Париже полно мест, куда они могли отправиться в одиночестве вечером в субботу.

– Бордель, например, – высказался Трюшон. Графиня, казалось, была несколько шокирована такой откровенностью, но Сезар не стал делать журналисту замечание.

– Возможно. Или тайные свидания. Или же закрытый клуб. Или же – они ездили в разные места и совсем не были знакомы. Кстати, мадам де Буавер ничего по этому поводу не сказала?

Ивейн покачала головой:

– У ее мужа было множество знакомых, включая полковых товарищей. Она не вспомнила ни одного из тех, кто погиб ранее.

– Жаль, жаль. Так что мы с вами по-прежнему продвинулись недалеко. А между тем у нас имеется целый ворох разрозненных фактов, которые должны уложиться в общую картину. Почему Поджигатель выбрал этих людей? Почему дверь Буавера была заперта изнутри – неужели он не пытался выбраться? Как погиб камердинер графа де Надо – действительно ли он ударился головой и потерял сознание в дыму или же ему помогли это сделать? Почему Алексис де Шартье перестал принимать гостей? Что с семьей Алена де Ратте, мне вообще не ясно. И так далее, и так далее. Признаюсь, я в некоторой растерянности.

– После того как мы прочтем письма Поджигателя, наверняка забрезжит свет истины, – заметил Трюшон.

– Надеюсь на это, друг мой. Возлагаем на вас наши чаяния. И встретимся послезавтра – если графиня не возражает, то здесь же.

Ивейн молча кивнула.

Возвращаясь домой, виконт размышлял не только о множестве фактов, роящихся в этом деле, словно пчелы над медом, но и о том, какой предстала перед ним графиня де Бриан сегодня.

В этой женщине полно противоречий – еще больше, чем в деле о Поджигателе. После того как она рассказала о смерти матери, Сезар начал кое-что понимать. Конечно, жить при любящем, но не умеющем тебя воспитать отце, без женской руки, развиваться при бесполых монашках, читать прессу и не иметь друзей и поклонников, разделяющих взгляды, – тут можно дойти не только до борьбы за права женщин, но, пожалуй, и до человеконенавистничества. Виконт не знал, откуда графиня набралась резкости в выражениях, врожденное это или благоприобретенное, однако следует признать, что образ суровой революционерки ей очень не идет. С ее изяществом, которое нет-нет да и проглядывает за неприметными платьями и скучными прическами, она могла бы покорять и кружить голову так, что мужчины и не замечали бы, как во всем с ней соглашаются; а прояви она некоторую хитрость, как мадам де Жерве, то покорила бы и женщин. В Ивейн де Бриан ощущалась огромная сила, холодный искристый свет, способный воссиять каждому, кто припадет к источнику. И этого света хватит на многих. Да, пожалуй, она действительно способна увлечь за собой людей – только не на том пути, которым идет сейчас.